Могут ли инопланетяне быть похожими на людей?

Интересная история. А кто из действующих лиц был инопланетянином?

Школьный сторож. Его ни кто не видел.

Есть у меня за душой книженция, где сюжет строится на том, что прибывшие на землю инопланетяне внешне неотличимы от людей. Там есть инопланетянин, который работает ветврачом и инопланетянка - метеоролог. Есть упоминание о таксистах и некоем московском чиновнике.

Поцитирую самого себя, чего уж там

...Определённо планетарщики и проныра-диспетчер знали, что возражений не будет. У них всё уже было наготове. Даари и договорить не успел, как шлюз стартового комплекса распахнулся, и к челноку устремились техники и роботележка на которой лежал объёмистый контейнер с устройством. Транспортник сняли со стартовой позиции, погрузили контейнер и снова установили на старт. Все манипуляции и десяти минут не заняли.
Вот теперь активаторы под пальцами Сэтхо стали синими. Челнок успешно стартовал и через сорок минут уже висел в вечерних сумерках над водами Мексиканского залива, в нескольких километрах от побережья штата Техас. А ему навстречу спешил, подпрыгивая на волнах, маленький катер с Абсолютником у штурвала.
Вернее, с Абсолютницей. Иннис была одной из немногих женщин в составе Экспедиции, но Даари вспомнил об этом лишь когда увидел её – высокую, стройную, с «хвостом» тёмных волос, выпущенных через ремешок бейсболки и солнцезащитных очках, непонятно зачем нужных вечером. Сэтхо завис у самой воды, открыл створки, и Иннис, ловко подвела к челноку свой катерок.
– Привет, ребятки! – прощебетала она по-английски и тут же повторила приветствие на кссанисе. – Первая часть фразы вышла торопливой, зато вторая – медленной, степенной, едва ли не торжественной. Иннис наслаждалась самой возможностью говорить на родном языке.
– И тебе привет, – ответил Даари, припоминая ту Иннис, которую он знал в школе и на Кругах подготовки. – Надо же, ты не меняешься совсем. Всё такая же очаровательная и весёлая…
– Ты тоже не слишком изменился, – ответила Иннис, приподняв свои очки. – Как всегда хмурый и колючий. Не рад встрече? Или я тебя отвлекла от работы?
– Да нет, всё нормально…, – меланхолично ответил Даари.
Иннис хотела было возразить, но вежливое покашливание Сэтхо напомнило им, что приводнёный челнок – не самое подходящее место для дружеских бесед. Даари спрыгнул на катер, переправил туда же контейнер. После они на пару сделали Сэтхо ручкой, и челнок исчез в облаках. Иннис завела мотор и повернула катер к берегу. Хмурый Даари молча уселся у борта и уставился на тёмную воду.
Всю дорогу она щебетала на кссанисе. Вроде бы разговаривая с Даари, но не особо расстраиваясь, что он пребывает в угрюмом молчании. Ей было достаточно и того, что собеседник просто находится рядом. Она ещё раз посетовала, что была вынуждена оторвать Даари от его, несомненно, важных дел (опять-таки не по своей воле), рассказала скороговоркой о своей работе, спросила, чем Даари занят сейчас.
–Ты всё также в России, да? И что ты там только находишь? Холод, темнота, неразбериха… Там же жить просто невозможно!
– А по улицам, верхом на медведях, разъезжают пьяные коммунисты в ушанках и с балалайками, – вздохнул Даари, но Иннис пропустила колкость мимо ушей и продолжила свой увлекательный рассказ о том, что здесь, конечно всё по-другому, вполне хорошо можно работать и жить. Хотя тоже маразмов хватает, особенно после этого треклятого 9-11. В институте постоянно появляются какие-то хмурые личности, что-то вынюхивают, проверяют, однажды даже её саму… нет, не допрашивали конечно, но беседовали с пристрастием. К аспиранту-арабу прицепились и вовсе измучили его, а он очень большие надежды подает, талантище, и вообще, милейший человек. А они из него чуть ли не террориста лепят. Цены растут и налоги тоже, да ещё эта иракская кампания…
«Ассимилировалась, – с угрюмым видом думал Даари. – Слишком вошла в роль. Рассуждает, как типичная американка, да и внешне тоже – американка. Наверное, и забыла совсем, что через полтора-два года надо будет собираться и возвращаться домой. Пожалуй, вместе со всеми разинет рот от изумления, когда посадочный модуль рейдера появится на орбите. И только потом сообразит, что он прилетел, в том числе, и за ней».

Блин, ошибся постом...

да все чиновники (не только московские, хотя эти особенно ) - инопланетяне-рептилоидыЮ судя по принимаемым законам

Не, у меня инопланетяне правильные Позволю себе ещё одну цитату, которая достаточно полно иллюстрирует сюжет всего сочинения. Извиняюсь за "простыни".

...Учитель, кажется, и не услышал его. Думая о чём-то, он взял свой нож, поднял его к глазам, внимательно посмотрел на рукоятку. И вдруг сказал:
– А ведь ты прав, гражданин начальник…
– В чём прав? – притих Андрей.
Бондарчук ответил не сразу. А когда ответил, то голос его дрожал.
– Каждая зарубка – то жизнь бандитская. Только пацанам я не говорю. Незачем им знать…
И одним быстрым движением, словно опасаясь чего-то, Бондарчук спрятал нож обратно в железный ящик.
Андрей замер в каком-то опустошении. Нелегко далось много что повидавшему учителю это признание, ой как нелегко. Зачем же он сказал то, о чём вовсе не хотел говорить, да и к тому же о чём его не спрашивали? Просто из желания расположить к себе Андрея, завершить разговор на дружеской ноте? Нет, едва ли эта фраза подходила для финала беседы. Напугать, дать почувствовать свою значимость? Тоже незачем. А может, явно или тайно надеясь хоть на толику откровения от своего собеседника?
Мысль показалась Андрею верной, и внутри него родилось ощущение, что теперь он чем-то обязан Бондарчуку. А ходить в должниках Андрей не любил.
…В конце концов, это же просто беседа. Неформальная и даже почти дружеская…
– Ты тоже прав, учитель, – ответил Андрей в тон Бондарчуку. – Тот, кого ты знаешь как Диму – не человек. Пришелец с другой планеты или ещё откуда. Точно не знаю.
– А мальчик? – спросил Бондарчук не оборачиваясь, и, судя по голосу, не удивляясь.
– И здесь ты не ошибся. Мальчик самый обыкновенный. Детдомовец. Сирота. Хотя, при живых родителях.
– Бросили?
– Бросили.
– Давно?
– Сразу после рождения.
– Потому, что слепой?
– Наверное.
– Дегенераты! – сказал Бондарчук, проговорив слово медленно и тщательно.
– Пожалуй, да, – уклончиво сказал Андрей, для которого презумпция невиновности была не только профессиональным постулатом, но и частью мировоззрения.
Учитель развернулся кругом так внезапно и резко, что Андрей непроизвольно вздрогнул и вжался спиной в стену. И не даром: взгляд у учителя в эту секунду был словно затуманен.
– Что, «пожалуй»? – прошептал Бондарчук и постучал себя пальцем по лбу. – Ты сам понял, чего сказал только что? Обычные люди, такие как ты или я, вышвырнули своего ребёнка на свалку, а другие обычные люди сделали вид, что так и надо. И о пацане позаботился обычный пришелец с другой планеты. Ему чужой мальчишка… быть может даже в биологическом смысле чужой, оказался нужнее и роднее, чем всем нам, человекам разумным. Тебе не кажется, что в таком раскладе есть что-то неправильное?
Андрей подумал. И в какой-то миг ему стало не по себе.
А Бондарчук уже справился со своим мгновенным помутнением. Его глаза снова смотрели на притихшего Андрея с оценивающим вниманием.
– Знаешь, я – реалист и понять могу многое, – признался Бондарчук негромко и спокойно. – Например, то, что люди бросают своих детей. И то, что другие люди знать про них ничего не желают. И даже то, что детишек как собак продают за границу, я понять могу. Это мерзко, но объяснимо. Чего уж там, разные ситуации бывают в жизни. Но это наши, человеческие дела, сор, который не надо выносить из избы. А когда дело поворачивается вот так, когда я понимаю, что нас с тобой оценивает кто-то извне, мне хочется не говорить, а выть.