2068
6
1
Ополченцы открыли гуманитарный коридор для горожан и организовали эвакуацию. Украинская сторона пропускать мирных жителей через свою линию фронта не захотела.
Вещей у этих людей практически не было — бежали кто в чем был, до предела трамбуясь в автомобили
Вещей у этих людей практически не было — бежали кто в чем был, до предела трамбуясь в автомобили
Люди начали выходить из города ранним утром. На первую колонну беженцев мы нарвались уже на окраине Горловки. Битком забитые машины с запотевшими изнутри стеклами и белые простыни, платки и шарфы на антеннах и зеркалах. Вещей у этих людей практически не было — бежали, кто в чем был, до предела трамбуясь в автомобили. Потом стали попадаться армейские «Уралы» с детишками в кабинах. Первый перевалочный пункт у здания заводоуправления одной из шахт. Здесь ополченцы проверяют документы — в городе осталось немало украинских военных, затаились по подвалам, брошенным квартирам и домам. Людей тут никто не мучает — быстро просмотрели паспорта, и вперед, в Макеевку, где беженцев будут кормить и распределять по местам временного проживания.
- Центра города, можно сказать, нет, - говорит одна из беженок Людмила Владимировна. - Позавчера просто разбили его с «Градов», из Дебальцева. Какие коридоры? Мы сами убегали. Выбегали из подвалов и тикали. Мы на окраине живем, поэтому ничего не знали. И связи нету. Света не было, заряжать телефоны негде.
- С Углегорска мы вырвались, - говорит мужчина. - Ну как там... Стреляют. От Углегорска ничего не осталось. У нас сгорел третий этаж, во втором пробоина. И кроют «Градом» нас с Дебальцева, как хотят.
- На поселке Грозном под Углегорском родители остались, не знаю, как их вывозить, - плачет женщина, Валя. - Все побито. Три дня на полу пролежали в квартире. Потом до подвала добежали, по подвалам ползали там. Пять дней не могли выехать, нас не выпускали из подъезда, стреляли. Не знаю, кто это был, украинский флаг у них висел. По подъездам бегали и стреляли с автоматов. Два раза снаряд в наш дом попал.
- Страшно было? - спрашиваем пацанчика на переднем сидении "Газели".
- Нет, - кричит он. Мальчонка, похоже, контужен. - Я прятался с мамой в подвале.
- С Углегорска мы вырвались, - говорит мужчина. - Ну как там... Стреляют. От Углегорска ничего не осталось. У нас сгорел третий этаж, во втором пробоина. И кроют «Градом» нас с Дебальцева, как хотят.
- На поселке Грозном под Углегорском родители остались, не знаю, как их вывозить, - плачет женщина, Валя. - Все побито. Три дня на полу пролежали в квартире. Потом до подвала добежали, по подвалам ползали там. Пять дней не могли выехать, нас не выпускали из подъезда, стреляли. Не знаю, кто это был, украинский флаг у них висел. По подъездам бегали и стреляли с автоматов. Два раза снаряд в наш дом попал.
- Страшно было? - спрашиваем пацанчика на переднем сидении "Газели".
- Нет, - кричит он. Мальчонка, похоже, контужен. - Я прятался с мамой в подвале.
- Станкевского, 7, там старики остались одни в доме, им не спуститься с третьего этажа, инвалиды, - кричат нам из кузова "Газели" вырвавшиеся беженцы. - Вот пусть так Порошенко доживает, как мы сейчас. Чтобы и его дети все это прочувствовали.
Тишина непривычная — военные подтверждают: до часа дня режим прекращения огня будет действовать. Проезжаем вперед еще десяток километров, до самого края частной застройки Углегорска. Вокруг дороги все поля заминированы, и на них уже работают саперы, земля утыкана железными спицами с красными треугольничками на концах, их ставят над обнаруженной миной. Посреди минного поля в луже растаявшего снега стоит офисный стул, ни логики, ни воображения не хватает, чтобы понять — откуда он там взялся.
У первых домов Углегорска, возле разбитого в труху железнодорожного переезда, бесконечная очередь людей, ждущих погрузки, понурая тьма. И люди продолжают выбегать из города по единственной открытой дороге. С узлами, тюками, клетчатыми «челночными» сумками, которые давно уже превратились в зримый символ беды, нищеты и страданий.
Грязь по колено, чавкает сочно, и по этому месиву идут люди в дорогой обуви, в шубах с мокрыми полами — надевали на себя самое дорогое, выходное. Все, что могли унести на себе. Нарядная девочка несет в птичьей клетке кота, бедно одетая старуха, с каждым своим шагом опирается на узел вещей. Все, что там спрятано внутри, наверное, уже пропиталось жидкой водой и грязью. К очереди беженцев, один за другим сдают грузовики. Люди здесь же, перед погрузкой, бросают велосипеды, детские коляски и тележки. Под ногами вертятся десятки брошенных собачонок. За ополченцем, который руководит погрузкой, как приклеенный бродит невообразимо-грязный породистый овчар без ошейника. Чутко прядает ушами, иногда становится в стойку, ловит каждое слово нового хозяина. Овчару, кажется, повезло в этой жуткой передряге. Нас хватают за руки:
- Ребята, из России? Телевидение? Можно сказать в камеру, что мы живы?
Тишина непривычная — военные подтверждают: до часа дня режим прекращения огня будет действовать. Проезжаем вперед еще десяток километров, до самого края частной застройки Углегорска. Вокруг дороги все поля заминированы, и на них уже работают саперы, земля утыкана железными спицами с красными треугольничками на концах, их ставят над обнаруженной миной. Посреди минного поля в луже растаявшего снега стоит офисный стул, ни логики, ни воображения не хватает, чтобы понять — откуда он там взялся.
У первых домов Углегорска, возле разбитого в труху железнодорожного переезда, бесконечная очередь людей, ждущих погрузки, понурая тьма. И люди продолжают выбегать из города по единственной открытой дороге. С узлами, тюками, клетчатыми «челночными» сумками, которые давно уже превратились в зримый символ беды, нищеты и страданий.
Грязь по колено, чавкает сочно, и по этому месиву идут люди в дорогой обуви, в шубах с мокрыми полами — надевали на себя самое дорогое, выходное. Все, что могли унести на себе. Нарядная девочка несет в птичьей клетке кота, бедно одетая старуха, с каждым своим шагом опирается на узел вещей. Все, что там спрятано внутри, наверное, уже пропиталось жидкой водой и грязью. К очереди беженцев, один за другим сдают грузовики. Люди здесь же, перед погрузкой, бросают велосипеды, детские коляски и тележки. Под ногами вертятся десятки брошенных собачонок. За ополченцем, который руководит погрузкой, как приклеенный бродит невообразимо-грязный породистый овчар без ошейника. Чутко прядает ушами, иногда становится в стойку, ловит каждое слово нового хозяина. Овчару, кажется, повезло в этой жуткой передряге. Нас хватают за руки:
- Ребята, из России? Телевидение? Можно сказать в камеру, что мы живы?
Нас обступают со всех сторон, передают приветы родственникам в Москву, Тюмень, Севастополь, Белгород, Новосибирск, Харьков, Одессу. Жуткая перекличка выживших и живых.
Люди, вырвавшись из настоящего ада, кто как может делится с нами своими переживаниями.
- Вчера наши друзья выехали, мы побоялись, потому что стреляли в спину, - говорит девушка.
- В подвале сидели, брата моего убило, убило брата моего! - рыдает молодая женщина с ребенком. - С детьми сидели, в холодном подвале! Шесть дней не вылезали.
- Передайте Яночке в Белгородскую область, мы живы, в Крым тоже передайте, выжили мы, - надрывается пожилая женщина. - Господин Порошенко, садитесь за стол переговоров. Ради наших детей, ради наших стариков. Это невозможно терпеть.
- Это город мертвых! Мы шесть дней ничего не ели, не пили, сходили с ума, - чуть не кричит еще одна женщина. - Такой геноцид против народа, просто убивают. Шесть дней нас убивали. Руки трясутся. Мы били во все колокола, звонили в прессу, говорили — здесь дети. Только дети нас спасли, спасибо им. Но все равно, какой это коридор. Стреляют с той стороны... Украинцы не пускают на свою сторону, туда не сбежать. Мы для них как пленники, будто в чем-то виноваты.
- Нацики, когда с интерната выходили, вызвали огонь на себя, - говорит мужчина. - И город накрыли «Градами» с Дебальцева. И все уничтожили.
Люди, вырвавшись из настоящего ада, кто как может делится с нами своими переживаниями.
- Вчера наши друзья выехали, мы побоялись, потому что стреляли в спину, - говорит девушка.
- В подвале сидели, брата моего убило, убило брата моего! - рыдает молодая женщина с ребенком. - С детьми сидели, в холодном подвале! Шесть дней не вылезали.
- Передайте Яночке в Белгородскую область, мы живы, в Крым тоже передайте, выжили мы, - надрывается пожилая женщина. - Господин Порошенко, садитесь за стол переговоров. Ради наших детей, ради наших стариков. Это невозможно терпеть.
- Это город мертвых! Мы шесть дней ничего не ели, не пили, сходили с ума, - чуть не кричит еще одна женщина. - Такой геноцид против народа, просто убивают. Шесть дней нас убивали. Руки трясутся. Мы били во все колокола, звонили в прессу, говорили — здесь дети. Только дети нас спасли, спасибо им. Но все равно, какой это коридор. Стреляют с той стороны... Украинцы не пускают на свою сторону, туда не сбежать. Мы для них как пленники, будто в чем-то виноваты.
- Нацики, когда с интерната выходили, вызвали огонь на себя, - говорит мужчина. - И город накрыли «Градами» с Дебальцева. И все уничтожили.
В полдень, начинает бить артиллерия, кидая снаряды прямо через толпу беженцев. Никто не приседает, даже не смотрит в небо. Видали и не такое, навидались досыта. К нам подбегает ополченец:
- Ребята, если можете, уезжайте отсюда, быстрее. Сейчас прилетит. Слышите?
Где-то в стороне от нас начинает рваться. Переезд - место, мягко говоря, пристрелянное, опасения более чем реальны. Над головами людей в кузов грузовика проплывает сложенная инвалидная коляска, следом передают на руках страшно бледного мужчину с неестественно-прямыми ногами. За нами приезжает один из командиров ополчения с позывным «Гоги». В июне мы вместе с ним бегали по подвалам Семеновки, под Славянском, когда на нашу группу охотился танк. Такие знакомства до старости забыть невозможно.
Гоги рассказывает, что в городе происходит самое страшное, что можно представить в такой ситуации - «слоеный пирог». Окруженцы из террбатальонов, справедливо боящиеся плена, вооруженные дезертиры, остаточные группы, не собирающиеся сдаваться, озлобленные снайперы, которые палят по всему живому, обозначая присутствие ВСУ в давно уже потерянном городе.
И остающиеся в подвалах местные жители, из-за которых туда просто так уже гранату не забросишь при зачистке.
- Ребята, если можете, уезжайте отсюда, быстрее. Сейчас прилетит. Слышите?
Где-то в стороне от нас начинает рваться. Переезд - место, мягко говоря, пристрелянное, опасения более чем реальны. Над головами людей в кузов грузовика проплывает сложенная инвалидная коляска, следом передают на руках страшно бледного мужчину с неестественно-прямыми ногами. За нами приезжает один из командиров ополчения с позывным «Гоги». В июне мы вместе с ним бегали по подвалам Семеновки, под Славянском, когда на нашу группу охотился танк. Такие знакомства до старости забыть невозможно.
Гоги рассказывает, что в городе происходит самое страшное, что можно представить в такой ситуации - «слоеный пирог». Окруженцы из террбатальонов, справедливо боящиеся плена, вооруженные дезертиры, остаточные группы, не собирающиеся сдаваться, озлобленные снайперы, которые палят по всему живому, обозначая присутствие ВСУ в давно уже потерянном городе.
И остающиеся в подвалах местные жители, из-за которых туда просто так уже гранату не забросишь при зачистке.
- Обстановка в городе тяжелая, - говорит Гоги. - Вчера вечером вывезли более трех «Уралов» мирных жителей и с десяток легковых. Странно, что украинские войска их не вывозили. И когда они начали отступать, о мирных жителях никто не позаботился. Очень много пожилых, пенсионеров, людей, которые не могут передвигаться. Помогали им. С утра еще 150 человек собрали. Многие сами сюда выходят. В городе еще до 200 человек, точных подсчетов нет. Мы проверяем все дома, не столько на предмет украинских солдат, сколько — в поисках выживших мирных. Обстрелы регулярные, хаотичные, куда они хотят попасть — непонятно. Стреляют по жилым секторам.
Доезжаем до конца частного сектора, ставим машины под забором. Гоги командует:
- Здесь двадцать метров перебегаем, тут окно для снайпера, в девятиэтажке еще сидит.
Бежим, совершая дикие прыжки, — под ногами клубы колючей проволоки, сорванные осколками провода, корд от горелых автомобильных шин. Слева от нас — заполошная стрельба и взрывы ВОГов, «Спарта» продолжает «чистить» городские кварталы. Редкие шальные пули просвистывают где-то высоко над головой.
Шикарный гостиничный комплекс оказался в полосе наступления армии ДНР. Частично сгорел, частично разрушен. Дизайнерские кованые фонари какая-то чудовищная сила завязала узлами. На «альпийской горке» среди мха и камней лежат куски человеческой плоти в обрывках камуфляжа. Три украинских танкиста не добежали считанные метры до входа в подвал. За последние месяцы мы видели десятки детей, стариков и старух, тоже не добежавших до укрытия, убитых у входа в подвал, подъезд или подворотню... На груди одного мертвеца лежит записная книжка, ветер шевелит страницы — они все пусты. И город Углегорск теперь тоже пуст.
- Здесь двадцать метров перебегаем, тут окно для снайпера, в девятиэтажке еще сидит.
Бежим, совершая дикие прыжки, — под ногами клубы колючей проволоки, сорванные осколками провода, корд от горелых автомобильных шин. Слева от нас — заполошная стрельба и взрывы ВОГов, «Спарта» продолжает «чистить» городские кварталы. Редкие шальные пули просвистывают где-то высоко над головой.
Шикарный гостиничный комплекс оказался в полосе наступления армии ДНР. Частично сгорел, частично разрушен. Дизайнерские кованые фонари какая-то чудовищная сила завязала узлами. На «альпийской горке» среди мха и камней лежат куски человеческой плоти в обрывках камуфляжа. Три украинских танкиста не добежали считанные метры до входа в подвал. За последние месяцы мы видели десятки детей, стариков и старух, тоже не добежавших до укрытия, убитых у входа в подвал, подъезд или подворотню... На груди одного мертвеца лежит записная книжка, ветер шевелит страницы — они все пусты. И город Углегорск теперь тоже пуст.
Источник:
Ссылки по теме:
- «Я должен сидеть за решеткой уже давно!» Интервью Стрелкова.
- Порошенко создал себе "эскадроны смерти" с танками и авиацией
- Комбат-гидроцефал снова бросил свой батальон в котле
- Продолжаются невероятные приключения Сёмы Семенченко на войне!
- Рамзан Кадыров призвал вернуться домой воюющих на Украине чеченцев
реклама
[мат], простите. Сейчас в Артемовске столько народа из Углегорска, Дебальцево, Попасной.
Понимаю, что в Киеве (да да, у нас тут) при власти пид..ры редкие (таких даже в Гаграх не встречал). Но зачем врать про это-то? Знаю лично несколько водил автобусов, кто вывозил людей, в том числе и детей.
И почему ваши "миротворцы" не вывезли мирное население до боев?
Почему ваши призывники скрываются в России?