«Падаем, горим». Как приземлиться после взрывов с 365 пассажирами на борту

Невиданное после – скоро СССР распался, потому история имела кратковременный резонанс. Почти все действующие лица в лучшем случае ушли на пенсию. О том, что случилось в том рейсе, – откровенный рассказ Сытника.

Кто там?
В том полёте у нас был усиленный экипаж, 5 человек в кабине: командир корабля Яков Шраге, бортинженер Владимир Поташников, штурман Александр Савельев, проверяющий пилот-инструктор Анатолий Экзархо и я, второй пилот, на своём правом кресле. На аэробус Ил-86 был положен большой штат бортпроводников – 12 человек, но в тот день их было 13. У стюардов тоже был проверяющий, так что в общей сложности экипаж самолёта составлял 18 человек. В креслах аэробуса удобно устраивались 345 пассажиров (у 20 – грудные дети). Итого на борту 383 человека.

Рейс Москва (аэропорт «Внуково») – Новосибирск взлетел по расписанию в 22.20. После набора высоты пассажирам предложили поздний ужин и напитки. Поужинали и мы.

Через 2 часа после взлёта все, кто был в кабине, почувствовали мощный удар в дверь.

– Посмотри, кто там ломится, – сказал проверяющий (он сидел в левом кресле командира воздушного судна) бортинженеру. Тот открыл дверь – и в кабину влетело облако пламени. Досталось всем: сгорели волосы и брови, обожгло все открытые участки кожи. Хорошо, бортинженер почти сразу захлопнул дверь.

А вдруг экипаж ослеп?
Проверяющий среагировал мгновенно: как положено при пожаре, перевёл лайнер в крутое пикирование. Ил-86 нёсся к земле со скоростью 70–80 м в секунду, так что состояние невесомости было как в космосе.

Я каким-то чудом успел надеть кислородную маску. Не ту, что бортпроводницы пассажирам перед полётом показывают, а профессиональную, она всё лицо закрывает. А вот Анатолий Экзархо маску надеть не успел и вскоре начал терять сознание от удушья. Я передал в эфир: «Всем, кто нас слышит! Это борт 86082. Находимся в 160 км от города Серов. Падаем, горим». Показаний приборов я из-за дыма почти не видел. Под нами были Уральские горы, и опускаться ниже 2700 м было опасно.

Пожар надо как-то тушить. В кабине был один свободный от пилотирования человек – командир корабля. Именно ему бортинженер отдал кабинный огнетушитель и переносной кислородный прибор. Сильно горело в первом от пилотской кабины вестибюле и возле лест­ницы на второй этаж. Он израсходовал 14 огнетушителей, ему помогали бортпроводники и два пассажира: следователь прокуратуры и майор-танкист, который до этого дважды горел в Афганистане. Руки у обоих были обожжены до кости, но через 20 минут пожар был потушен. Самое главное – Шраге не дал выгореть проводке, по которой управлялся самолёт. Иначе – верная смерть.

В кабине было полно дыма, который из салона затягивала система кондиционирования. Анатолия Экзархо откачали, зато плохо стало штурману. Но дело своё он сделал – вывел самолёт на курс к аэропорту «Кольцово» в Свердловске. Легче дышать стало, лишь когда пожар потушили. Дым постепенно рассеялся, мы стали нормально видеть друг друга и приборы. Беда была в другом – мы не видели посадочную полосу.

Удаление 20 км – не видим, 15 – не видим. На земле назревает паника: а вдруг экипаж ослеп?

Террорист Володин
Тут надо сделать отступление. То, что мы приняли за удар в дверь, было взрывом. На борту находился террорист – 26-летний уроженец Новокузнецка Евгений Володин. В сумке у него имелось 6 бутылок с селитрой, попарно связанных липкой лентой. Итого 3 зажигательные бомбы. В начале 1990-х нынешней системы досмотра в аэропортах ещё не было, только рамки металлодетекторов, которые должны были среагировать на огнестрельное оружие. Про террористов-смертников мы ещё слыхом не слыхивали, а бутылки в багаже никого не смущали.

Володин собирался бросить по бомбе в каждый из 3 салонов Ил-86, и тогда бы мы точно не выжили. По счастью, проходы были всё время заняты: то ужин развозили, то напитки, то посуду собирали. Террористу пришлось ограничиться одним очагом. Он заперся в ближнем к носу туалете и оттуда бросил в проход 2 бомбы. Третью не успел – вокруг двери уже полыхало.

Едрёна копоть
События в пилотской кабине меж тем принимали самый неприятный оборот.

– Удаление 8 км, высота 400 м, – сообщал диспетчер аэропорта. – Полосу видите?

– Не видим.

Тут моя рука случайно или по наитию коснулась остекления кабины. А на нём – копоть, не простая, а какими-то иглами с полпальца длиной! Она осела на всех стёклах и не пропускала свет снаружи. Короче, через секунду мне и пилоту в левом кресле протёрли дырочки величиной с блюдце, и – чудо – в ночи с расстояния 6 км мы увидели огни посадочной полосы.

К этому моменту все в кабине уже знали, что террорист надёжно заблокирован в туалете силами бортпроводника с топором и находившегося на борту фельдъ­егеря спецсвязи с табельным «макаровым». Перед самой посадкой на меня сзади навалился Поташников. Я ему:

– Что навалился? Мешаешь!

– Если будет ещё взрыв и тебе башку оторвёт, кто самолёт посадит?!

В этом бортинженер был, безусловно, прав. Без головы самолёт не посадить во всех смыслах.

Кстати, проверяющего Анатолия Экзархо в кресле первого пилота точно так же закрыл своим телом штурман Савельев. Причём оба сделали это не сговариваясь.

Два километра до полосы, один, касание. Скорость 180, 150, 120, выключение реверса. Всё, сели! Диспетчер велел отогнать самолёт подальше от здания аэровокзала и открыть дверь в передней части фюзеляжа. Подкатил трап, и по нему в самолёт ворвалась группа спецназа. Террориста выкурили из туалета дымовой шашкой, и такое началось! Офицер спецназа стреляет вверх, суёт ствол пистолета ему в рот (кажется, зубы выбил) и орёт:

– Мерзавец, в самолёте моя сестра летела, да я тебя на куски порву! – И потом уже совершенно спокойным голосом: – Говори, кто тебя послал?

Рядом стоял другой офицер с диктофоном.

Небо, самолёт, водка
Позднее мне рассказали, что благодаря полученным от Володина сведениям удалось предотвратить ряд схожих терактов в Питере, Калининграде и других городах. Когда готовился судебный процесс, нам в КГБ объясняли, что он попал под влияние армянских националистов, которые хотели привлечь внимание к Нагорному Карабаху. Видимо, Володин был крайне внушаемый человек. Во всяком случае, вместо высшей меры он вроде бы получил «путёвку» в психушку.

Мысленно возвращаясь к тем событиям, я прихожу к выводу: мы, экипаж, спасли пассажиров, а нас спас 1-й секретарь Свердловского обкома КПСС Владимир Кадочников. Он влил в каждого из нас граммов по 300 водки, велел закусить колбасой и горячим (откуда взялся среди ночи?) хлебом. Пошёл отходняк…

Потом в жизни много чего было. Мне вручили орден «За личное мужество», я садился в Багдаде ночью на неосвещённый аэродром, чем немало перепугал находившихся на борту политиков и журналистов. При возвращении из Сирии мой самолёт чуть не сбил над Турцией американ­ский истребитель. Но того, что я пережил в ночь на 18 марта 1991 г., мне больше не выпадало. Думаю, оно и к лучшему.