Начать новую жизнь

Также в процессе робинзонады героев всячески стравливают друг с другом, как пауков в баночке из-под майонеза. Масла в огонь подливают внезапные шутки ведущих, смс-голосования телезрителей и прочие ужасы таёжной жизни. В итоге из шестнадцати человек остаётся только один. Остальные пятнадцать участников (94%) «умирают» обратно домой.

Если серьёзно, мнения про жизнь в тайге разделились. Кто-то приводил примеры людей, которые неплохо там обустраивались, кто-то, наоборот, пророчил десанту горожан скорую и неминуемую гибель. Жить в тайге можно, но плохо: придётся работать на выживание по 12-14 часов в день.

Пожалуй, на этой оптимистичной ноте я и закончу свои изыски на таёжную тему.

Теперь, собственно, о кризисе и безработных.

Френд gaz_v_pol организовывал любопытный проект: помощь безработным и бездомным.

Цитирую:

«В деревне Сяргилахта Эссойльского сельского поселения Республики Карелии стоят добротные дома, в которых ещё живут не совсем старые люди (а молодые все уехали, осев на маршруте Эссойла — Петрозаводск — Москва — Сан-Франциско). Часть домов сразу пригодна к проживанию, кое-где нужно по мелочи починить. Живёт в доме один человек, а кое-где и никого.

Местные испокон веков жили рыбой (рядом Сям-озеро) и собирательством (в сезон грибы и ягоды доступны и сегодня в большом количестве). Надо работать, но выжить там можно даже и без растениеводства (которое на севере невелико) и животноводства (хотя кое-где скот держат). Разговаривал со стариками — они по 5 детей вырастили, от голода никто не умирал и не умирает, хоть других доходов там нет.

На мой рассказ о бездомных в Москве реакция была единодушная — да без проблем, пусть приезжают — озеро могло прокормить под тысячу душ, а сейчас едва ли 70 живёт. Делать снасти научим, различать грибы и ягоды научим, заготавливать, чтобы не портилось (они особым образом в землю закладывают) научим — пусть едут.

Отсутствие прописки/паспорта/гражданства — не проблема. Последние километры дорога грунтовая. Милиция в деревне не появляется.

Уточнив в Москве стоимость аренды автобуса в несезон, был приятно поражён. Думал человек 20 облагодетельствовать. Но не нашёл ни одного. Ни один из тех, с кем говорил, не пожелал обменять жизнь в теплотрассе, случайные заработки и благотворительные бутерброды на жизнь в деревне — в тепле и сытости, но с необходимостью вставать затемно. Рыба, она не благотворитель, подстраиваться под расписание спящих не будет.

Некоторые выдвигали объяснения. Типичное: на Севере нужна тёплая обувь, а у меня драная. Ни одно из них не удалось преодолеть. То есть обувь-то купить удалось — но ни один из троих больше ни разу не пришёл. Там, кстати, дед отличные унты делал — надеюсь, он жив ещё. Несколько товарищей (декларируя желание) объясняли невозможность тем, что у одного правая рука плохо двигается и грести не сможет, у другого что-то с ногами, ходит с палочкой и т.д. Я специально переговорил и получил заверения, что помогут и таким — есть большая и кропотливая работа по ремонту подвижного состава лодок и саней, изготовлению снастей, сортировке и обработке выловленной рыбы и т.д. Твёрдо обещал, что защита от голода и холода гарантируется любому, готовому работать — а если вдруг окажется реальный голод или холод, обещал, что привезу назад в Москву за свой счёт. Все эти люди тоже больше ни разу не появились. В общем, я потерпел полное фиаско, не нашлось ни одного желающего.

Это навело на глубокие размышления (вообще, ценность поражений для личностного роста выше, чем побед). Поискав в Интернете, нашёл книгу Льва Толстого о русском крестьянстве. Он описывает аналогичный опыт в 1898 году. Он пришёл в дом терпимости, прослышав, что там много людей находятся в тяжёлом положении, и всё, что им надо — либо купить украденный набор инструментов, либо взять в аренду хороший костюм и побриться, чтобы показаться в хорошем виде известному лицу и т.д. У Льва Николаевича возможности были больше, чем у меня — он попытался помочь сотням людей (дав им требуемое). Результат тот же — не было ни одного, которому помощь пошла бы впрок. Хорошая одежда лучше, чем рваная — но никто из них жизнь не сменил.