От таких психологов пациенты выходят либо стальными людьми, либо в окно

— А…алло, это телефон доверия?

— Слушаю вас.

— Я… понимаете, я хочу покончить жизнь самоубийством.

— От вас жена ушла?

— Как вы догадались?

— Ну вы же не первый сюда звоните.

— Д-да… да, конечно, вы правы… То есть, на самом деле, она давно ушла, четыре года уже…

— И что ж вы только сейчас надумали?

— Вы понимаете, сегодня мой день рожденья… Ну то есть был, то есть вчера — сейчас ведь уже заполночь…

— Без четверти два, если быть точным.

— Да… И вот сегодня, то есть вчера, мне исполнилось сорок лет…

— Поздравляю.

— Не с чем тут поздравлять… Я весь вечер просто просидел на кухне. У меня и гостей-то не было…

— Не звали, или не пришли?

— Да некого мне звать! Жена ушла, нового никого с тех пор… как-то не сложилось… друзей в общем-то тоже нет… с работы, что ли, кого? Как будто мне там эти рожи не опостылели… никто там, кстати, даже и не вспомнил, что у меня юбилей…

— Стало быть, с карьерой у вас тоже не сложилось.

— Да какая там карьера! Сижу там каждый день, как проклятый, с девяти до шести, а меня до сих пор воспринимают, как мальчика на побегушках! Илья, сделай то, Илья, сбегай туда… поксерь эти бумаги и отнеси Петру Егорычу… У Петра Егорыча, между прочим, для этого секретарша есть! Дура двадцатилетняя с наштукатуренной мордой… Мой начальник на четыре года моложе меня и говорит мне «ты», а я ему — на «вы» и по отчеству…

— Ну хорошо. А что вы сделали, чтобы это изменить?

— В смысле, что сделал? Говорю же, работаю там каждый день, как…

— Это я понял. Вы приходите на работу, которую терпеть не можете — поправьте меня, если я ошибаюсь…

— Ненавижу!

— Ну еще бы. Приходите и тупо отсиживаете от сих и до сих, мечтая, чтобы день поскорее закончился. Никакой инициативы, естественно, не проявляете, планами и перспективами не интересуетесь, любое поручение воспринимаете, как наказание, а не как повод проявить себя — не говоря уже о том, чтобы выйти на начальство с собственными идеями. Творческий подход вам чужд. Так чего ж вы хотите? По-моему, отношение к вам как к работнику — вполне адекватное.

— Просто мне не повезло с работой.

— Так за чем же дело стало? На свете тысячи профессий. И миллионы рабочих мест.

— Да, но… в сорок лет как-то поздно начинать все сначала.

— Что же мешало вам подумать об этом раньше?

— Ну, я не знаю… привык как-то… надеялся, что-то еще изменится…

— Надеялись, но ничего не предпринимали. Ясно. Жена вас только поэтому бросила, или и другие причины были?

— Ну, поэтому тоже… Чего ты, говорит, добился, работаешь за гроши, повышения и то попросить не можешь… другие каждый год в тропиках отдыхают, а у нас даже дачи в Подмосковье нет… машина — старый «жигуль», да и тот ты разбить умудрился…

— Разбили?

— Ну джип передо мной встал как вкопанный, а я что сделаю? Так и влетел ему в зад… а гаишникам что, кто сзади, тот и виновник… еле расплатился… А «жигуль» так и ржавеет битый под окнами, и не продашь его, и починить не на что, не говоря о том, чтоб новый купить…

— Четыре года?

— Почти пять уже…

— И за это время вы не только не смогли скопить денег на новую машину, но и не пытались найти более денежную работу? Да и за все предыдущие годы тоже…

— Ну, вы же знаете, в какой стране мы живем!

— Знаю. Некоторые жители этой страны к сорока годам стали миллиардерами.

— Ага, а скольких при этом убили?

— Среди кандидатов в миллиардеры или среди людей, способных заработать хотя бы на «Форд», извиняюсь, «Фокус»?

— Ну нету у меня способностей к бизнесу… не всем дано.

— Понятно. Значит, работать под чужим началом вы не умеете, начать свое собственное дело не можете. Ну, а что вам дано, в таком случае?

— В смысле?

— В прямом. Хоть какие-то таланты у вас имеются? Пусть даже коммерчески невостребованные.

— Н-ну… я не знаю…

— Может, вы стихи пишете?

— В институте писал, потом забросил…

— Прочтите что-нибудь.

— Ну, я уже не помню… ну… вот, например:
Когда гуляли с тобой
Мы под полной луной,
И полночная звезда
Глядела с неба на тебя…

— Ясно. Достаточно. Ну, про музыку и живопись я уже и не спрашиваю… Это вы будущей жене такое писали?

— Н-нет… была другая девушка, одногруппница… я, по правде сказать, тогда так и не решился с ней объясниться…

— Ясно. И ни под какой звездой вы с ней тоже не гуляли. А с будущей женой вас, очевидно, мама познакомила?

— А вот и нет! Ну, то есть не совсем… тетя.

— Итак, жена бросила вас потому, что вы — тряпка и размазня без каких-либо заметных способностей, будь то в возвышенных или в практических областях. Это все, или есть еще причины? Лысина, дурной запах изо рта или от ног?

— Откуда вы…

— Опыт, Илья, опыт. Знаете, сколько таких историй я уже выслушал? Ну давайте, договаривайте уж до конца. Раз позвонили, то нечего скрытничать. Вы импотент, не так ли?

— Нет! Ну то есть не совсем… ЭТО-то я могу, а вот детей у нас никак не получалось… Доктор жене сказал — с ее стороны все в порядке…

— А вам что сказал доктор? Вы обследовались?

— Вы понимаете, я с детства ужасно боюсь ходить по врачам…

— Понимаю. Знаете, в чем ваша главная проблема, Илья?

— В чем?

— В том, что вы лузер. Классический и безнадежный.

— Кто?

— Господи, вы и английского не знаете? Loser. На русский это слово обычно переводят как «неудачник», но это в корне неверный перевод, демонстрирующий, кстати, всю разницу между западным и российским менталитетом. «Лузер» происходит от глагола to lose — «проигрывать». Проигравший всегда знает, что сам виноват в своем проигрыше, и окружающие это знают, и относятся соответствующе. И поэтому, кстати, западный проигравший сохраняет шанс добиться выигрыша в будущем. Но у русских не так. «Неудачник» происходит от слова «удача». Русские во всем винят слепой случай, рок, фатум, обстоятельства, ближних, дальних, работу, природу, весь мир — но только не самих себя! И вместо того, чтобы пытаться что-то реально исправить, они будут умиляться собственной непутевостью, жрать водку и читать Достоевского!

— Я не пью водку! Ну чуть-чуть разве что… когда на работе что-нибудь отмечают и всем наливают…

— Но уж Достоевского-то любите.

— Да, люблю!

— Ну еще бы. Ведь он писал о таких, как вы. И к тому же так приятно ощущать себя интеллигентным человеком, не имея за душой никаких реальных достижений. Только видите ли в чем дело, Илья. В XIX веке вы были нужны хотя бы Достоевскому. Сейчас — вообще никому. Абсолютно. Вы — нуль. Ничтожество. Пустое место.

— И… это говорите мне вы? Сотрудник телефона доверия? Я думал…

— Вы думали, что вас тут будут утешать и отговаривать? Вы позвонили, чтобы услышать сладкую ложь вместо правды? Странные у вас представления о доверии… Собственно, вы и врачей боитесь по той же причине. И, что самое интересное, я ведь не сказал вам ничего нового. Вы же позвонили потому, что сами поняли свою никчемность по всем статьям. Точнее, поняли вы это давно, ну, а признали только тогда, когда вам стукнул сороковник. Вот, кстати, еще одна классическая глупая пошлость у таких, как вы — привязывать оценки своей жизни к круглым датам. Да какое значения имеют эти цифры, круглые лишь потому, что у нас на руках по десять пальцев? Если человек ничего из себя не представляет в возрасте тридцать девять лет одиннадцать месяцев двадцать дней — неужели надо ждать еще десять дней, чтобы признать его жизнь провальной? Неужели за эти дни что-то изменится? Вы ведь сами сказали — вам уже поздно пытаться начать жизнь заново. Не могу с этим не согласиться.

— И что же по-вашему… мне и в самом деле стоит… ну…

— Вы с этого и начали разговор, не так ли? Впрочем, нет, не так. У вас кишка тонка даже на это. Настоящие самоубийцы никому не звонят посреди ночи, даже записки редко оставляют — они просто идут и делают свое дело. А истеричные психопаты и ничтожества, неспособные обратить на себя внимание ничем иным, поднимают шум на всю округу: «Ах, смотрите, смотрите, мне плохо! Ах, жалейте, утешайте меня, не то я с собой что-то сделаю!» Только ничего вы не сделаете. Поговорив со мной, вы уляжетесь в свою одинокую постельку и до утра будете жалеть себя, а утром с больной головой опять потащитесь в ненавистный офис, чтобы делать там работу за директорскую секретаршу, которую вы ненавидите и считаете дешевой шлюхой потому, что она никогда не даст такому, как вы. Описать вам дальнейшие перспективы, Илья? Впереди у вас — ничего, кроме одинокой старости. Без семьи, без друзей, без любимого дела. Без денег, что весьма немаловажно. И без приличного здоровья, учитывая ваше отношение к медицине и отсутствие силы воли, необходимой для поддержания себя в форме. И вы все это понимаете не хуже меня. Но, тем не менее, не сделаете то единственное разумное, что еще можете сделать. Потому что вы трус.

— А вот и сделаю! Сделаю, черт бы вас побрал! И моя смерть будет на вашей совести!

— Ну разумеется, пенять на зеркало — как это умно и оригинально…

— Я уже влез на стул! Послушайте… я понял, это такая шоковая психотерапия, да? Сейчас вы скажете, что на самом деле не все так плохо? Только говорите скорее, потому что я и в самом деле стою на стуле с петлей на шее…

— Никакой психотерапии. Терапия в вашем случае бессильна. Советую проверить прочность веревки. Будет очень обидно упасть и сломать себе копчик.

— Я сделаю это! На самом деле сделаю! Считаю до трех! Раз… Ну? Два-а-а… А, будь оно все проклято! Три!

Шум падающего стула и почти сразу за ним — короткий стук ударившейся об пол трубки. Я знаю, это не инсценировка. Я плавно опускаю трубку на рычаг.

Ну да, номер моего телефона всего одной цифрой отличается от телефона доверия. И я чертовски не люблю, когда меня будят звонками по ночам.