632
4
Многие любят поспорить о том, как же было на самом деле в ту далекую, жестокую пору. Кто-то цитирует "другого" Суворова, кто-то восхищается идеологией одной из сторон, кто-то просто доказывает что-то, родившееся в собстенной голове. Но мне кажется, что самые правильные выводы можно сделать, только лишь узнав подробности от непосредственных участников тех ужасных событий.
Шелемотов Александр Сергеевич (танкист, красноармеец)
На практике получилось, конечно, совсем не так гладко. Когда я выдвинулся из-за хозяйственных построек, то сразу попал под обстрел немецких танков. Мы развили максимальную, скорость, какую могли, чтобы побыстрее проскочить до занятых немцами домов. Я, чтобы улучшить обзор, поднялся и уселся на спинку сиденья. Приоткрыл люк над головой и смотрел через получившуюся щель. Мне стало видно, что немецкие танки используют углублённые дороги, пересекающие село. Они выходили к центру дорог и, сделав выстрел, снова скрывались в этих естественных укрытиях. Оттуда же палили и противотанковые орудия.
Я скомандовал заряжающему зарядить пушку бронебойным и стал ждать очередного их выхода. Как только показался первый танк, я сделал по нему два выстрела. Он задымился. Я приказал механику-водителю на большой скорости двигаться вперёд. Достигнув садов, около одного из первых домов мы укрылись за погребом, обложенным дёрном. Я увидел противотанковое орудие и выстрелил по нему. Оно замолкло. Мы дожидались, пока подойдут наши автоматчики, и вели огонь из пулемётов по немецкой пехоте. Фрицы отходили вглубь садов, где также были дома.
Но вот, наши автоматчики подтянулись. Я скомандовал водителю двигаться дальше. И тут по низу башни нашего танка внезапно ударил снаряд. Её заклинило. Не успели мы опомниться – второй удар. На этот раз по люку механика-водителя. Снаряд пробил его, срезал голову Георгию Удоду и, пройдя меж моих ног, попал в мотор, который сразу заглох.
Наш танк остановился. От моторного отделения потянуло дымом. Мы с заряжающим вытащили механика-водителя на бронеукладку и попробовали завести мотор. Однако ни стартер, ни сжатый воздух не проворачивали коленчатый вал. А из-за того, что заклинила башня, у нас не было обзора, и мы не могли вести огонь из пушки и спаренного с ней пулемёта.
Немецкие танки продолжали нас расстреливать. Третьим снарядом сорвало люк механика-водителя, четвёртый продырявил правую звёздочку с гусеницей. Огнетушители, как ни странно сработали. Хотя срабатывали они далеко не всегда. Но всё равно в танке становилось дышать всё труднее и вскоре стало невозможно находиться.
Я приказал радисту-пулемётчику снимать лобовой пулемёт. А мы с заряжающим стали стрелять по немцам из автоматов. Фрицы ведь увидели, что наш танк потерял боеспособность, к нам бежали… Наши очереди заставили их немного отступить. И тут по нашему танку снова как ударило. В ушах зазвенело, думали, что конец, но пришли в себя. Видим, по левому борту сварка разошлась, щель шириной больше ладони. Хорошо, наш радист Орлов уже снял пулемёт. Я приказал ему выпрыгивать из танка и прижать наступающих немцев к земле пулемётным огнём. А сам с заряжающим давал очереди из автоматов по приближающимся фрицам.
Выбираться из танка мы решили все через верхний люк от заряжающего. Наш танк стоял так, что нижний люк упирался в кочку, и выбраться через него было невозможно. Оставался единственный шанс – спрыгнуть через люк на моторное отделение и быстро скатиться с него на землю, а потом укрыться за погребом. Однако Орлов замешкался, вылезая из люка. Его изрешетили пулями, и он упал обратно в танк прямо на руки заряжающего Диамидова. Тот уложил его рядом с Удодом, взял его пулемёт и рывком выбросился на моторное отделение. Ему повезло. Он скатился за погреб и открыл огонь из пулемёта по немецким автоматчиком, которые были уже рядом с нашим танком. Я быстро забрал документы и оружие убитых товарищей и так же выскочил из танка.
Мы лежали рядом с заряжающим и непрерывно стреляли. Но долго так продолжаться не могло. По счастью, тут подтянулись и наши автоматчики. Без них нам, наверное, пришёл бы конец.
Я скомандовал заряжающему зарядить пушку бронебойным и стал ждать очередного их выхода. Как только показался первый танк, я сделал по нему два выстрела. Он задымился. Я приказал механику-водителю на большой скорости двигаться вперёд. Достигнув садов, около одного из первых домов мы укрылись за погребом, обложенным дёрном. Я увидел противотанковое орудие и выстрелил по нему. Оно замолкло. Мы дожидались, пока подойдут наши автоматчики, и вели огонь из пулемётов по немецкой пехоте. Фрицы отходили вглубь садов, где также были дома.
Но вот, наши автоматчики подтянулись. Я скомандовал водителю двигаться дальше. И тут по низу башни нашего танка внезапно ударил снаряд. Её заклинило. Не успели мы опомниться – второй удар. На этот раз по люку механика-водителя. Снаряд пробил его, срезал голову Георгию Удоду и, пройдя меж моих ног, попал в мотор, который сразу заглох.
Наш танк остановился. От моторного отделения потянуло дымом. Мы с заряжающим вытащили механика-водителя на бронеукладку и попробовали завести мотор. Однако ни стартер, ни сжатый воздух не проворачивали коленчатый вал. А из-за того, что заклинила башня, у нас не было обзора, и мы не могли вести огонь из пушки и спаренного с ней пулемёта.
Немецкие танки продолжали нас расстреливать. Третьим снарядом сорвало люк механика-водителя, четвёртый продырявил правую звёздочку с гусеницей. Огнетушители, как ни странно сработали. Хотя срабатывали они далеко не всегда. Но всё равно в танке становилось дышать всё труднее и вскоре стало невозможно находиться.
Я приказал радисту-пулемётчику снимать лобовой пулемёт. А мы с заряжающим стали стрелять по немцам из автоматов. Фрицы ведь увидели, что наш танк потерял боеспособность, к нам бежали… Наши очереди заставили их немного отступить. И тут по нашему танку снова как ударило. В ушах зазвенело, думали, что конец, но пришли в себя. Видим, по левому борту сварка разошлась, щель шириной больше ладони. Хорошо, наш радист Орлов уже снял пулемёт. Я приказал ему выпрыгивать из танка и прижать наступающих немцев к земле пулемётным огнём. А сам с заряжающим давал очереди из автоматов по приближающимся фрицам.
Выбираться из танка мы решили все через верхний люк от заряжающего. Наш танк стоял так, что нижний люк упирался в кочку, и выбраться через него было невозможно. Оставался единственный шанс – спрыгнуть через люк на моторное отделение и быстро скатиться с него на землю, а потом укрыться за погребом. Однако Орлов замешкался, вылезая из люка. Его изрешетили пулями, и он упал обратно в танк прямо на руки заряжающего Диамидова. Тот уложил его рядом с Удодом, взял его пулемёт и рывком выбросился на моторное отделение. Ему повезло. Он скатился за погреб и открыл огонь из пулемёта по немецким автоматчиком, которые были уже рядом с нашим танком. Я быстро забрал документы и оружие убитых товарищей и так же выскочил из танка.
Мы лежали рядом с заряжающим и непрерывно стреляли. Но долго так продолжаться не могло. По счастью, тут подтянулись и наши автоматчики. Без них нам, наверное, пришёл бы конец.
Walter Heinlein (немецкий офицер)
Когда еще продолжалось немецкое наступление, русские мобилизовывали все новые силы в своем бесконечном тылу. Их оборонная промышленность работала днем и ночью, и выпускала все новые вооружения. А нам откуда было получать снабжение? На таком расстоянии от Германии и при том, что партизаны постоянно разрушали железные дороги? Мы должны были постоянно помнить, что по нам могут выстрелить из любого дома и из-за любого дерева. Следствием этого нового положения был приказ с самого верха прекратить наступление на всех фронтах. Наступление на Москву окончательно закончилось крахом. Какой теперь был толк в том, что наша 2-я танковая дивизия подошла к Москве ближе всех?
В марте 1943 года наши части, - точнее то, что от них осталось, - оставили Ржевскую дугу и, планомерно отступая, достигли Вязьмы. Еще дальше назад, между Смоленском и Витебском, нас "освежили". Этим словом обозначалось пополнение людьми, вооружением и машинами. Южнее Орла 3-я танковая дивизия получила новые танки Pz.IV, пехотинцы - новые броневики, а мы - самоходные орудия "Хуммель" и "Веспе".
«Веспе» - это смонтированная на шасси танка Pz.II 10,5-сантиметровая гаубица, открытая сверху, но защищенная броней с боков. Эта броня защищала от стрелкового оружия. Шасси «Веспе» было чуть-чуть слабовато, - но лично у меня они не ломались. А «Хуммель» - это то же самое, но с 15-сантиметровой гаубицей. Максимальная дистанция стрельбы составляла около 12 километров. Каждая батарея получила по 4 самоходных орудия. 1-я и 2-я батареи были оснащены «Веспе», а 3-я батарея получила «Хуммель». Для подвоза боеприпасов служили так называемые «Муни-Веспе» и «Муни-Хуммель» - те же самые машины, но без орудий. Командиры батарей получили командирские танки - нормальный танк Pz.III, но без пушки. Стоп, пушка все-таки была, но она была из дерева! Враг не должен был понять, что это командирский танк. Внутри танка места для боеукладки не было, оно было заполнено радиостанциями и оптическим прибором в башне. Это была выдвигаемая подзорная труба, похожая на перископ подводной лодки. Особенно сильное увеличение позволяло лучше наблюдать. Передовые наблюдатели также получили такие танки.
Начиная с этого момента, мы были полностью мобильны и могли применяться для стрельбы прямой наводкой: например во время танковых атак или вместе с броневиками. В следующие годы это новое вооружение показало себя с самой лучшей стороны, даже когда возможности для самообороны были в дефиците. Позже командирские танки также получили пушку.
Получив новое оружие, - «Веспе», «Хеммели», Pz.III, Pz.IV, «Пантеры», «Тигры», - мы думали, что сейчас мы все-таки сможем победить.
Операция "Цитадель"
С 17 апреля до 4 июля 1943 года, после так называемого "освежения", мы являлись армейским резервом в районе Орел-Кромы. Мы принадлежали 9-й армии под командованием генерал-полковника Моделя. За эти недели мы хорошо отдохнули; наконец-то, после долгого времени, у нас была нормальная еда из полевой кухни. Кроме горохового супа с хорошим куском мяса или сарделькой я получал мое любимое блюдо: рис с шоколадом. Мы много занимались спортом, устраивали соревнования, - в том числе по стрельбе. Но после соревнований по стрельбе из пистолета я понял, что если дело станет серьезным, мне лучше будет не стрелять, а бросить пистолет в противника.
К началу наступления мой дивизион (1-й дивизион 74-го танково-артиллерийского полка) вместе с частями 9-й танковой дивизии находился во втором эшелоне. Перед нами наступали 20-я танковая и 6-я пехотная дивизии. Наступлению предшествовала артиллерийская подготовка и атаки авиации. Но как раз тогда, когда мы готовились к атаке, русские провели свою собственную артподготовку. У нас основная часть людей была уже готова к атаке, и мы понесли приличные потери и в технике, и в людях.
Я сидел в командирском танке (это был танк Pz.III) вместе с моим командиром капитаном Хансом Эндресом. Капитан Эндрес сидел в башне и наблюдал в свой бинокль, а я сидел под ним, у башенной подзорной трубы. Вместе с новыми «Тиграми» и «Пантерами», а также танками Pz.IV, мы пошли в атаку. Стреляя из всех орудий, танки и наши самоходки оттеснили русскую пехоту на несколько километров. Сначала мы встретили лежащих в окопах русских пехотинцев, которых можно было легко переехать. Но потом мы встретили настолько серьезную оборону, что наше наступление захлебнулось. В особенности трудным орешком были закопанные в землю танки и орудия, а также новые русские самоходные орудия с 12,2-сантиметровой пушкой, - они и остановили наше продвижение. Русские часто окапывали танки до пушки, а мы вообще никогда не окапывали.
Под Курском мы практически атаковали в одной линии с танками. У нас было преимущество перед простой артиллерией: мы могли двигаться, и при атаке мы шли вместе с танками, стреляя прямой наводкой. Но сходу мы не стреляли.
Разумеется, капитан Эндрес давно открыл огонь по врагу, но в этом аду он не мог найти разрывы собственных орудий. В мою подзорную трубу с сильным увеличением я мог видеть немного больше, чем он в свой бинокль. Перед нами и возле нас некоторые танки уже начинали гореть. Бронетранспортеры взрывались, и пехота бежала от горящих машин. Русская артиллерия действовала массировано, у нее там были оборудованные позиции. Противотанковая артиллерия тоже была ужасно сильная.
Мы стояли на холме и наблюдали за событиями. Первые танки уже потянулись назад, в дыму от их горящих соседей. Со страхом я ждал, что мой командир также отдаст приказ отступить, но нет, он сказал: "Мы, с нашим командирским танком, не можем отступить, - мы должны быть примером для всех остальных!" Мы не долго ждали: возле нас начали рваться снаряды тяжелой артиллерии. В мою подзорную трубу я скоро обнаружил русские пушки, которые стреляли по нам. В это трудно поверить, но я видел, как снаряд покидает ствол: это возможно, только если стоять прямо на линии выстрела. Разрывы снарядов раздавались все ближе к нам, было понятно, что русские стараются попасть именно по нам. Один снаряд со страшным звуком разорвался прямо возле нас. Мой командир закричал: "Теперь наша очередь!" И только теперь он отдал приказ отступать. Это была действительно последняя секунда, - следующий снаряд взорвался точно в том месте, на котором мы только что стояли.
Это был ад!
***
Меня часто спрашивают: «Кто были самые храбрые солдаты?» Я отвечаю: «Русские и англичане», - «А самые трусливые?» - «Американцы». Это было всем хорошо известно! Ещё спрашивают: «А французы?» - «Французов давно проехали!» Французы очень быстро сдавались, только бункеры иногда защищали. Англичане были хорошие, храбрые солдаты, - даже очень хорошие. Они умели хорошо стрелять и делать все остальное. Но наше оружие было немного лучше.
***
- Что вы ждали от будущего в Третьем Рейхе?
- У нас не было времени думать о будущем. Благодаря нашему любимому Адольфу у нас появлялись все новые противники, и когда в войну вступила Америка, стало понятно, что мы не можем выиграть войну у всего мира. И потом еврейский вопрос, - это было преступление, это был наш закат.
В марте 1943 года наши части, - точнее то, что от них осталось, - оставили Ржевскую дугу и, планомерно отступая, достигли Вязьмы. Еще дальше назад, между Смоленском и Витебском, нас "освежили". Этим словом обозначалось пополнение людьми, вооружением и машинами. Южнее Орла 3-я танковая дивизия получила новые танки Pz.IV, пехотинцы - новые броневики, а мы - самоходные орудия "Хуммель" и "Веспе".
«Веспе» - это смонтированная на шасси танка Pz.II 10,5-сантиметровая гаубица, открытая сверху, но защищенная броней с боков. Эта броня защищала от стрелкового оружия. Шасси «Веспе» было чуть-чуть слабовато, - но лично у меня они не ломались. А «Хуммель» - это то же самое, но с 15-сантиметровой гаубицей. Максимальная дистанция стрельбы составляла около 12 километров. Каждая батарея получила по 4 самоходных орудия. 1-я и 2-я батареи были оснащены «Веспе», а 3-я батарея получила «Хуммель». Для подвоза боеприпасов служили так называемые «Муни-Веспе» и «Муни-Хуммель» - те же самые машины, но без орудий. Командиры батарей получили командирские танки - нормальный танк Pz.III, но без пушки. Стоп, пушка все-таки была, но она была из дерева! Враг не должен был понять, что это командирский танк. Внутри танка места для боеукладки не было, оно было заполнено радиостанциями и оптическим прибором в башне. Это была выдвигаемая подзорная труба, похожая на перископ подводной лодки. Особенно сильное увеличение позволяло лучше наблюдать. Передовые наблюдатели также получили такие танки.
Начиная с этого момента, мы были полностью мобильны и могли применяться для стрельбы прямой наводкой: например во время танковых атак или вместе с броневиками. В следующие годы это новое вооружение показало себя с самой лучшей стороны, даже когда возможности для самообороны были в дефиците. Позже командирские танки также получили пушку.
Получив новое оружие, - «Веспе», «Хеммели», Pz.III, Pz.IV, «Пантеры», «Тигры», - мы думали, что сейчас мы все-таки сможем победить.
Операция "Цитадель"
С 17 апреля до 4 июля 1943 года, после так называемого "освежения", мы являлись армейским резервом в районе Орел-Кромы. Мы принадлежали 9-й армии под командованием генерал-полковника Моделя. За эти недели мы хорошо отдохнули; наконец-то, после долгого времени, у нас была нормальная еда из полевой кухни. Кроме горохового супа с хорошим куском мяса или сарделькой я получал мое любимое блюдо: рис с шоколадом. Мы много занимались спортом, устраивали соревнования, - в том числе по стрельбе. Но после соревнований по стрельбе из пистолета я понял, что если дело станет серьезным, мне лучше будет не стрелять, а бросить пистолет в противника.
К началу наступления мой дивизион (1-й дивизион 74-го танково-артиллерийского полка) вместе с частями 9-й танковой дивизии находился во втором эшелоне. Перед нами наступали 20-я танковая и 6-я пехотная дивизии. Наступлению предшествовала артиллерийская подготовка и атаки авиации. Но как раз тогда, когда мы готовились к атаке, русские провели свою собственную артподготовку. У нас основная часть людей была уже готова к атаке, и мы понесли приличные потери и в технике, и в людях.
Я сидел в командирском танке (это был танк Pz.III) вместе с моим командиром капитаном Хансом Эндресом. Капитан Эндрес сидел в башне и наблюдал в свой бинокль, а я сидел под ним, у башенной подзорной трубы. Вместе с новыми «Тиграми» и «Пантерами», а также танками Pz.IV, мы пошли в атаку. Стреляя из всех орудий, танки и наши самоходки оттеснили русскую пехоту на несколько километров. Сначала мы встретили лежащих в окопах русских пехотинцев, которых можно было легко переехать. Но потом мы встретили настолько серьезную оборону, что наше наступление захлебнулось. В особенности трудным орешком были закопанные в землю танки и орудия, а также новые русские самоходные орудия с 12,2-сантиметровой пушкой, - они и остановили наше продвижение. Русские часто окапывали танки до пушки, а мы вообще никогда не окапывали.
Под Курском мы практически атаковали в одной линии с танками. У нас было преимущество перед простой артиллерией: мы могли двигаться, и при атаке мы шли вместе с танками, стреляя прямой наводкой. Но сходу мы не стреляли.
Разумеется, капитан Эндрес давно открыл огонь по врагу, но в этом аду он не мог найти разрывы собственных орудий. В мою подзорную трубу с сильным увеличением я мог видеть немного больше, чем он в свой бинокль. Перед нами и возле нас некоторые танки уже начинали гореть. Бронетранспортеры взрывались, и пехота бежала от горящих машин. Русская артиллерия действовала массировано, у нее там были оборудованные позиции. Противотанковая артиллерия тоже была ужасно сильная.
Мы стояли на холме и наблюдали за событиями. Первые танки уже потянулись назад, в дыму от их горящих соседей. Со страхом я ждал, что мой командир также отдаст приказ отступить, но нет, он сказал: "Мы, с нашим командирским танком, не можем отступить, - мы должны быть примером для всех остальных!" Мы не долго ждали: возле нас начали рваться снаряды тяжелой артиллерии. В мою подзорную трубу я скоро обнаружил русские пушки, которые стреляли по нам. В это трудно поверить, но я видел, как снаряд покидает ствол: это возможно, только если стоять прямо на линии выстрела. Разрывы снарядов раздавались все ближе к нам, было понятно, что русские стараются попасть именно по нам. Один снаряд со страшным звуком разорвался прямо возле нас. Мой командир закричал: "Теперь наша очередь!" И только теперь он отдал приказ отступать. Это была действительно последняя секунда, - следующий снаряд взорвался точно в том месте, на котором мы только что стояли.
Это был ад!
***
Меня часто спрашивают: «Кто были самые храбрые солдаты?» Я отвечаю: «Русские и англичане», - «А самые трусливые?» - «Американцы». Это было всем хорошо известно! Ещё спрашивают: «А французы?» - «Французов давно проехали!» Французы очень быстро сдавались, только бункеры иногда защищали. Англичане были хорошие, храбрые солдаты, - даже очень хорошие. Они умели хорошо стрелять и делать все остальное. Но наше оружие было немного лучше.
***
- Что вы ждали от будущего в Третьем Рейхе?
- У нас не было времени думать о будущем. Благодаря нашему любимому Адольфу у нас появлялись все новые противники, и когда в войну вступила Америка, стало понятно, что мы не можем выиграть войну у всего мира. И потом еврейский вопрос, - это было преступление, это был наш закат.
Фицич Петр Андреевич (ОУН-УПА)
Когда наступила зима, мы пошли в рейд – ходили по горам, а потом подошли к Снятину. Я там первый раз участвовал в бою – 7 декабря 1944 года. Зашли в Снятин, сотня разделилась – одни пошли на спиртзавод, а наша группа пошла на вокзал, там в доме москали пели и пили водку. Подошли мы к этому дому, и командир сотни говорит одному: «Бросай гранату им в дом!» А тот как-то так бросил, что граната отскочила, вернулась к нам и ему поранила ноги. Его оттащили, а потом он подлечился и снова воевал в сотне. А мы тогда стали стрелять по окнам, москали отстреливались. У нас нескольких ранило и двое погибли, оба из Нижнего Березова – Николай Геник и Иван Вербьюк. Пришлось нам отступить, присоединились к сотне, потом перешли через какую-то небольшую речку, и не могли вернуться в горы, потому что наступил день. Там на берегу были какие-то заросли, и мы в этих зарослях пролежали целый день, а вечером ушли в горы.
П.С. Это лишь короткие выдержки из мизерной части воспоминаний, попавшихся мне в сети. Много интересного не вошло, предлагаю изучить самим.
П.П.С. Самое интересное то, что многие наши современники не помнят истории. Поднимают вопрос о правильности тех или иных событий. Яркий пример - многие сейчас поднимают вопрос об оправданности потерь под конец войны. Мол, можно было не брать Берлин, не подготовившись. Жертв было бы меньше. Не спорю. Но почему же тогда, допустим, в фильме "Спасти рядового Райана" самопожертвование десятка человек ради спасения одного однозначно считается подвигом? Когда есть Человек с большой буквы, то для него есть вещи гораздо ценнее, чем его собственная жизнь. Даже из этих коротких выдержек можно однозначно сделать вывод - на чьей стороне была правда, у кого были подменены главные жизненные ценности, а у кого вообще не было никакой идеологии и никаких понятий о чести.
П.П.С. Самое интересное то, что многие наши современники не помнят истории. Поднимают вопрос о правильности тех или иных событий. Яркий пример - многие сейчас поднимают вопрос об оправданности потерь под конец войны. Мол, можно было не брать Берлин, не подготовившись. Жертв было бы меньше. Не спорю. Но почему же тогда, допустим, в фильме "Спасти рядового Райана" самопожертвование десятка человек ради спасения одного однозначно считается подвигом? Когда есть Человек с большой буквы, то для него есть вещи гораздо ценнее, чем его собственная жизнь. Даже из этих коротких выдержек можно однозначно сделать вывод - на чьей стороне была правда, у кого были подменены главные жизненные ценности, а у кого вообще не было никакой идеологии и никаких понятий о чести.
Еще крутые истории!
- Стрёмные ситуации на свадьбах, которые никому не понравились
- 14 историй про провалы, за которые людям до сих пор стыдно
- "Вдруг там очень маленький": девушки рассказали, что их больше всего пугает во время интима
- "Звонит любовница и просит отпустить мужа": пользователи рассказали, как узнали об изменах
- Плесень, нет горячей воды ночью и общая стиралка: переехавшие в Европу рассказали, что их больше всего бесит на съёмном жилье
Новости партнёров
реклама