Жуткий эксперимент четы Келлог: пара растила сына и шимпанзе как брата и сестру

Учёный только недавно получил степень магистра психологических наук от Колумбийского университета и искал новую тему для диссертации, которая должна была его прославить. Келлога всегда интересовали истории о детях, выросших рядом с животными в джунглях. Психолог пришел к выводу, что среда кардинально меняла их мышление, стирая следы «человечности», т. е. пройдя критические периоды развития в дикой природе, эти дети теряли способностью к обучению и социализации в человеческом обществе.

В те времена, когда жил и работал Келлог, этот вопрос вызывал жаркие споры среди ученых. Многие из них отстаивали мнение о том, что «дикие люди» изначально рождались с генетическими отклонениями или слабоумием, а вовсе не адаптировались к условиям животного мира. Келлог был с ними не согласен и стремился доказать обратное. Но для этого теории было мало. Нужен был эксперимент – отчаянный, рискованный и возмутительный с нравственной точки зрения.

Конечно, отправить малолетнее дитя жить в джунгли ученому никто бы не позволил. И тогда Келлог решил все сделать наоборот – взять в семью ребенка из животного мира и попытаться «вырастить из него человека». Для чистоты эксперимента нужен был антропоид, человекообразная обезьяна, точнее ее детеныш – для того, чтобы погружение в человеческую среду было максимально глубоким.

Предполагалось, что «объект» будет расти в условиях психологического и физического влияния значимых взрослых, т. е. как обычное человеческое дитя. А кто лучше мог справиться с этой задачей, как не сам ученый и его супруга Луэлла, поддерживающая мужа во всех начинаниях? К тому же, в семье уже рос ребенок, сын пары – Дональд, и Келлогу казалось, что это поможет усилить подражательный момент воспитания.

Ученый утверждал, что не пытался превратить обезьяну в человека. Он лишь хотел проверить, способна ли обезьяна, выросшая среди людей, перенять их черты и подавить в себе животные инстинкты.

У Уинтропа и Луэллы были разногласия о деталях эксперимента. Но они смогли договориться. А потом возникла новая проблема – оказалось, что найти подходящий тип человекообразной обезьяны не так уж и просто. Пара даже подумывала об экспедиции на Суматру, родину орангутанов, но не собрала достаточно средств на путешествие. Тогда супруги попытались «арендовать» обезьяну через зоологические общества, но им всюду отказывали. «Если бы мы в то время знали о личных лишениях, которых требовало наше предприятие, сомневаюсь, что мы бы продолжали упорствовать», - позже говорил Уинтроп Келлогг.

Наконец супругам удалось через экспериментальную станцию по разведению антропоидов Йельского университета достать маленькую самку шимпанзе, а от Совета по исследованиям в области социальных наук Нью-Йорка – получить финансирование проекта. 26 июня 1931 года к семье Келлог присоединилась семимесячная Гуа. Дональду Келлогу на тот момент не было и года.

Мальчик и шимпанзе жили как брат и сестра в одних и тех же условиях. Спали в одинаковых кроватках, ели одинаковую пищу, носили похожую одежду и играли в одни и те же игры. Мать причесывала, купала, хвалила и наказывала Гуа точно так же, как Дональда. Уинтроп регулярно устраивал сыну и шимпанзе тестирование для оценки их поведения и интеллектуальных способностей.

Гуа быстро привыкла к новой обстановке. Она с удовольствием засыпала в чистой постели на мягком матрасе, а если его убирали на несколько дней – начинала капризничать и плакать. Первое время шимпанзе очень хорошо себя вела – даже лучше, чем Дональд. На тот момент она уже была физически крепче мальчика и без труда перепрыгивала через препятствия, открывала двери, уверенно держала ложку и стакан с напитком в руке, в то время как Дональд частенько все ронял.

Келлоги заметили, что Гуа адаптировалась к жизни в человеческом обществе быстрее их собственного ребенка. Она очень скоро поняла, что нужно проситься на горшок, и стала заранее предупреждать о своих потребностях. В 7,5 месяцев обезьяна уже хорошо понимала значение слова «Нет». А еще через несколько недель освоила, что такое «поцеловать» и «подойти». У Гуа были в запасе, как минимум, семь различных ответов на просьбы, в то время как у Дональда их было только два.

В течение нескольких месяцев Гуа показывала опережающие результаты, но затем все резко изменилось. Когда обезьяне и Дональду исполнился год, разрыв в их развитии стал стремительно сокращаться. Дональд буквально рванул вперед в коммуникации и понимании речи. Его словарный запас стал стремительно расти, и так как язык играл важную роль в получении социальных навыков, Гуа стала сильно отставать от мальчика.

Через девять месяцев с начала эксперимента Келлог стал разочаровываться в его результатах. Он предполагал, что их воспитанница никогда не сможет разговаривать как человек, но надеялся, что звуки, которые она воспроизводила, станут больше напоминать нашу речь. А получилось все наоборот – Дональд, тесно общавшийся с обезьяной чуть ли не с пеленок, вдруг стал подражать ей. Как только мимика и движения ребенка стали больше походить на обезьяньи, а не на человеческие, эксперимент пришлось прервать, а Гуа – вернуть на станцию разведения антропоидов.

Хотя Келлог не довел работу до конца, его труд по сей день считается прорывом в изучении механизмов влияния среды на врожденные инстинкты. Конечно, не обошлось без критики. Некоторые ученые осуждали использование Дональда в качестве подопытного, другие – отрицательно отнеслись к тому, что Гуа была в младенчестве разлучена с матерью и своей семьей. Обезьяна не прожила долго. Через год после того, как она покинула дом Келлогов, Гуа умерла от пневмонии.

В 1933 году Уинтроп и Луэлла издали книгу под названием «Обезьяна и ребенок», где детально рассказали о своих наблюдениях. Она заканчивается главным выводом из всего эксперимента: «Наследственность и окружающая среда работают вместе, определяя характер каждого отдельного действия. Живой организм в целом является продуктом обоих этих факторов и никогда и ни при каких обстоятельствах только одного из них». В 30-х годах прошлого века это еще не было так очевидно.