Истории

Не в первый раз
- Ну что, Серега, пойдем, что ли? - пожилой сантехник Василий Потапович Мирошниченко сплюнул мокрый окурок "Беломора" в жестяное ведро и подхватил сумку с инструментами. - Эк ведь, раньше-то, помню, взлетал со всей этой тяжестью на девятый этаж без лифта, а сейчас на плечо повесил, и уже кости ломит.
Не услышав за спиной никакого движения, Василий Потапович недоуменно обернулся.
- Серега, ты где там? - и увидел, как его напарник, совсем еще молодой Сережка Беляев, трясясь всем телом, молча мотает головой и спиной обтирает побелку стены, пятясь в угол.
- Н-не пойду... н-не п-пойду я... дядя Вася... ст-трашно мне... - заикаясь, бормотал он, и отмахивался рукой, пальцы которой то ли были сложены в щепоть, как для крестного знамения, то ли просто скрючились от страха.
- Та-ак... - Мирошниченко снова скинул сумку с плеча и уронил ее, тяжело и глухо брякнувшую, на бетонный пол бойлерной. Он подошел к Сереге и крепко, точно в тисках, сжал его бледное и мокрое лицо между своих огромных и заскорузлых ладоней. - Это что еще за слова?
- Так там же это... дядя Вася... там же того...
- Этого, того! - передразнил его старый сантехник. - Ну, чего там, а, Сережка? Чего ты мекаешь? Говори нормально, ты мужик или так, поссать вышел, а?
Беляев несколько раз хрипло и глубоко вздохнул и, немного успокоившись, показал сведенными пальцами на дверь.
- Там же... конец света вроде как. По радио передавали.
- Тьфу ты, - Мирошниченко выпустил лицо парня из своих ладоней и несколько мгновений молча смотрел ему в переносицу. Потом вдруг коротко, без замаха, врезал тяжелую пощечину. Беляев охнул и схватился за враз опухшую щеку.
- Дядя Вася! Ты чего?! Да я сейчас...!
- А? - Мирошниченко приставил к уху сложенную ковшиком ладонь и вытянул из воротника клетчатой рубашки жилистую шею. - Чего я там слышу? Кто-то сопли перестал распускать, а теперь злиться начал? А? Вот то-то, Серега, так и надо. Ладно, закуривай пока, а я тебе кое-что скажу.
Глядя на то, как Беляев непослушными пальцами вытягивает из полупустой пачки папиросу, Василий Потапович засмеялся.
- Чудак ты человек, Серега, вот честное слово, чудак. Ну сам посуди: конец там света или начало - тебе не похрену мороз, а? Вызов же пришел, а значит, кому-то наша бригада понадобилась. А у того человека сейчас в квартире свой конец света, еще похлеще. И на чужой ему наплевать и растереть. Он там сейчас мечется, а мы в подвале сидим. Сорок лет я работаю, и такого себе ни разу не позволил - чтобы отсидеться да чифирить в подвале. Ты погляди, Сережка, ведь про нас, сантехников, и так думают всякое... Кого ни спроси, сразу ответят - раз сантехник, значит алкашня, пьянь гидролизная непросыхучая, образование два класса и три коридора сельской школы, разговаривать только матюгами умеет. Мол, неудачники сплошь, криворукие и жадные. Только и горазды, что по коврам и паркету сапожищами кирзовыми наследить, раковину расковырять как попало, а потом еще и деньжищи содрать за это такие, что, как говорится, заходи - не бойся, а выходи - не плачь.
- Это точно, - Беляев уже совсем успокоился, и теперь досасывал папиросу короткими и резкими затяжками, - когда родители узнали, что я сантехником работаю, такой скандал был. "Ты что, для того учился, что ли, чтобы в чужом говне копаться?" - мать орала на весь дом.
- Эхма... - вздохнул Василий Потапович. - Вот так всегда. А на самом деле если бы они знали, что мы делаем? От кого их бережем и спасаем? Как бы тогда запели? Кочумай, браток, не объяснить им. Да и нельзя. Помнишь, три года назад, когда ты ко мне в напарники только попал, а тебя сразу в крутой оборот взяли?
- Как не помнить, - Серега, перекатив окурок из одного угла рта в другой, усмехнулся, и Мирошниченко с удовольствием отметил, что парень уже не боится, а вполне даже "в плепорции". - Ты, дядь Вася, про ту историю с шогготами, что ли?
-Шогготы, шмагготы, - проворчал его напарник, - по мне так херня какая-то скользкая и ползучая. Ишь, твари, притасовались - людей досуха высасывать. Ментов вызывает родня, а толку? Поди-ка, товарищ следователь, догадайся, отчего на полу в ванной от хозяина одна сухая шкурка осталась. Помнишь, что мы с тобой т а м увидели, внизу? - До смерти не забуду все эти катакомбы, - Серегу передернуло. - Я до сих пор этого... как его... ну которого нам вместо учебника подсунули, помнишь? А, точно - Лавкрафта. Читать его до сих пор не могу.
- От то-то и оно... А ведь сдюжили же тогда, не посрамили чести бригады, а? А в тот раз, помнишь? Когда в старых коллекторах копались без чертежей почти.
- Это где гнезда василисков были? Вот тогда точно, я чуть не помер с перепугу. Как ты их, дядя Вася, зеркальцем от бритвы и паяльной лампой...
- Один, варнак этакий, ушел по трубам, - досадливо поскреб небритую щеку Мирошниченко, - жди теперь, где вынырнет. А у меня до сих пор глаза болят, нагляделся тогда на этих чешуйчатых.
- Или старое кладбище под землей, где мертвяков сливами растревожило, - теперь уже вспоминал Серега, а Василий Потапович, словно бы исподволь, невзначай подтолкнувший парня на эти мысли, просто одобрительно хмыкал и усмехался.
- Как ты тогда обгорелой палкой на стене ключи Соломона рисовал, - вставил он, - я отродясь не видел чтобы с такой быстротой человек шуровал, да еще и без ошибки.
- Ха! Так ведь ошибись я, и через минуту от нас только клочки брезентухи бы и остались!
- Ну вот. А теперь так, - Мирошниченко выпрямился и снова закинул сумку на плечо, громко, по-стариковски, хрустнув суставом, - Вставай, Сережа. И пошли. Заодно посмотрим, что там за конец света такой. Я вот что тебе скажу - мотал я такие концы на своем конце! Люди только-только успокоились, жирок накопили, стали о детях и внуках задумываться, а не о том, как друг у друга изо рта кусок хлеба с кровью рвать. А тут - здрасьте, нарисовались мы, хрен сотрешь! - конец света какой-то. Не, Сережа. Несправедливо это. А мы на что? Бери сумку-то, бери. И айда за мной. Сейчас мы поглядим, кто там какие вентили трогал, и куда ему яйца намотать...
Беляев твердо, без страха посмотрел в глаза Василию Потаповичу, потом поднял с пола свою сумку и сказал:
- Ты меня извини, дядя Вася, струхнул я малость.
- Да чего там, - отмахнулся пожилой сантехник, - струхнул, стряхнул... С кем не бывает? Сам, поди, знаешь: первый раз - не...
- Знаю, - оборвал его Серега. Оба рассмеялись.
Мирошниченко уже двигал засов на тяжелой железной двери, в которую снаружи что-то неприятно скреблось, как вдруг Беляев окликнул его:
- Дядя Вася!
- Ну чего тебе? - досадливо повернулся к нему сантехник, внутренне похолодев от того, что молодой, может быть, струсил снова. Но, увидев улыбающегося Беляева, он успокоился.
- Ты плащ-то чего, не берешь? В "Инструкции"-то забыл, что пишут? Страница семьдесят восьмая. "В случае наступления Конца света и сопутствующих ему катаклизмов, знамений и явлений, необходимо..."
- Тьфу ты. Да помню я, Сережа, помню. Память ить еще не всю отшибло, хоть и дед я уже. Вот он плащ, под рукой. И маска тут же. А как без нее? Всякие кровавые дожди да саранча с железными челюстями не каждый день случаются, тут уж захочешь - не забудешь. Ну вперед, что ли?
- Вперед, - согласился Беляев, и оба вышли, дружным пинком отшибив от двери притаившегося за ней мелкого беса.
http://leit.livejournal.com/547048.html
Кризис...
Я живу в местечке, которое и так, без всяких кризисов загибалось, если честно сказать - люди пьют, чего-то нового не появляется, все очень печально... А тут еще и кризис...
И я так, спрашиваю тут промежду прочим - как кризис то, сказывается? И что бы вы думали? Всем глубоко похуй. Зарплату как не платили - так и не платят. Там, у вас, видимость, что все заебок, по крайней мере видимость, что был заебок, СМИ создали очень неплохо. Вспоминая докризисные времена, если информацию брать исключительно из телевизора, то в стране-то было все очень неплохо. Очень мало людей видело действительную картину...
И вот тут оказалось, что лучше всех к кризису приспособлены маленькие города и села - где и так была жопа полнейшая последние... последние несколько тысяч лет..
Вдруг, все разом перестали покупать всякую ненужную хуйню в магазинах. Стоял в очереди... А.. Начну с того, что в села и маленькие городки с оптовых баз везут откровенный лежалый товар. Всегда так было, второсортные товары, особенно продукты, это настоящая проблема. Так вот, стою в очереди и удивляюсь - все, буквально все, каждый продукт проверяют по сроку годности и я вижу как заебались уже продавщицы... Сам я всегда принципиально проверяю все продукты - потому что если не проверить, 99% что придется идти возвращать. Но, продажа хуйни среди "черни" на то и рассчитана, что многим будет лень через всю Ивановскую хуярить поменять товар... Раньше прокатывала - теперь нет.
И я вижу, что люди деньги стали экономить. Разговаривал с "комерсом" - держит площадь в торговом центре, недалеко тут. Занимается тем, что возит хуйню из Китая и продает ее. Я у него все время беру новые пиратские фильмы, чтоб от жизни не отстать. Говорит - пизда полная. Люди вообще ничего не покупают. Просто, вдруг, оказалось, что абсолютно все, что продавалось не только у него, а во всем торговом центре, совершенно вдруг, оказалось нахуй никому не нужным. Удивительно еще то, что если в городах якобы товар исчезает, то тут наоборот - все есть, но все это нахуй не нужно.
Большая часть комерсов, которые жили этой хуйней, в жопе. У нас случай был - магазин большой сгорел. Днем. Нахуй, до основания. Там несколько отделов - строительные материалы, еще что-то, запчасти - все сгорело нахуй. Общее мнение - сжег владелец. Покупать всю эту хуйню перестали. Месяца два назад перестали. Почти ни одной продажи. И якобы история такая - он все сжег, что бы получить страховку...
И что интересно - у всех все хорошо. У всех все есть. Зашел буквально на днях к соседу, алкоголику. Дед на пенсии - на столе сало, мясо жарится в сковородке, трехлитровая банка молока, картошка вареная, рыба красная... Я спрашиваю - где взял-то? Он - мед поменял (у него пасека) на икру красную, а икру на саляру. Соляру поменял. И я тут смотрю - тотальный переход к бартеру, я аж в ахуе. И ни у кого проблем нет никаких. Есть мешок картошки? Меняемся? Пиздец...
На днях ходил людям DSL настраивать - я вообще, как в интернет перебрался, денег не беру за помощь в таком плане. Немного помог им, объяснил, как сделать так, чтоб денег особо не тратить на инет... Что бы вы думали? Притащили мне домой три банки огурцов с помидорами соленых и каких-то ягод здоровый пакет. Сказали - спасибо. Я ахуел.
И такой переход повсюду. Всем глубоко похуй на рубль, бакс, евро, и на корзину. Всем похуй. Крупные города не в счет. И я даже начинаю немного радоваться, что жизнь забросила сюда - как не верти, но с голоду не пропадешь в принципе.
И знаете, что сказал мне сосед алкоголик, что на пенсии, когда я про кризис с ним беседу завел? Почти дословно: "Ты думаешь деда моего почему раскулачили? Жрать им нечего было... Сейчас им жрать опять нечего станет, вспомнят про справедливость и опять поедут. Раскулачивать... Да только у деда моего сабля была, а у меня мелкашка... Да и у кого сейчас нет ружья? Давно всех этих пидарасов перестрелять надо, а вот тебе и повод - на!"
И действительно сейчас начинается жопа настоящая - по последним данным разведки, экономические связи будут рваться до полного пиздеца, все ускоряясь. И если раньше крупные города нашей необъятной родины кормили Австралия и Аргентина, то в перспективе жрать будет нехуй совершенно. И тут все вспомнят, что кулаки-то остались!
Много информации сейчас про загубленное на корню сельское хозяйство. Да только это не совсем так. Если посмотреть правде в глаза, то в сельской местности действительно нет мощностей прокормить городское население - но, уверяю, голодать в селах не будут. В течение последних лет люди здесь поняли одну простую вещь - всем похуй, и все силы свои они направили на выживание.
Вспоминаю сельскохозяйственную перепись - вы думаете тогда хоть кто-то написал что у него три коровы? Или что у него поросята? У нас даже прикол во дворе был - два двухэтажных дома, между ними двор, за двором небольшой пустырь, за которым сараи. Так вот, идет перепись сельскохозяйственная - по двору и по пустырю ходит не меньше сотни кур, да больше даже - со всех почти квартир. Такая хуйня тут, на каждую квартиру пара десятков кур. Так вот, по итогам переписи все эти куры оказались хуй знает чьими. Чьих кур ходит пара сотен по пустырю? Хуй его знает. И так все тут и живут. Корова? Какая корова? Нет, коровы нету. Молоко есть... А есть яйца куриные? Есть. А кур нету.
Есть небольшое село, совсем уж в ебенях, на севере нашего района... Так вот, там людям мозг ебли - "свет" давали на толи час, то ли три часа в день. Всех эта хуйня заебала - люди скинулись, кто лошадь продал, кто еще что - купили рапсовый генератор. Засадили пару полей рапсом. Все. Город им теперь вообще нахуй не нужен. Т.е. вообще. Последний раз когда я там был, там крендель на вездеход рапсовый карбюратор ставил.. Потом пьяные мужики гоняли на этом вездеходе по селу и орали что-то... Я там дедку одному канал "Спорт Россия" на ресивере раскодировал в тот раз... Бля буду - печь старая русская, валенки, ЖК и ресивер... Дед соболей ловит заебато.
Приезжают буквально недавно фуры в села, скупать кортошку. Есть такая тема - приезжают с города фуры, дают объявление, мол по столько-то берем кортофель у населения. Такого-то у ДК. Ну и прутся люди, сдают кортошку. ) Так вот. Сейчас не сезон, но один хуй приехали. Мужик рассказывает - приехали, поставили ценник, 4 рубля за килограмм (летом все за этот прайс сдавали и рады были) и почти никто не стал сдавать. Пошли по домам - меньше 10 рублей никто не разговаривает. И если и продает - то мешок, ну два максимум. А большинство просто не продает. Т.е. картошка есть и ее дохуя, но она "не продается". Лучше свиней кормить... А логика простая. Ну, продал ты картошку, и что дальше? Вот есть у тебя скажем 1000 рублей... Что ты с ней делать будешь? Что покупать? В магазине? В магазине говно и все об этом знают - проще свиней кормить и потом менять мясо на молоко, масло, сыр, яйца и т.д. Саляра? Дорого черезчур. Никакой картошки не хватит. Проще у водил выменять или вообще ну его нахуй эту саляру. Вещи? Вещи все китайские - один хуй никаких денег на нормальные вещи не хватит, а все что купишь - выцветет, расползется и сотрется. Правда ведь - в селах есть все. Абсолютно все и почти в каждом доме, где мужик не бухает, а таких, на самом деле большая часть, есть все. Все есть, но всего этого хватит только этой семье.
И что интересно - ведь действительно окажется, что пидарасы-то кулаки, опять... Никто ведь и не вспомнит про то, как "заебись" в селе живется, и как там "ахуенно" с медикаментами и образованием... И вот так грустно как-то, потому что вспоминаешь, как дохуя тут оружия у всех. Реально дохуя - карабины почти у половины, ружья в каждом доме. И не одно. Причем все на учете.. А сколько "добра" не учтено, это я ебал. Товарищ один, недалеко живет, по пьяни, показывал пулемет. РПК, с длинным рожком и сошками. Говорит, по молодости на полигоне (есть тут недалеко танковый полигон) спиздили с товарищами "кто сколько унес"... А что творится в селах, это пиздец... Тут недалеко есть село, Бира - так там взорвали склад с боеприпасами - несколько дней салют по всей округе смотрели. Желающих "тушить" не было. Давно дело было... Хуярило так, что пиздец. Так вот, люди знающие говорят, что взорвали специально - так как на охрану денег не было у военных, и спиздили уже столько, что просто все, буквально все генералы должны были получить вышку по советским меркам... Недостача просто ахуенная. Пулеметов. Это пиздец, конечно.
Или вот недавно ехал с одним товарищем из города на такси - он как раз на полигоне и служил. Рассказывал про мишени, биссектрисы какие-то, и невзначай рассказал как у них придумали грамотно гранаты пиздить. Ебаный в рот! Они учебные гранаты подменяют на настоящие. И гранаты по селам расходятся как пирожки. Я так думаю, если копнуть по всей стране, то наша глубинка давно и прочно вооружена не хуже Чечни. А армия развооружена. Такая хуйня. И главное спокойствие такое, деревенское.. Волюшка вольная...
Вот так...
Кстати, о деньгах. Я сейчас довольно много читаю интересных книг и всякой информации по экономике, и начинаю понимать, что нет и не может быть людей, которые бы понимали действительно что сейчас происходит. Т.е. настолько огромное количество связей экономических, что все более менее просчитать нет возможности, и остаются только прикидочные методы статистики, социологии и теории вероятности.
Представьте себе несколько тысяч альпинистов на скале. Все, так или иначе, связаны друг с другом страховками. Если падает один, или даже десяток, в разных местах, то ничего страшного - их подхватят. Ну, в редких случаях кто-то гробанется, но не суть. Даже если сотня начинает падать, то вполне можно их удержать силами остальных. Но есть такое критическое число альпинистов, что если они начнут падать, то не важно, сколько всего альпинистов, хоть миллион, им их просто не удержать. В живых, на скале, останется очень мало - только те, кто успеет отцепить от себя многочисленные карабины нахуй.
А что такое деньги? Это система, которая упрощает бартер, и главное делает его более справедливым. Но сейчас эта система не упрощает бартер нихуя, и тем более не делает его справедливым, так как можно спокойно нихуя не делать и получать из воздуха деньги. Т.е. попросту воровать продукт у тех, кто что-то делает. Такое не может продолжаться вечно.
Так что мой прогноз такой - или люди опять затянут пояса и встанут за станки/у классной доски "за так", как у нас повелось. Если их очень грамотно подлечат. Или, никто ничего делать не будет и никто не станет спасать никакую "Родину"... И тогда пизда будет колоссальная. И не только у нас - везде во всем мире люди или разучились работать и не хотят, или разуверились в современной системе и не будут работать по идеологическим причинам (я имею ввиду работать в "системе"). Я думаю, права была Ванга и в 2010 начнется война.
Формула счастья
1
Книга была толстая. Прохладные страницы пахли временем и тайной. На синей обложке тусклым золотом было написано «Учебник гинекологии и акушерства».
- Самая прикольная глава называется «Половая система женщины», - объяснял кудрявый Вадик Звонарёв своему приятелю Антону. – Тут много картинок есть. Вот, смотри, - Вадик перелистнул несколько страниц, – на целый разворот!
- Ух ты! – сказал Антон и стал изучать картинку.
- Видишь, тут стрелки с номерами, а внизу – объяснения, как это всё называется. Сначала по латыни - это такой специальный язык, на котором врачи говорят – а в скобках по-русски. Смешные названия, правда?
- Ага! – согласился Антон, не отрывая от чудесной книги темных внимательных глаз. - Скажи, Вадик, только честно, ты уже дрочишь?
- Я нет! А ты?
- Я тоже нет.
- А вот еще классная глава, - Вадик сменил тему, – «Половое созревание» называется. Тут написано, что оно начинается у большинства девочек в одиннадцать лет. То есть наши девки в классе уже созревают. Прикинь!
- Конечно, вон у Сабировой какие доилки выросли! А откуда у тебя такая книжка?
- Да у меня же мама врач. У нее много книг, целый шкаф. Вон видишь – «Медицинская энциклопедия», «Справочник анестезиолога», «Оперативное лечение заболеваний пищеварительного тракта» и куча других. И почти все с картинками.
- Дашь посмотреть? – спросил Антон.
- Конечно, вместе посмотрим. Потом. Сейчас у меня сеструха должна из института прийти. Да и тебе, наверно, домой пора, - намекнул приятелю Звонарёв.
- Угу, - вздохнул Антон и пошел в прихожую одеваться.
2
Молчание было мокрым и липким. От него воздух сбивался в комья, которые едва пролазили в горло, а упав в легкие, начинали там шевелиться и царапаться, как котята. Молчание не было тишиной. В первый день оно звенело комариным зудом, сначала далеко, потом все ближе и ближе. На второй день молчание дребежжало, как будильник, спрятанный где-то рядом, который хотелось найти, перевернув вверх дном весь дом, и швырнуть об стену. На третий день, с самого утра, молчание начинало бить в голову частыми тяжелыми ударами. В ушах гудело. К горлу подымались большие, горячие пузыри тошноты.
3
- Здравствуй! – молодая учительница подошла к серьезному темноволосому мальчику. Она наблюдала за ним из окна лаборантской уже около часа. Уроки первой смены давно закончились, а мальчик всё бродил вокруг школы.
- Здравствуйте.
- Как тебя зовут?
- Антон Березин.
- А я Людмила Петровна. Я преподаю химию, она у вас начнётся в 8 классе. Ты почему домой не идешь, Антон?
Березин молчал, время от времени поддавая коленом по школьной сумке.
- У тебя дома плохо? – спросила учительница. – Папа пьяный, дерётся?
- Мой папа не пьет, - ответил Антон. - Он меня берет два раза в месяц на воскресенье.
- А в чем дело? Что у тебя случилось? – продолжала допытываться учительница.
- Моя мама все время молчит, - сказал Антон, глядя в землю.
- Как это молчит?
- Так, молчит и всё. Не разговаривает со мной. Надуется и молчит. Целыми днями. Понимаете? – Антон поднял глаза на учительницу. – А я не могу так. Я не хочу идти домой.
- Наверно, ты что-то сделал? Набезобразничал, да?
- Да нет же! – почти выкрикнул Антон и заговорил сбивчиво, - Три дня назад мама пришла домой с работы злая. Заходит ко мне в комнату и сразу в крик: «Почему ты пыль так плохо вытер? Ничего доверить нельзя!» А я старался. Очень. Но я молчу, не спорю с ней. Потом мама зовет меня есть. Прихожу - гречневая каша. Я не люблю гречневую кашу. Знаю, что она полезная, а все равно не люблю. Но ем. Почти все съел. И все, больше не могу. А она: «У всех дети как дети, а у меня свинёнок неблагодарный! И зачем я такого только выродила?» А что я? Я учусь хорошо, у меня почти одни пятерки. Всё делаю, что она говорит. А мама кричит и кричит. Красная вся. Я не могу, когда она кричит долго. Я тоже закричал, назвал ее психичкой и дурой и ушел к себе в комнату. Она с тех пор молчит. Я извинился, а она молчит все равно. Уже три дня. Лучше бы кричала...
Людмила Петровна призвала на помощь весь свой двухгодичный педагогический опыт, и посовещавшись с ним, сказала:
- Понимаешь, Антон, твоя мама очень ранимая, она из-за чего-то сильно переживает.
- Из-за чего? – не понял Антон.
- Не знаю, может быть, из-за папы? Он же вас бросил.
- Не правда! Папа хороший. Он добрый. Это она на него орала. Все время. Потому он и ушел. А мне некуда идти, понимаете?
- Понимаю, Антоша, понимаю. Но ты не сердись на маму. Она очень чувствительная. Обидчивая она.
- Обидчивая? Да кто ее обидел-то?
Поняв, что педагогический опыт не очень помогает, молодая учительница мысленно обратилась к теории, отечественной и зарубежной. Как оказалось, память сохранила кое-какие обрывки.
- Ну, скорее всего в детстве, когда она была маленькой девочкой, – предположила Людмила Петровна. - Характер человека ведь очень рано формируется. Скажи, Антон, ты часто бываешь у дедушки с бабушкой?
- Никогда не бываю. Дедушка умер, а бабушка живет в другом городе. Два года назад она приезжала к нам в гости на месяц. Так они с мамой ругались каждый день.
Мальчик замолчал, отвернулся и быстро провел рукой по лицу.
- Ну, вот видишь, - вздохнула учительница.
- Но мама - не маленькая девочка. Она взрослая тетя. Взрослее вас. И почему она обижается на меня? Я ведь ей ничего не сделал. Скажите, Людмила Петровна, разве это правильно?
- Нет, Антон, это неправильно, - сказала девушка и быстро добавила. – Но твоя мама все равно тебя очень любит. Ты сейчас иди домой, пожалуйста. А если хочешь, заходи ко мне в лабораторию, там много всего интересного.
4
- Вадя, а чё еще есть в твоей синей книге? – спросил Антон.
- Да много чего, - охотно ответил Звонарёв и достал том из шкафа. – Вот про беременность прикольно. Тут объясняется, отчего дети бывают. А вот тут про роды, про то, как ребенок вылазит. Картинок много, но я долго смотреть не могу. А тебе нравится?
- Не очень. А еще что?
- А вот тут – вообще фильм ужасов. Называется «Паталогии и травмы». Тут чего только нет. Ушибы всякие, опухоли и разный другой мрак. Вон, смотри, как этой тетке письку раздуло!
- Ни фига себе! А можно я другие книжки тоже посмотрю?
- Валяй, - разрешил Вадик Звонарёв, - только осторожно, не порви страницы.
Часа через полтора хозяин предложил:
- Антоха, а давай пожрём чего-нибудь.
- Давай!
Мальчики поставили книги обратно на полку и пошли на кухню.
- У нас пельмени есть. Ты с чем будешь? Со сметаной или с кетчупом? – спросил Вадик.
- Я с уксусом люблю, - ответил Антон.
Вадик открыл кухонный шкафу и объявил:
- Не, уксуса у нас нет, только эссенция. Целых две бутылки. Но они закупорены, видишь? И мама сказала ни в коем случае не открывать, а то если облиться, все себе можно сжечь.
- Тогда с кетчупом. А чё это у вас там? – показал Антон на большую полупрозрачную коробку, тоже стоявшую в шкафу.
- Это аптечка. Да, смотри, что я в ней нашел.
Вадик достал коробку из шкафа, открыл крышку и высыпал содержимое. На стол выпало множество пузырьков, упаковок с таблетками, три или четыре шприца в коробках и большая рыжая клизма. Вадик порылся в куче и извлек серебристую, поделенную на квадратики ленту.
- Это гандоны, чтобы детей не было. Знаешь, куда их надевают?
- Знаю, - отозвался Антон, - не маленький.
В коридоре зазвонил телефон.
- Это мама, - сказал Вадик, - Антоха, сейчас вода закипит, ты забрось пельмени. А это все, – он показал на содержимое аптечки, - не трогай. Я соберу, когда вернусь.
5
В классе было семнадцать девочек. Их имена и фамилии уместились на одной тетрадной странице, и справа оставалось еще много места.
- У кого четыре глаза, тот похож на водолаза, - объявил Антон, глядя в толстые очки Лены Овсянниковой. Овсянникова фыркнула, дернула острым носиком, сказала «дурак» и отвернулась.
Антон поставил в тетрадке против ее имени вертикальную черточку.
- Филимонова, почему у тебя колготки на коленях рваные и платье такое старое и все штопаное-перештопанное? – поинтересовался Антон.
- А чтобы ты спросил! – огрызнулась Надя Филимонова и получила черточку в тетрадке.
- Проскурня – жир-трест!
Катя Проскурня посмотрела на невысокого темноглазого мальчика, нахмурилась, но уже через секунду заулыбалась снова.
- А мама говорит, что я похудею, когда вырасту.
Антон вспомнил Катину маму – такую же толстушку-хохотушку, как ее дочка.
- Почему же она сама-то не похудела тогда? И ты тоже не похудеешь. Всегда будешь толстая.
Катя пожала плечами.
- Ну и что? Мама говорит, что мужчины любят женщин в теле. А еще она говорит, что пока толстый сохнет, тощий сдохнет!
Проскурня залилась смехом, и на ее щеках образовались ямки, которые Антону почему-то захотелось потрогать пальцем.
- А вот ты, Антошка, почему всегда такой серьезный, словно задачку на олимпиаде по математике решаешь? – спросила Катя.
Антон не нашел, что ответить.
- Ты приходи к нам. Мама рада будет. И еще у нас собака есть, Ройсик, миттельшнауцер, он смешной. Придешь?
Антон пробормотал что-то себе под нос. Против имени Кати в тетради появился нолик.
Над тем, что сказать Рите Островской, отличнице и самой красивой девочке в классе, Антон думал долго и никак не мог придумать. В конце концов, он просто подошел к ней и спросил:
- А чё это ты, Островская, нос так задираешь? Ты же ссышь как все, и срёшь тоже.
Рита вспыхнула, пронзила Антона взглядом ненавидящих глаз и, не ответив, отошла. Ее манеры и осанка показались Антону знакомыми. В тетрадке добавилась черточка.
За три перемены были заполнены шестнадцать из семнадцати строчек: два нолика и четырнадцать черточек.
Света Голунова была тощенькой девочкой, очень сутулой и кривобокой. Говорили, что у нее растет горб. На всех уроках она сидела одна. Девочки ее не замечали, а мальчики при любой возможности пинали, толкали и обзывали клюшкой.
Антон подошел к Голуновой, забившейся в угол коридора с учебником, и сказал:
- Ты горбатая и страшная, тебя никто не любит и никогда не будет любить.
Света подняла на Антона маленькие скорбные глазки и вдруг беззвучно заревела. Голунова вытирала слезы кулачками, размазывала их по лицу, но глаза тут же снова переполнялись.
В животе у Антона защипало, будто там кто-то разлил стакан газировки.
- Ну, не реви, - сказал Антон. - Он прикоснулся к костлявому вздрагивающему плечу и погладил его. – Перестань. Ну, перестань же, пожалуйста! Тебя больше не будут обижать.
Клетка напротив имени Светы Голуновой осталось пустой.
На следующей перемене Антон увидел, как Панов из параллельного класса отвесил Голуновой пинка и назвал клюшкой и лесным уёбищем. Панов был рослый мальчик, сильный и жестокий. Он занимался боксом, и его боялись ребята старше на целый год и даже на два.
Антон вернулся в пустой класс. У его соседа по парте Мочалина был большой пластиковый портфель-дипломат, доставшийся от отца. Антон вынул из сумки все свои книги и тетрадки и запихал их в Мочалинский кейс, и без того набитый всякой всячиной, с трудом закрыл его и вышел в коридор.
- Эй, Пан!
Когда Панов обернулся, Антон выбросил тяжелый портфель из-за спины, держа его обеими руками, будто метал молот. В бедрах мощно и сладко разогнулась пружина. Не глядя на Панова, Антон внутренним зрением видел, как тяжелый, обрамленный металлом снаряд влетает в кончик Пановского носа.
Панов сидел на полу метрах в трех, его глаза были открыты, но он никуда не смотрел. Руки бессмысленно ощупывали пол. Через несколько секунд Панов встал на четвереньки и пополз – не к Антону и не от него, а как-то боком, по диагонали через школьный коридор, капая на линолеум кровью. Двое приятелей Панова, на лицах которых были написаны возраст, статья и срок их первой отсидки, стояли, не двигаясь и разинув рты.
- Не трогайте больше Голунову, пожалуйста. Это неправильно, – сказал им Антон и пошёл в класс.
На следующий день Антон подошел к очкастой Овсянниковой на перемене и сказал с улыбкой:
- Здравствуй, Лена. Дай, пожалуйста, списать алгебру.
- Алгебру? Тебе? У тебя же по ней пятерка! – удивилась Лена.
- Я не успел сделать домашку, - объяснил Антон.
Овсянникова, пожав плечами, протянула тетрадку.
Против ее имени осталась только одна черточка.
У Риты Островской Антон так же вежливо попросил фломастер. Красивая девочка не удостоила его ответом. Антону показалось, что Ритина нанависть к нему за день не только не уменьшилась, но даже стала больше. Рита получила вторую черточку. Заштопанная Филимонова тоже.
Антон обошел одну за другой всех девочек с черточками и попросил их о маленьких услугах: дать линейку, карандаш, стирательную резинку или тетрадку - проверить домашнее задание, каждый раз улыбаясь и говоря «пожалуйста». Вторая черточка появилась возле пяти имен.
Третью черточку получили только двое – все та же Островская и скороспелая Сабирова, которую в классе все называли Фая, но которую на самом деле, если верить классному журналу, звали смешно - Фаягуль. Два дня назад Сабирова отказалась отвечать на вопрос о том, чем татарин лучше незваного гостя.
6
- Вадь, а ты хочешь посмотреть как там у девок? Не на картинках, а на самом деле? – спросил Антон.
- Ага, прикольно было бы. Хотя я видел уже. В детском саду девки нам письки показывали, а мы им. Сейчас больше не показывают. Ну, ничего. Мне сестра говорит, что когда я вырасту, мне девки сами давать будут. И письку показывать, и все остальное. Это потому что я красивый, - Вадик засмеялся, тряся русыми кудрями.
- Ну, когда вырастешь – неинтересно. Это еще когда будет! А потом так уж тебе все и дадут! Ритка Островская, например, не даст. А она тебе нравится. И тебе хочется увидеть ее без трусов. Ведь хочется же?
Вадик поежился под взглядом друга и признался:
- Да, хочется. Только как это сделать?
- Я знаю как.
7
- Все готово. Клюшка сказала Ритке и Файке, что классная попросила их остаться полсе уроков - помочь стенгазету выпустить. Они друг друга терпеть не могут, поэтому просто сядут на свои места и будут ждать. Ты спрячешься под партой сзади Островской, а я – за Сабировой. Если боишься, что они нас увидят и узнают, надень на голову чулок, как настоящий бандит будешь. И смотри на меня. Когда я махну рукой, мы тихонько вылазим и одновременно – одновременно, слышишь! - прижимаем им тряпки к носу и рту. Ритка будет мычать и дергаться. Ты, главное, не отпускай. Сработает быстро. Не так быстро, как в кино про Шурика, но больше минуты держать не придётся.
Вадик во все глаза смотрел на приятеля.
- Тоха, а где ты это дело достал?
- Сам сделал. В твоем «Справочнике анестезиолога» написано, что для усыпления больных при операциях раньше использовался хлороформ. У химички в лаборатории я нашел папку с разными вырезками и записями. Ну, типа, занимательная химия. Там написано, как самому какие-то амфи-витамины делать. И как хлороформ этот получить, тоже есть. Оказывается, все просто - нужны ацетон и белизна. Я прямо у нее в лаборатории и зафигачил. Вчера попробовал на собаке Катьки Проскурни. Сработало за восемь секунд. Ты чё это, Вадя, ссышь что ли?
- Ничего я не ссу!
8
- Вадик, закрой дверь на швабру! – приказал Антон.
Он волоком вытащил обеих девочек по проходам на середину класса и положил их между учительским столом и доской. Потом он задрал платья и спустил до колен колготки.
- Смотри, у Сабировой там уже волосы растут. Да и у Ритки тоже, только у нее их меньше и они светлые. Хочешь потрогать, или... Да что это с тобой?
Вадика била дрожь. Он хотел отвернуться, чтобы не видеть неподвижные тела одноклассниц, и не мог. Как две минуты назад, прижимая пропитанную хлороформом тряпку все сильнее и сильнее к Ритиному лицу, он не мог оторвать взгляд от серьезных, цепких глаз Антона. Вадик попятился к стене и забормотал:
- Нет, не хочу, не хочу, не хочу!
- Эх, ты, Вадя, - усмехнулся Антон, - ну, тогда подожди меня, я быстро. Подай мне сумку, пожалуйста.
- Зачем? – шепотом спросил Вадик, но не получил ответа.
- Вот и все, - удовлетворенно сказал Антон. Приподняв девочек с пола, одну за другой, как больших кукол, он аккуратно надел на них колготки и поправил платья.
- А теперь пошли отсюда. Быстро!
9
В глубине урны, раскалываясь, ухнуло стекло.
- Все равно пустая была, - сказал Антон. - У вас там в шкафу еще одна бутылка эссенции осталась. А шприц возьми и положи на место, чтоб родители не заметили. Только помой хорошенько, а еще лучше прокипяти.
- Зачем ты это сделал? – ошалело спросил Вадик.
- Не ты, а мы, - поправил Антон. – Ты же сам Островскую усыпил. Так что никому ни слова. А сделали мы это, потому что так правильно.
- Что правильно? –хриплым эхом отозвался Звонарёв.
- Правильно, чтобы у них там внутри ожог был, как на картинке в синей книге. Чтобы всё-всё сгорело. Чтобы у них, когда вырастут, детей не было.
- Почему?
- Потому что они слишком обидчивые. Дуются много. Никого кроме себя и своей обиды не замечают. А химичка говорит, что характер человека формируется очень рано, в детстве. Так что Островская и Сабирова уже не изменятся. Замуж пускай выходят. Все равно не надолго. Но детей им иметь нельзя. Дети должны быть только у веселых мам, таких как Катя Проскурня. Эта такой закон, формула счастья, как в математике или физике. Если дети будут только у веселых и счастливых матерей, то все-все люди, все человечество станет счастливее, понимаешь? А у этих, - Антон поморщился, - у обидчивых, детей быть не должно: у них дети были бы несчастные.
Антон подумал и добавил:
- Как я.
Бабука