14250
11
В том году 17 июля тоже выпало на понедельник. Всю ночь на Ходынке и стадионе "Динамо" немцев тщательно готовили к "параду". Сами они об этом даже не догадывались. Позже, один из участников той легендарной акции, отсидевший в советских лагерях, и вернувшийся на родину рядовой Хельмут К. скажет: "Мы думали, что нас готовят к показательному расстрелу!".
Москвичи узнали об этом в то же утро по радио.
Москвичи узнали об этом в то же утро по радио.
"Конвоирование военнопленных через Москву будет начато в 11 ча¬сов утра 17 июля с ипподрома по Ленинградскому шоссе, улице Горького через площадь Маяковского..." – говорилось в сообщении НКВД СССР № 756/Б "О плане конвоирования немецких военно пленных через Москву".
К 11 часам утра 17 июля их хорошо накормили, разделили на две группы и построили в соответствии со званием по 600 человек (20 человек по фронту). Руководил прохождением колонн командующий войсками МВО генерал-полковник П. А. Артемьев.
×
Из отчета НКВД: «17 июля, по маршруту: Ленинградское шоссе, улица Горького, площадь Маяковского, Садово-Каретная, Садово-Самотечная, Садово-Черногрязская, улица Чкалова, Курский вокзал и по улицам: Каляевской, Ново-Слободской, 1-й Мещанской. По этому маршруту прошло 42.000 военнопленных, в том числе колонна военнопленных генералов и офицеров численностью 1.227 человек, из них 19 генералов и 6 старших офицеров (полковники и подполковники). Движение колонн военнопленных на этом маршруте продолжалось 2 часа 25 мин.»
«Вторая часть колонн военнопленных прошла от площади Маяковского по улицам: Большая Садовая, Садово-Кудринская, Новинский бульвар. Смоленский бульвар, Зубовская площадь, Крымская площадь, Большая Калужская улица, станция Канатчиково, Окружной железной дороги. По этому маршруту прошло 15.600 военнопленных и движение колонн продолжалось 4 часа 20 минут. Колонны шли по фронту 20 человек. Движением колонн руководил командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев. По прибытии к пунктам погрузки военнопленные немедленно погружались в железнодорожные эшелоны для отправки в лагери военнопленных. К 19 часам все 25 эшелонов военнопленных были погружены в вагоны и отправлены к местам назначения»
Из воспоминаний:
"Ночь накануне эти колонны плененных под Сталинградом немцев провели на ипподроме. С той стороны, от зоопарка, их и выводили на Садовое кольцо в сторону Москвы-реки. Впереди шел генерал. Он шел совершенно один, впереди всех, строгий, прямой, подтянутый, в очках, с каменным лицом. И ни кого вокруг не видел. Шел с большим достоинством, как будто вел не тех огородных чучел, в которые были наряжены его солдаты, а настоящее войско. За ним по несколько человек в ряд шли офицеры. Они с большим любопытством (именно с любопытством) оглядывали все вокруг, город, людей. Дальше шли солдаты. Это было просто ужасно. Худые, оборванные, наряженные в то, что они отнимали у русских, погибая от холода, хотя и было лето: клетчатые бабьи платки, телогрейки, огромные эрзац-валенки. Очень высокие, сплетенные из соломы, с огромными ступнями, просто чудовищно огромные. Их надевали поверх своих сапог. Шли они в таких эрзацах, как паралитики. Даже не шли, а еле ползли. Многие были замотаны какими-то тряпками. И вот такое войско вел человек с каменным лицом. Народ вокруг молчал. Более того — стояла звенящая тишина. Никаких выкриков. Было такое ощущение, что и зрители оцепенели от ужаса. Мимо них шли несчастные люди — тоскливые, безразличные ко всему, отрешенные".
"Ночь накануне эти колонны плененных под Сталинградом немцев провели на ипподроме. С той стороны, от зоопарка, их и выводили на Садовое кольцо в сторону Москвы-реки. Впереди шел генерал. Он шел совершенно один, впереди всех, строгий, прямой, подтянутый, в очках, с каменным лицом. И ни кого вокруг не видел. Шел с большим достоинством, как будто вел не тех огородных чучел, в которые были наряжены его солдаты, а настоящее войско. За ним по несколько человек в ряд шли офицеры. Они с большим любопытством (именно с любопытством) оглядывали все вокруг, город, людей. Дальше шли солдаты. Это было просто ужасно. Худые, оборванные, наряженные в то, что они отнимали у русских, погибая от холода, хотя и было лето: клетчатые бабьи платки, телогрейки, огромные эрзац-валенки. Очень высокие, сплетенные из соломы, с огромными ступнями, просто чудовищно огромные. Их надевали поверх своих сапог. Шли они в таких эрзацах, как паралитики. Даже не шли, а еле ползли. Многие были замотаны какими-то тряпками. И вот такое войско вел человек с каменным лицом. Народ вокруг молчал. Более того — стояла звенящая тишина. Никаких выкриков. Было такое ощущение, что и зрители оцепенели от ужаса. Мимо них шли несчастные люди — тоскливые, безразличные ко всему, отрешенные".
"Уже в послевоенной Москве немцы, работавшие на стройках города, иногда ходили и побирались по домам. Во всяком случае, к ним в дом, а жили они в районе Мещанских улиц, приходили. Отец дяди Коли потерял на фронте руку. Однажды, открыв такому пленному дверь, он поговорил с ним по-немецки (отец хорошо знал язык), потом попросил жену отдать немцу буханку. Немец заплакал и ушел. На вопрос удивленной жены отец объяснил, что, оказывается, они с этим немцем в свое время воевали чуть ли не друг против друга в соседних окопах. А теперь отец спокойно отдал ему буханку — оставшейся рукой…"
Из воспоминаний
«Да, среди этих москвичей был и мой 10-летний отец. С Серпуховки они с пацанами прибежали к Крымскому мосту. Он отчётливо запомнил тишину, нарушаемую лишь шарканьем тысяч подошв об асфальт, и тяжёлый запах пота плыл над колоннами пленных...»
«Да, среди этих москвичей был и мой 10-летний отец. С Серпуховки они с пацанами прибежали к Крымскому мосту. Он отчётливо запомнил тишину, нарушаемую лишь шарканьем тысяч подошв об асфальт, и тяжёлый запах пота плыл над колоннами пленных...»
Из воспоминаний
"Прабабушка, знавшая четыре языка рассказывала: пленный немец попросил немного хлеба, она отказала лишь потому, что хлеба не было. А в подъезд дома 24 по Б.Каретному зашел немец, менять украденную со стройки фанеру на еду. Был обнаружен дворником, показавшему немцу характерным жестом - тебя повесят! А учительница немецкого языка из этого же подъезда поговорила с гансом, успокоила его. Типа не слушай злого человека, ничего страшного не произойдет.
Ганса забрали военные, вместе с фанерой».
"Прабабушка, знавшая четыре языка рассказывала: пленный немец попросил немного хлеба, она отказала лишь потому, что хлеба не было. А в подъезд дома 24 по Б.Каретному зашел немец, менять украденную со стройки фанеру на еду. Был обнаружен дворником, показавшему немцу характерным жестом - тебя повесят! А учительница немецкого языка из этого же подъезда поговорила с гансом, успокоила его. Типа не слушай злого человека, ничего страшного не произойдет.
Ганса забрали военные, вместе с фанерой».
Из воспоминаний
"Моя мама оказалось невольной свидетельницей этого события, несколько часов простояв на Самотечной площади, видела и как бросали буханки хлеба в немецкую колонну, и как плевались и матерились в адрес пленных. Было всякое, и не дай Бог, нам пережить такое. Ей запомнились военно-начальники, что шли во главе своих подразделений, в ободранных, когда-то шикарных мундирах, они шли с прямыми спинами, кто опустив голову, а кто - держа ее высоко и гордо. В толпе задавали вопрос - зачем устроили это шествие, ведь мы же почти победили? Народ, как всегда, оказался мудрее властей"
"Моя мама оказалось невольной свидетельницей этого события, несколько часов простояв на Самотечной площади, видела и как бросали буханки хлеба в немецкую колонну, и как плевались и матерились в адрес пленных. Было всякое, и не дай Бог, нам пережить такое. Ей запомнились военно-начальники, что шли во главе своих подразделений, в ободранных, когда-то шикарных мундирах, они шли с прямыми спинами, кто опустив голову, а кто - держа ее высоко и гордо. В толпе задавали вопрос - зачем устроили это шествие, ведь мы же почти победили? Народ, как всегда, оказался мудрее властей"
Из воспоминаний
«В Москве мы все испытывали смешанные чувства. Это всё равно, что после триумфа упасть на самое дно, — вспоминает немецкий ефрейтор Карл Хофман. — Но самым главным чувством было всеобщее оцепенение. Даже голод притупился, хотелось только пить. Разговаривали мало и тихо. Какой-то парень, в одних кальсонах, задавался вопросом, почему наша авиация не прикрыла мост через реку Березино. Всего один русский штурмовик разрушил его, и огромный обоз из трех колон остановился. Пришлось взрывать наши танки и машины. Когда пришли русские, всюду лежали изуродованные тела наших товарищей и убитых полуголых русских женщин. Мне почему-то вспомнилось, что солдаты Красной Армии искали среди нас русских добровольцев и сразу же их расстреливали. Они ненавидели их во много раз сильнее, чем нас. Как ни странно, но нам повезло, что мы были немцами».
«Те, кто шел по краям колонны, смотрели на москвичей, а они смотрели на нас, — вспоминает еще один участник „парада побежденных“ Берхард Браун. — Я задался вопросом, испытывал ли я унижение? Наверное, нет. На войне случаются гораздо худшие вещи. Мы привыкли выполнять приказы, поэтому, когда шли по московским улицам, просто выполняли приказ наших конвоиров».
«В Москве мы все испытывали смешанные чувства. Это всё равно, что после триумфа упасть на самое дно, — вспоминает немецкий ефрейтор Карл Хофман. — Но самым главным чувством было всеобщее оцепенение. Даже голод притупился, хотелось только пить. Разговаривали мало и тихо. Какой-то парень, в одних кальсонах, задавался вопросом, почему наша авиация не прикрыла мост через реку Березино. Всего один русский штурмовик разрушил его, и огромный обоз из трех колон остановился. Пришлось взрывать наши танки и машины. Когда пришли русские, всюду лежали изуродованные тела наших товарищей и убитых полуголых русских женщин. Мне почему-то вспомнилось, что солдаты Красной Армии искали среди нас русских добровольцев и сразу же их расстреливали. Они ненавидели их во много раз сильнее, чем нас. Как ни странно, но нам повезло, что мы были немцами».
«Те, кто шел по краям колонны, смотрели на москвичей, а они смотрели на нас, — вспоминает еще один участник „парада побежденных“ Берхард Браун. — Я задался вопросом, испытывал ли я унижение? Наверное, нет. На войне случаются гораздо худшие вещи. Мы привыкли выполнять приказы, поэтому, когда шли по московским улицам, просто выполняли приказ наших конвоиров».
Ссылки по теме:
- Мам, смотри, я уличный художник! Самые крутые граффити Москвы
- Dendy — мечта всех детей 90-х
- Где снимали фильм «Карнавал»
- Художник модернизировал классические дендивские игры, придав им лоск современных видеоигр
- Вот почему "заМКАДье" так не любит Москву и москвичей
Новости партнёров
реклама
в этом.вот им и решили продемонстрировать результат.
Вот пишет "В толпе задавали вопрос - зачем устроили это шествие, ведь мы же почти победили? Народ, как всегда, оказался мудрее властей"
А мне хочется спросить у автора а кто формировал дивизии, кто промышленность в Сибирь эвакуировал, кто из отсталой аграрной страны сделал передавую державу, ну народ конечно тоже проявил храбрость, стойкость и волю к победе.
Вообще, к пленным отношение было довольно милосердное у советских людей.
Вона, СССР проявил благородство в лице Горбачева, вывел воинский континент из Восточной Германии, дозволил им стену разрушить, и чего мы теперь в итоге имеем?
Американскую шавку в лице Германии. СССР вышел из Варшавского договора, и НАТО обещало, что расширяться на восток не будет - однако теперь и Грузия с Прибалтикой уже в НАТО.
Дай бог нам благородного врага, но нет ведь - враг циничен и безжалостен.
Может, стереотип, но даже ненавидя всем сердцем врага, советский человек одновременно мог по-человечески и жалеть отдельных неприятельских солдат. Тем более, что он уже не представляет никакой опасности.
Мне кажется, было бы ошибкой считать это слабостью - эти черты характера свойственны, наоборот, сильным. Простил его за свою потерянную руку, а тот - понял, раз заплакал...
Издеваться над уже поверженным врагом, находящимся в заведомо жалком состоянии, доблести все-равно никому не прибавит.
Спасибо Деду за Победу!