«На этой сцене, проделав трюк, Всегда не знаешь, когда каюк!»

Кто постарше вспомнит Нате!, Объект Насмешек, Народное Ополчение, Звуки Му, НОМ, Ника Рок-н-Ролла, Коммунизм, ну и Наив с Тараканами. Молодежь назовет совсем уж «свежих» Элизиум и Порнофильмы (хотя, одним уже за 20, другим – 10!). И только 3 из 20 назовут Автоматические Удовлетворители и их основателя и бессменного лидера Андрея «Свина(Свинью)» Панова, которого музыкальные критики, искусствоведы и журналисты называют основоположником панк-движения, если не в СССР, то в Ленинграде – точно. Хотя, если определять панк-рок как: «грязное» звучание+минимум инструментов+социальные тексты+ненормативная лексика – «панк» играли 80% существовавших тогда советских рок-групп!

Андрей Панов родился 23 марта 1960 года в Ленинграде в семье артистов балета Валерия Матвеевича Шульмана и Лии Петровны Пановой (впоследствии – заслуженного тренера России, хореографа). Андрей рано остался без отца – в 1973 году, в связи с «национальным вопросом», Валерий Матвеевич (получивший к тому времени звание Заслуженного артиста РСФСР) покинул страну (а чуть ранее и семью). После отъезда отца у Андрея начались неприятности в школе, хотя, учиться он не любил никогда. Кое-как домучив 8 классов, он пошёл сначала в медицинский техникум, а затем перевелся в обычное медучилище. «Мне кажется, что именно там он начал пить, — вспоминала мать, — в школе он вообще не пил, даже вина». Тогда же, в 1976 году, 16-летний Панов познакомился с 15-летним Евгением Юфитом, который годом позже, услышав по западному радио Sex Pistols, произнёс историческую фразу: «У них появились такие же идиоты, как и мы…».

Увлечение музыкой началось у Андрея с пластинок. Уйдя так же и из училища, он закончил курсы и стал работать продавцом в магазине звуковой аппаратуры, а каждые выходные проводить на пластиночном «толчке», где и познакомился со своими первыми единомышленниками: Владимиром «Вольдемаром» Дубровым, Игорем «Пиночетом» Покровским и Игорем — «Монозубом» (позже – «Панкер») Гудковым. Компания быстро росла, её главным идеологом был тогда Юфит.
Свин вспоминал: «Когда мы начали идиотничать, ещё не было никаких панков… Тогда мы все находились под влиянием Юфы. Никакие панки здесь вообще ни при чём — никакие Роттены, никакие ПИСТОЛЗЫ. Все это Юфины телеги… Вообще, это очень заразительный человек. Он может своим психозом заразить кого угодно. Все эти некрореализмы и прочее… Все эти чепцы, очёчки, все эти параллельные кины…»
Потом, по воспоминаниям Пиночета, в продававшейся в Союзе французской коммунистической газете Humanite напечатали статью про новое молодежное движение — панков. Свин вспоминал: «Там такие фотки были!!! Не подражать этому было фактически невозможно!… И мы сразу завелись… А как-то показали, что они ещё булавками обвешиваются. Нам понравилось. Мы типа тоже меломаны, давай булавки… На улицах нас сначала никто не трогал. По той причине, что про панков не знали. Ну, идиоты — и идиоты. Идиотами и были».
Идею сделать свою группу предложил, знакомый тогда с Россиянами и БГ, Монозуб: «Я просто поехал в пункт проката, взял две гитары и барабанную установку. Всё это припёр к Свинье. Притом за какие-то копейки. То есть такси, по-моему, стоило дороже, чем вот эта вот аппаратура».
Играть, разумеется, никто ни на чём не умел, и название поначалу было соответствующее «Х..».
Несмотря на панковский имидж, сам Свин никогда не причислял своё творчество, равно как и творчество АУ к панк-року.
«— Ты причисляешь себя к панк-культуре? — К культуре?! Нет, меня причисляют. А если рассматривать различные течения, то мне ближе всего модернизм. Рокешник же я не люблю. Поэтому не могу к себе относиться серьезно».
Он называл своё творчество анархическим роком.
Летом 1979 года Андрей Панов вновь пошел учиться – на этот раз в Театральный институт — ЛГИТМиК (где в одном потоке с ним шли Николай Фоменко и Максим Леонидов).
На деньги, полученные от отца, который делал на Западе неплохую танцевальную карьеру, Свин купил музыкальные инструменты и, оборудовав место для репетиций прямо у себя в комнате, с утра до вечера стал играть на электрогитаре.

«Квартира Свина была нашим клубом, репетиционным помещением, студией звукозаписи, фонотекой — в общем, базой. Здесь мы отдыхали, обменивались новостями, пили, играли, пели, даже танцевали», — пишет познакомившийся с ним через Вольдемара Алексей «Рыба» Рыбин. В свою очередь, через Рыбу, в компании появились Андрей Михайлов и Олег Валинский (в то время они втроём играли в хард-роковой группе Пилигрим). Другой группой, оказавшейся в их компании, была Палата № 6 Максима Пашкова и Виктора Цоя (в 1981 году Цой написал песню «Мои друзья(всегда идут по жизни маршем)», где строка «Мой дом был пуст, теперь народу там полно», — о квартире Свина, в которой он в ту пору проводил почти все свое свободное время (позже Цой еще одну свою песню — «Мама-Анархия», так же посвятил Свину). Как отмечал Рыба, играли или хотели играть тогда все, причём делали это самозабвенно. Сам он ради Пилигрима даже бросил ВТУЗ, то же самое сделал Валинский, Цоя за прогулы исключили из художественного училища. Ради музыки же, не проучившись и одного семестра, бросил институт и Свин.
Первое публичное выступление группы состоялось 23 марта 1980 года в питерском кафе «Бриг» на празднике по поводу дня рождения Андрея Тропилло. Позже, по приглашению журналиста и музыкального критика Артемия Троицкого, группа дает концерт в Москве.
В принципе, любые сведения о событиях в неформальной культуре того времени могут оказаться ложными (как и любые другие). Кроме того, таких сведений очень мало и они, естественно, взаимоисключают друг друга. Самая известной была версия:
«Это место на Самотеке старались обходить: над дверью полужилого помещения краской было выведено «Салун Калифорния», пахло «портвейным вином». Молодой ковбой в желтом — когда-то — пиджаке и кожаных штанах распахнул дверь ногой и сказал: «Ну вы, …, я Свинья, мы на гастроли приехали». «А я Лелик, — отвечал хозяин салуна, выпрямляясь во весь двухметровый рост. — Но ты, …, можешь называть меня просто: Хозяин»
Так в Москву пришел панк-рок. С Николаевского вокзала. Впрочем, главный авторитет в этой области, мой коллега по «Урлайту» Д. Морозов считает, что панка у нас практически нет. Я не спорю, пусть будет «анархический рок», но речь о том, что у нас повелось называть панком». (Илья Смирнов, музыкальный критик, историк, газета «Время колокольчиков»).

После этого был фестиваль «Литуаника» в Вильнюсе. В период 80-х группа периодически то распадается, то вновь воссоединяется, постоянным участником является только сам Свин. Остальные музыканты беспорядочно меняются. Выступает и записывается группа в тот период где и как придется. Единственная относительно профессиональная запись того времени — альбом «Терри, Черри и Свин».
В 1987 году группа АУ становится членом Ленинградского рок-клуба, и впервые принимает участие в его рок-фестивале. Вторую половину 1988 года Свин так же участвовал в проекте 600 своего бывшего басиста Михаила Виноградова.
В середине 90-х годов начался новый период активности АУ. В конце 1995 группа практически разделилась на два проекта Свина, один из которых продолжал быть панк-роковым, а другой взял название Аркестр АУ. В Аркестр АУ вошли профессионально звучавшие музыканты, а по музыке это был энергичный танцевальный фанк. Эти проекты также были известны под названиями фАУ и Оркестр А. В. Панова.

«Музыканты группы АУ менялись регулярно, большинство бывших участников АУ становились самостоятельными звёздами, в отличие от самих АУ, которые всеобщего признания не снискали:
Друг детства Панова, Виктор Цой, поиграл басистом в группе в конце 70-х..;
Алексей Рыбин, гитарист, играл в АУ вместе с Цоем, затем с ним же ушёл в Кино;
Дмитрий Парфёнов, до того, как стать клавишником Алисы, играл долгое время на гитаре у Свина, в группе имел прозвище Ослик. Отыграл почти на всех самых винрарных концертах группы в конце 80-х и с…лся;
Алексей Вишня (он же Черри), будущий звукорежиссёр и продюсер играл со Свиньёй в одном из первых составов АУ. Помимо АУ, успел поработать с Кино, ДК и Аквариумом, которые котировали Свина, как музыканта;
Людмила Колот (она же Терри), женский вокал (тоже из старого состава). Среди остальных панк-певцов отличалась наличием недурного голоса. После АУ спела с группой ДК, записав с ними совместный альбом, потом ещё один с Алисой, и свалила в Америку, где стала играть джаз. В 2011 г. стала Буддой;
Евгений Фёдоров, в будущем лидер альтернативных групп типа Tequilajazz;
Илья Чёрт, будущий лидер группы Пилот был барабанщиком в последнем составе АУ;
и даже Сид из Тараканов! успел поиграть на басу в группе в 1991 году.
В 1988 году, после очередного распада АУ, Свин вместе с музыкантами групп Нате!, Фронт, Беглец, ДДТ принимает участие в проекте 600, в котором поет свои песни. Группа сыграла в двух турах VI Ленинградского рок-фестиваля и совершила несколько гастрольных поездок в разные города Союза. Осенью группа записала альбом «Песенники и пёсенники» на студии «MC», не слишком успешно отыграла концерт на фестивале «СыРок-88», после чего распалась.
В середине 1990-х Свин организовывает проект Аркестр АУ, где играет свои песни в более оригинальной (с использованием духовой секции) обработке, а также исполняет две композиции в стиле диско («Автоматический удовлетворитель» и «Огуречный лосьон»), и в стиле ска («Я сегодня пью один» и др.)
Основной бедой Панова, по словам современников, являлся хронический алкоголизм. На каждом выступлении он требовал выпивку — если алкоголь не приносили, Свин отказывался выступать. Утверждают, что именно с этим было связано скандальное выступление группы АУ в телепередаче «Программа А» в 1992 году. Впервые на постсоветском телевидении выступала группа с абсолютно пьяным музыкантом, заснувшим с микрофоном на полу!
По словам самого Панова, эпатажность является определённым актом «актёрской игры»:
«Когда я учился в театральном, нам сказали, что мы, все здесь сидящие — говно. Настоящие артисты ходят по улицам. Я это принял буквально на свой счет и сообразил, что играю-то я в жизни, сейчас вот. А выходя на сцену — я расслабляюсь».
Особую популярность Панову добавляла определённая показная «вражда» с Егором Летовым. Старший брат Егора, Сергей Летов (мульти инструменталист, саксофонист, импровизатор, основатель музыкального издания «Пентаграмма»), утверждал, что Егор не любил Панова за его выходки на сцене, например, убийство маленьких котят на публику, чего, естественно, на самом деле никогда не было.
Сам Свин, несмотря на ненависть со стороны Летова, отзывался о нём достаточно уважительно иронично:
«— Настоящий российский панк-рок — это Гражданская оборона — полное антиподство мне. Так мне и надо.
— А в чем противопоставление?
— Я веселящий мягкий добрый клоун, а вот Летов — именно такой панк, борец, все крушит. Вот так и должно быть».
(из воспоминаний Евгения Титова, экс-басиста АУ)

Андрей и мама
«Лия Петровна Панова была прима-балериной в Ленинградском Малом Театре оперы и балета, танцевала все ведущие партии в спектаклях. Когда Свинья был маленький (и даже грудной), она брала его с собой в театр, на репетиции, а это было практически каждый день. И он всегда находился где-то рядом со сценой. Т.е., можно сказать, он вырос под звуки музыки, а тогда еще не было фонограмм, играли вживую. Они остались вдвоем довольно рано, когда Свинье было 12 лет. Отец Андрея - Валерий Панов - также известный танцор, но Мариинского театра, эмигрировал на Запад. Потом Валерий предлагал Л.П. тоже уехать, но она не захотела. Так, с 1973 года они и жили вдвоем - Л.П. и Андрей. Л.П. была женщина гордая, и помощь от бывшего мужа она принимать отказалась, и потом их отношения практически прекратились. Только когда Свинья поступил в Театральный институт в 79 г., отец передал каким-то образом в подарок некоторую сумму денег, и эти деньги все были потрачены на музыкальную аппаратуру. Также что-то добавила Лия Петровна. Весь аппарат стоял дома, включая барабанную установку. И начались почти ежедневные домашние репетиций и веселье. Угрозы соседей, приходы участкового, милицейских нарядов... - мама отбивала все наезды. И в конце концов договорились, что до 19:00 можно греметь и "репетировать" как угодно, но не позже. Это всех устраивало. Тогда же он познакомился с Цоем и Алконом (М. Пашков), и у Свиньи дома (т.к. у него был аппарат) репетировала Палата №6 - группа, в которой Цой играл на бас-гитаре. У Цоя тогда еще не было собственных песен. Свинья бросил Театральный и нигде не работал - и они почти каждый день проводили вместе, на Космонавтов, у Свиньи дома или где-то еще. Так было года два, пока Цой не "переметнулся" в компанию Б. Гребенщикова)). И все это происходило на глазах Л.П., которая была в курсе всех дел сына, она не мешала, только смотрела, чтобы он куда-нибудь не влип.... После того, как она закончила работать в Театре, она много лет работала (и работает до сих пор!!, в 77 лет) хореографом у спортсменов - фигуристов олимпийской сборной и гимнастов. Она была хореографом у многократных олимпийских чемпионов И. Родниной и А. Уланова, и еще у многих известных чемпионов.
(из воспоминаний Евгения Титова)

Кстати, один из таких квартирников у Свина показан в фильме 2018 года режиссера Кирилла Серебрянникова «Лето».

«Мать Андрея не любила рокерские мероприятия и даже концерты Андрея, но любопытствовала узнать, как все это происходит. Она считала терпимым в речи употреблять некультурные слова, но не допускала мат.
Когда в ее дом приходили друзья Андрея, Лия Петрова часто говорила:
«Заходите, Кабан пока еще спит. Он сейчас к вам выйдет».
Называя своего сына Кабаном, она выражала свою любовь в его дикости к обществу, которую тот проявлял тем, что выходил из своей комнаты после сна совсем голый, а мать его упрекала, чтобы он надевал хотя бы трусы.
Лия Петровна настолько любила сына, что была готова в 6 часов утра или среди ночи мчаться на вокзал, чтобы встретить Андрея с очередного концерта и перехватить его раньше, чем он попадёт в вытрезвитель или милицию. А Андрей в свою очередь мог пропить весь гонорар за выступления и приехать абсолютно без денег; их выручал магазин «Химия», где Лии Петровне давали продукты в кредит, зная, что денег у неё нет.
Также, в одном из интервью, Лия Петровна рассказывала о таком примере безграничной заботы: на каждый концерт она клала в карман Андрюше чекушку коньяка, чтобы он мог опохмелиться.
В заключение можно добавить, что Свин посвятил маме отдельную песню «Мама-мать», отражающую все пороки любимого сыночка. Такого характера песни больше никто своей маме не посвящал».
(из воспоминаний Евгения Титова)

«Свин — парень вредный, он не помрет»

«Отец Свина, солист Кировского театра, хореограф Валерий Панов в свое (советское) время уехал на Запад (как бы, в Израиль), где сделал блистательную карьеру, обретя популярность едва ли не большую, нежели Барышников и Нуреев (правда, в отличие от последних, его слава до нас толком не докатилась), и даже возглавил лихой - по слухам - Боннский балет. Более чемпионской родословной в нашей компании мог похвастать разве что Панкер, отец которого был заместителем заведующего отделом идеологии и пропаганды Ленинградского обкома КПСС, благодаря чему на любые концерты в Юбилейном и СКК у нас всегда были проходки на предъявителя с местами в правительственном секторе. Ничего удивительного, что мальчик, проведший детство в филармонии и за кулисами Мариинки, перекормленный Чайковским и Стравинским, в конце концов презрел порядок и гармонию, и возлюбил анархию и свинство. Удивительно как раз то, что на этом поприще ему удалось добиться блестящих результатов.
В школьные годы Андрюша был толстым домашним мальчиком, за что от жестокосердных сверстников ему изрядно доставалось. Он возненавидел школу лютой ненавистью, возненавидел настолько, что даже по ее окончании воспринимал первое сентября как день траура и скорби, но скорби на враждебной территории, траура в стане врага – он смотрел на отутюженные костюмчики школьников и ликовал: мучайтесь-мучайтесь, шельмы, а я — свободен! Тогда же у него сформировалось ясное и вполне адекватное представление о жизни: никаких иллюзий — по большому счету, в этом мире он никому, кроме матери, не нужен. Вероятно, должным образом препарировав его детские неврозы и страхи, вывернув наизнанку сиреневые потроха его бессознательных фобий, можно было бы сделать далеко идущие выводы...
Следует оговориться — лично я считаю, что в случае Свина нет никакой патологии, клиникой тут не пахло и в помине, он был вполне вменяем, начитан, внутренне светел, понятия не имел о проблемах социальной адаптации и мог при необходимости блеснуть манерами. Причина, по которой окружающая действительность постоянно получала от него афронт, наполовину заключалась в его реакции на норму, на среднее, на принятые правила, которые он всей душой презирал, а наполовину — в артистическом жесте, поскольку по натуре Андрюша был неисправимый, заматерелый лицедей. Он исповедовал свой художественный и бытовой экстремизм независимо от какого-то конкретного повода, без всякого осознанного проекта и рациональной цели — просто его натура, чуткая к ханжеству и не терпящая снобизма, ничего не хотела знать о том, что прежде считалось смыслом жизни или задачей искусства. По существу, Андрей — во многом, полагаю, помимо воли — оказался захвачен могучим, древним, притягательным и вполне традиционным полем народной смеховой культуры — скоморошеством. Предельным, отъявленным, махровым скоморошеством, местами граничащим с юродством. Оно (скоморошество) охватило его именно не вопреки, а помимо воли, как хомут жеребца, еще не ведающего, что это значит. Такое дарованное ярмо не скинешь, и в этом смысле Свина, пожалуй, можно назвать избранным. Бремя своей избранности он честно пронес, щедро окропляя свой путь вином, до конца, до самых, по собственному его выражению, врат «небесной бильярдной». Строго говоря, термин панк служил здесь лишь прикрытием, внешней ширмой со знаковым иероглифом, за которой клубились и пламенели дремучие стихии — безымянные или тысячеименные, что, собственно, одно и то же. Если иметь ввиду вечный спор двух столиц, то в Москве подобная роль досталась Петру Мамонову, с той лишь разницей, что между сценой и жизнью Мамонов проводил довольно внятную черту, а у Свина тут никакой демаркационной линии не было вовсе.

Вот его собственное признание, сделанное в ту пору, когда он уже был общепризнанным лидером русского панка (при этом в интервью он постоянно заявлял, что то, что он делает на сцене – никакой не панк, а обыкновенная эстрада, и в ответ получал то, чего добивался – смех), то есть культовой, извините за выражение, фигурой, олицетворяющей своеобразный, с позволения сказать, социальный протест:
– Вообще то, что произошло все так – это совершенная случайность. При моей лакейской натуре я мог бы быть слугой, продавцом, официантом, шутом гороховым. То есть социальный герой из меня – никакой. Повторяю: это совершеннейшая случайность.
Признаться, лакейского в Свине ничего не было - было комедиантство, уже упоминавшееся лицедейство, так что уши самооговора торчат из той же шляпы: напал исповедальный стих, и вот он уже в роли. В действительности все было ровно наоборот: на деле Панов оказался одним из ярчайших нонконформистов нашего времени — несгибаемым, веселым, неподкупным, бесстрашным.
В соответствии с природной склонностью некоторое время Свин проучился в театральном институте (ЛГИТМиК), однако учебный процесс даже в этом легкомысленном заведении требовал пусть не гармонии, но определенной дисциплины и порядка, а с такими вещами Свин, как сказано, был категорически не в ладах.. Не окончив и первого курса, он ушел из театрального (по слухам, за всю историю ЛГИТМиКа Панов оказался первым, кто выпорхнул из этой намазанной медом банки по собственному желанию) и больше уже не предпринимал попыток получить «высокое» образование, перебиваясь не слишком квалифицированной работой (продавец в магазине радиотоваров, разносчик газет, санитар в больнице, рабочий-такелажник в ЦВК Манеж) — теперь он был полностью свободен для настоящего дела, настоящей музыки, как он их понимал. А понимал он их весьма своеобразно: Свин не раз говорил, что предел его мечтаний — создать самую плохую музыкальную команду, которая вообще только может быть. Безусловно, дерзкий замысел, поскольку уровень действующих на то время групп, за редким исключением, не выдерживал никакой критики. Однако у Свина было преимущество — те скверные группы тщились стать лучше, он же сознательно стремился к обратному. И ему повезло — он сразу получил то, что желал (соответствующих музыкантов), а дальше — пошло и поехало.
Началось все не без участия Панкера (он же Монозуб, если кто-то забыл), категорически не умевшего играть на барабанах, но беззаветно любившего это громкое дело. Оценочная часть предыдущей фразы, пожалуй, раскрывает основной принцип действия будущих АУ — делай то, что любишь, невзирая на то, умеешь ты это делать или нет. Несомненно, что-то подобное имел в виду Свин, повторяя при всяком удобном случае, как девиз, как рефрен главной песни своей жизни: «Радоваться надо!» Андрей постоянно настаивал на том, что на сцене он отдыхает, а не работает, и в этом ничуть не лукавил — музыку, которую он исполнял, было очень приятно играть, это был упоительный, засасывающий оттяг, момент полной и безусловной свободы, ну а то, что ее, эту музыку невозможно слушать, так ему-то какое дело?
Вот фрагмент интервью из журнала «Рокси» за 1982 год, проливающий свет на историю АУ и дающий некоторое (приблизительное) представление о манере публичного поведения Свина:
- Так с чего началось твое увлечение музыкой?
- А ни с чего. Вообще, как вам, одноглазым хрипунам, наверное, известно, я пою.
- А вот увлечение панком…
- Не перебивай. Я работал в магазине. В трудовой книжке у меня восемнадцать мест работы. Пришел ко мне чудик один – Монозуб – и начал какую-то лапшу на уши вешать… Он тогда хотел организовать группу. Он – ударник (этого ударника… отовсюду, … он, а не ударник), я – вокал, Севин брат – гитарист. Собрались. У каждого свое. Кто – Блэк Саббат, кто – панк-рок. После недолгих пьяных разборок со страшным мордобоем и боем всего остального мне пришлось самому учиться играть на гитаре. Затем прошли четыре смены состава, и теперь мы - Автоматические Удовлетворители. Чего вы все спрашиваете, микрофон с места на место переставляете? Корреспонденты?! Дерьмо вы на букву «г», а не корреспонденты. (Прим. редакции: вмешавшийся троюродный дедушка Свиньи, администратор, спас положение фразой весьма и весьма спорной: «Они такие же корреспонденты, как я — летчик!»)
— Что больше оказывает на тебя влияние — слова или музыка Пистолз?
— Вот чего никогда не знал, так это английского. Буржуйский язык. И люди поганые. Не люблю англичан.
— Значит, ты пишешь тексты, совсем не зная, о чем они поют?
— Да. Разве что такие пижоны вонючие, как вы, придут и переведут со стенки. Расскажу одну историю... Вот пришел ко мне Пейдж, сука, в больницу, принес статью о новом течении. Я думал — ничего интересного, а начитались до того, что сидели и били бутылки о раковину. Уборщица долго ругалась, меня чуть не выгнали из больницы. Когда мы прочитали первую статью: «Я спускаюсь в дурнопахнущий подвал...» и т.д., я подумал, как Маяковский в свое время: «Принимаю, мой панк-рок».
К концу семидесятых в Купчино под действием закона вытеснения в группу (непонимание и враждебность со стороны окружающих заставляют людей, стремящихся к созданию или хотя бы поиску новых форм, менять образ жизни до тех пор, пока они не обретут единомышленников) сложилась странная компания, именовавшая себя «звери» или «битники». Слово «панк» еще не вошло в оборот, но по существу это было одно и то же (безымянное или тысячеименное). Ядром компании стали Женя Юфит (Юфа), Вольдемар, Кирилл (Хуа Гофэн) и Свин. Позже на некоторое время туда влились Панкер, Рыба, Цой и Пиня. Как и во всяком миноритарном сообществе, здесь была в ходу система опознавательных знаков — «свой». Кроме непритязательного стиля одежды (простейшей, желательно отечественного производства) и небольших темных очечков, существовала еще особая схема приветствия: при встрече два битника сгибали пальцы рук крючком, сцеплялись ими, чуть приседали и издавали яростный горловой вопль-рычание.
Прохожие вздрагивали и с опаской обходили идиотов стороной.
В 1979-м Свин, купив на полученные от отца деньги кучу инструментов, микрофоны и полукиловаттный аппарат, собрал свою первую группу, о которой вполне внятно поведал в приведенном выше интервью. По городу поползли слухи: шутка ли сказать — первая советская панк-группа. Мало кто мог похвастать, что слышал Автоматических Удовлетворителей (наполовину это была еще невещественная идея, эйдос), но вся подпольная рок-тусовка уже знала, что они есть. В те годы никто в таком исчерпывающем объеме, как Свин, не использовал скандал и эпатаж как безотказный инструмент самораскрутки. Причем делалось это совершенно бескорыстно, поскольку более бессребренической группы, чем АУ (даже в зените славы), и более бессребренической звезды, нежели Свин, представить себе практически невозможно (музыканты в АУ подолгу не держались, так как с точки зрения шоу-бизнеса команда была совершенно бесперспективной – музыканты играли со Свином больше для имиджа, нежели из материальных соображений; что же касается самого Андрея, то периодически случались времена, когда знакомой продавщице в соседнем магазине приходилось отпускать Свину и его матери продукты в долг). Пожалуй, он уже тогда откуда-то знал забавный медийный принцип, который мастера российского пиара в полной мере взяли на вооружение лишь в начале третьего тысячелетия: информация о событии важнее самого события. Настолько важнее, что собственно события может и не быть — довольно лишь известий о нем

Байки о Панове передавались из уст в уста, заставляя слушателей, да и самого рассказчика, содрогаться от ужаса и смеха. Так Свин не единожды на спор пил собственную мочу (Россия еще не узнала от доктора Малахова о чудовищной пользе уринотерапии), более того - находились свидетели (о безоговорочном доверии к которым нет и речи) его склонности к копрофагии. А как то раз он присел во дворе за мусорным баком по большому, и когда застигший его за этим делом бдительный милиционер потребовал убрать безобразие, послушно сгреб кучу горстями и пошел к блюстителю порядка с дерьмом в протянутых руках — обескураженный мент в ужасе дал деру. Была еще история с одной девицей, студенткой пединститута имени Герцена, которая шалила со Свиньей, но для серьезных целей имела виды на профорга курса. Однажды Свин ей, спящей, написал въедливым фломастером на ягодице пару слов, достойных купчинского панка. Вернувшись к своему профоргу и в рабочем режиме, «без упоенья», по выражению поэта, «склонясь на долгие моленья», девица, ничего о проделке Свина не ведавшая, неожиданно для себя была позорнейше уличена — серьезные цели пришлось оставить. В другой раз Свин с девушкой Ветой приклеили себе накладные усы и пошли на концерт гастролировавшего по той поре в СПб слащавого Моdern Таlкing, где весь вечер просидели в первом ряду с каменными лицами. Разумеется, был еще мат со сцены. Там же, на концертах, Панов расстегивал штаны и тряс перед публикой прибором. А как-то раз на концерте в Киеве зрители за раскрывшимся занавесом увидели среди инструментов и аппаратуры стол, за которым АУ, не обращая внимания на зал, с немалым удовольствием выпивали и закусывали. Время от времени кто-то из музыкантов вставал, что-то бренчал, чем-то шумел, Свинья с компанией за столом запевали, потом все вновь возвращались к выпивке. И так — полтора часа, после чего под бурное недовольство зала занавес закрылся.
Всех связанных со Свином историй теперь уже не вспомнить - он плодил их чуть не ежедневно и неизменно в каждой из них выглядел блистательным подонком. Правда, однажды на моих глазах он все же был немало посрамлен.
Ко мне приехал в гости мой московский друг Володя Бацалев, и мы решили с ним, немного прогулявшись, выпить. Гуляли мы по зеленой улице Ленсовета, где я в ту пору жил, и, миновав пустырь, на пересечении Ленсовета с проспектом Юрия Гагарина повстречали Свина. Я был давно знаком со Свином, поэтому мы сцепились с ним пальцами и, грозно прорычав, чем удивили Бацалева, исполнили зверское приветствие, после чего я пригласил Андрея к нам присоединиться. От выпивки Свин на моей памяти не отказывался ни разу. Направившись в ближайшую «стекляшку» (так называли торговые центры в новостройках), мы обнаружили печальную картину - увы, - столь характерную для предперестроечных времен: из винного отдела на улицу тянулся, извиваясь, гигантский хвост, что, с одной стороны, свидетельствовало о наличии дешевого вина, на которое мы и претендовали, а с другой — час скучать в очереди не хотелось. Да и не принято было в нашей компании толкаться по очередям. То есть в небольшой к пивному ларьку — еще куда ни шло, а в этакой - увольте.
Первым — в силу заявленных уже в самой своей внешности амбиций — прорваться в двери винного отдела вызвался Свинья. Посверкивая булавками и ощетинясь ежиком волос, он с диким воплем ринулся на штурм, рассчитывая на шокирующий эффект психической атаки, однако толпившиеся в проходе мужики отбили натиск и бестрепетно вышвырнули Свина с крыльца обратно на улицу. Смутить Андрея мало кому удавалось, не чувствовал он смущения и теперь, однако конфуз был налицо.
— Учитесь, панки позорные, — сказал Бацалев, забрал у Андрея наши деньги и скрылся в заднем дворе магазина.
Через минуту он появился оттуда с пустым винным ящиком. Держа ящик над головой и всем своим видом изображая изнуренного однообразием службы местного грузчика, он неторопливо направился к заветным дверям. Как ни странно, мужики перед Володей даже расступились. Мы знали, что прорваться внутрь магазина — это отнюдь не победа, надо еще выбить в кассе чек, а здесь, у окошечка кассы, градус народного гнева столь велик, что способен запросто испепелить проныру на месте. Тем не менее, через пять минут Бацалев появился на крыльце с ящиком, из которого торчали белые полиэтиленовые головки десяти бутылок «Эрети». Это была чистая победа.

Чуть позже, сидя на скамейке в зеленых кустах и попивая сухарь, Бацалев поведал, как ему удалось совершить этот подвиг. В винном отделе он подошел к невзрачному мужичку, стоявшему за три человека от кассы, и доверительно сказал: «Мужик, вот деньги — возьми мне вина. Я тебе вчера тут брал. Помнишь?» — «Не был я тут вчера», — возразил мужик. «Значит, брату твоему брал», — сказал Бацалев, и этот неожиданный аргумент решил дело.
Так московский писатель Володя Бацалев, тоже уже покойник, сделал питерского панка Свина. Впрочем, о соревновании в тот момент не было и речи: направленность действий была чисто конструктивная — на результат.
Когда слухи о Свинье докатились до подпольного столичного менеджера Артемия Троицкого, тот пригласил Панова в Москву, и АУ дали там два оглушительных концерта. Кроме музыкантов АУ, в этой поездке принимали участие Панкер, Пиня и Рыба с Цоем. Впоследствии по поводу этого и подобных ему блистательных безобразий, а также вообще по поводу успеха АУ у рафинированного зрителя, один из членов свиновской команды (упомянутый в интервью администратор) заметил: «Простой народ врубается и бьет Свинье харю. А интеллигенты сопли от радости глотают». Очень верное замечание. Простой народ бил Свина довольно часто и сильно, так что ему приходилось порой подолгу отлеживаться дома. А интеллигенты и прочая богема, действительно, глотали сопли. Так уж работает эта вечная схема – массовое сознание не признает авангардный и в силу этого элитарный тип культуры, отказывая ему и в элитарности, и в культурности и расценивая его как непрофессионализм, антигуманность, бескультурие. В массовом сознании существует иная элита — та, что стоит на страже традиционной, общепризнанной, адаптированной и привитой обществу культуры. Юродствующее скоморошество, как вид искусства, всегда балансировало на грани, всегда было разнонаправлено, имело и ангельский, и демонический голоса, порождало как открытия, так и заблуждения, поскольку заключало в себе большой процент ложного эксперимента и при всяком удобном случае показывало публике голый зад. Такое варево придется по душе не каждому. Поэтому простой народ будет вечно подхохатывать Галкину и Петросяну, а рафинированная богема глотать сопли от АУ и Звуков Му. И те, и другие разнесены по полюсам культурно-исторической модели и ее оценочной шкалы, которая, скорее, не линейка, а круглый спидометр, на котором эти полюса, эти крайности оказываются, как это ни парадоксально, ближе друг к другу, чем к средним значениям той же шкалы.
В качестве иллюстрации к сказанному приведу одну историю. Однажды у меня на Днепропетровской Свин орал под гитару свою гривуазную версию макаревичевского «Капитана» — ту самую, с финалом: «Забыли капитана корабля-бля-бля...» В Москве у Троицкого этот номер был принят на «ура», мне же с улицы в окно прилетел булыжник. Выглянув, мы увидели улепетывающего волосатого пэтэушника (в терминах того времени — гопника) — преданность кумирам не позволила ему стерпеть преступное глумление. О чем я? Любитель Вивальди просто бы наморщил нос и прошел мимо. А на полюсах шкалы пановские выходки порождали сильный всплеск эмоций, пусть и с разным знаком.
Надо сказать, что чертик лицедейства просыпался в Свинье только в присутствии зрителя, причем будучи в единственном числе, зритель зрителем не считался. То есть в приватной обстановке, с глазу на глаз, Свин был способен на вполне человеческое общение, трезвость оценки и теплоту чувств, однако стоило показаться кому-то третьему, как он преображался. Миру являлся паяц — редкостный циник, мерзавец и алкоголик — словом, его величество Петрушка, с полным набором убийственно брутальных выходок.
Пил он, действительно, много. Много даже по меркам беспробудно пьяных восьмидесятых и понемногу завязывающих девяностых.. Алкоголь был частью его образа, его неотъемлемым атрибутом, каким служил кадуцей вестнику богов Гермесу. Он пил сутками напролет, сильно слабел, с похмелья его, как газетный ком, мотал из стороны в сторону невский бриз. Знавшие о его больных почках, говорили ему: «Андрюша, завязывай». Он неизменно отвечал: «Смерти моей хотите, сволочи». (Вообще, отношение к смерти у него было какое-то свойское, будничное – так, узнав о гибели Цоя, Панов бестрепетно заявил: «Что за человек! То беляшами отравится и лежит зеленый, то въ…тся в стоящий автобус на совершенно пустом шоссе!») Даже на сцене Свин не раз выходил к микрофону с бутылкой. Помнится, в июне 1996-го на стадионе «Петровский», где проводился очередной питерский рок-фестиваль, Свин, выступая со своим последним проектом Аркестром АУ, обиженно пожаловался в микрофон: «Тут кто-то пиво обещал – и где оно?» Сей же миг на сцене появился Шевчук и преподнес Панову банку пива. Так он и пел свой «Трехмоторный дельтаплан» - расчетливо фальшивил и, то и дело прикладываясь к банке, разбрызгивал вокруг себя тугую пену.
Последний раз я видел Свина на вернисаже Мурада Гаухмана-Свердлова в феврале или марте 1998-го. Выставка проходила в помещении Музея городской скульптуры, расположенного в ту пору прямиком на кладбище у Александро-Невской лавры — в некрополе мастеров искусств. Помнится, по этому поводу мы еще довольно неловко острили. Мурад угощал гостей разведенным пополам с тоником спиртом, который в большом количестве раздобыл где-то по случаю. (Мурад вечно пил всякую гадость — однажды он отравил своим самогоном Секацкого, и мы едва успели спасти товарища, влив в него в качестве антидота стакан хорошей водки «Дипломат».) Свин был в тельняшке и сером комбинезоне, который последнюю пару лет носил как положенную по уставу форму. Он был не то чтобы пьян, но как-то болезненно худ и немощен — его покачивало от слабости, вместо искрящей энергии внутри него ощущался какой-то вакуум (возможно, это была пустота нирваны), однако рассуждал он вполне ясно и держался приветливо.
Но в небесной бильярдной его уже ждали друзья. Он умер через полгода — даже не по вине своих слабых почек, а всего лишь от дурацкого перитонита, вызванного запущенным воспалением червеобразного отростка слепой кишки. Какая-то невообразимая пошлость. Так не должны умирать беззаветные герои. Нет, не должны. А вот жить должны именно так.
Свин прожил свою жизнь так, как хотел – решительно отринув суету и не заставляя себя делать что-то, что его ломало делать. Он был удивительно свободен в своем юродстве. Вернее, свободен именно через свое бесстрашное юродство. Послание, заключенное в его растянутом во времени жесте, было ясным и недвусмысленным: не стоит торговать своей жизнью, не стоит смиряться с принуждением и давить себя гнетом дурацкой убежденности, что непременно нужно позволить себя изнасиловать, потому что без этого не добиться того, к чему стремишься, - поступая так, мы в результате пьем, дружим и спим вовсе не с теми, с кем хотели бы, а ровно наоборот – это ли не истинное безумие?
Да, он прожил жизнь так, как хотел. Он пил, дружил и спал с теми, с кем хотел, а не наоборот. И играл он так, как хотел. Он говорил:
— Я с самого начала знал, что это будет самая хреновая команда и музыка — самое большое говно. И теперь, когда я вижу говно хуже себя, то в душе поднимается здоровое возмущение — как же так? Как можно еще хуже? Когда хуже меня — вот этого мне никак не стерпеть.
Катай спокойно шары в своей небесной бильярдной, Свин, ты победил — хуже тебя в этой жизни не сыграл никто.
( глава из книги Павла Крусанова «Беспокойники города Питера»)

https://youtu.be/QTyqVipHoHs

Андрей Валерьевич Панов умер 20 августа 1998 года на операционном столе от перитонита (однако, Лия Петровна, в личной беседе с отцом, утверждала, что «Свин» был убит (намекая на тест на аллергическую реакцию, который врачи не провели)).
Похоронен на кладбище Петербургского Крематория (2 колумбарий, 9 квадрат).
Поминки организовали друзья-музыканты в помещении закрытого тогда уже, Ленинградского рок-клуба на ул. Рубинштейна-13, которое специально для этого открыли на один день. Позже, 6 сентября 1998 года, в клубе Полигон был устроен концерт памяти Свина, а все вырученные деньги были переданы его вдове — Ольге Король-Бородюк и новорожденной (за 5 недель до смерти Свина) дочери Катаржине.

Дискография Свина:

Студийные альбомы:

С Алексеем Вишней
Терри, Черри, Свин (Л. Колот, А. Вишня, Свин - соло) (1984)
Надристать! (с песней Майка «Я не знаю зачем (Бу-Бу)», написанной для него (второе название об этом и говорит – «Песня для Свина») в 1982 году) (1984)

С группой «Автоматическими Удовлетворители»
Рейган — провокатор (1987)
Шестисотый (1990)
Тел.1979-1994. Претензии не принимаются (1995)
Пейте с нами! (1995)

С группой «600»
Песенники и пёсенники (1988)

С группой «Аркестр АУ»
С особым цинизмом (1995)

С группой «ФАУ» (Свин + музыканты группы «Rock’n’Roll City»)
Праздник непослушания, или Последний день Помпеи (1998)

Фильмография:

Эпизод в фильме Взломщик (в роли самого себя)
Эпизод в фильме Без мундира
Просто хочешь ты знать (д/ф о В. Цое) - в роли самого себя
В эпизоде выступления Ленинградского рок-клубе "на разогреве" перед выступлением группы Scorpions т/ф To Russia with love (Scorpions).

По материалам:

Павел Крусанов «Беспокойники города Питера» (изд. «Амфора», СПб, 2006);
Александр Алексеев, Андрей Бурлака, Алексей Сидоров «Кто есть кто в советском роке» (изд. МП «Останкино», М.,1991);
Алексей Рыбин «Кино с самого начала» (ред.-изд. центр А. Иванова «ТОК»,Смоленск,1992);
Самиздат: газета «Время колокольчиков» (приложение к газете «Волга-Урал», Уфа), журналы «ОкоРок» (Белоруссия, Могилев), «Ура! Бум-бум!» (Ростов-на-Дону).

P.S. Опрос, начинающий пост, проводился мною лично в рамках недавнего байк-фестиваля «Орк-Рок-2018», среди соответствующего (панкового) вида молодых и не очень зрителей. Мнение автора несколько не совпадает с результатами данного опроса.