Каждому поколению суждено пережить свою войну

Никого не интересовало, кто из друзей симпатизирует Путину, а кто – Навальному.  Нас объединяло нечто более важное: долгожданная весна, многообещающие взгляды девчонок, усыпляющие, как затяжной дождь, лекции, бесконечные зачёты. Мы выручали друг друга на экзаменах и напивались на радостях, когда удавалось сдать с первого раза.

А позже, на традиционных встречах, интересовались, кто как живёт и чем дышит, произносили хорошие слова, отправлялись в плавание по волнам памяти и обещали непременно встретиться вновь. Ничто десятилетиями не могло разрушить нашу дружбу, но вспыхнувший ярким пламенем Донбасс взорвал эту идиллию.

Некоторые объявили, что в соцсетях удаляют из списков друзей «сторонников Z-войны», а другие в ответ выразились в том духе, что больше не сядут за стол с «моральным бандерьём». Самое ужасное, что никто никого не пытался вразумить, остановить¸ напомнить о многолетней дружбе, предотвратить бессмысленное уничтожение всего, что дорого каждому, – товарищества, братства, родства душ. Трещины между нами пролегли сразу, будто существовали всегда, просто скрывались до поры до времени.

Увы, тектонический разлом оказался невероятно глубоким.  Язык, кстати, отражает подлинную глубину произошедших перемен. Впервые с 1941 года понятие «до войны» приобрело новое значение, стало нуждаться в пояснении. «Наивны те, кто считает, что война – это где-то там, далеко, что она пройдёт стороной, – признался мой однокурсник Сашка. – Нет, война проходит через каждого».

На прошлой встрече выпускников Саша не появился, и я с удивлением узнал, что он недавно вернулся из ДНР. Работал инженером, помогал восстанавливать разрушенные коммуникации. На передовую, разумеется, его никто не пускал, но он навидался и наслушался бойцов, живущих там месяцами, а то и годами. Некоторые из них тренируют мобилизованных молодых солдат.

Но из всего того, что поведал Сашка, меня больше всего поразили истории о совсем юных донецких и луганских ребятах, местных ополченцах и добровольцах.  «Меня удивляла их походка, – вспоминал он. – Мы-то на донецкой земле относительно недавно, а эти парни, можно сказать, выросли под бомбёжками.

Война уже стала частью генного кода, они под обстрелами учились жизни. И передвигаются по привычке, заложенной с детства: быстро семенят, как бы перебегая территорию, – всегда напружиненные, готовые в любой момент броситься в укрытие, спасаясь от артналёта, даже когда явной опасности нет.

Эти ребята резко отличаются от сверстников из большой России. Даже смотрят как-то иначе, да и рассуждают по-взрослому. И с девчонками встречаются по-особенному. «Я своей после двух первых свиданий сразу заявил: либо мы с тобой прямо сейчас идём в загс, и потом вместе до гроба, либо всё, разбегаемся, – рассказывал о своей невесте 21-летний ополченец. – Не станем мучить друг друга, жить будем здесь и сейчас. И она согласилась».

Им не нужно объяснять ценность времени, отпущенного на любовь, они всё понимают без лишних слов, ведь жизнь может закончиться в любую минуту. Поэтому тут всё по-настоящему.  Многим молодым дончанам по 23–25 лет, но по опыту они уже ветераны, некоторые пять-шесть лет на фронте.

Даже контрактники отмечают, что молодые ополченцы снаряжают рожки «калашей» проворнее, разбирают и чистят автомат быстрее норматива, – как говорится, за годы пальчики привыкли. Никто лучше них не мастерит самодельные печки и лампы, как в Великую Отечественную. В ход обычно идут банки из-под сгущёнки со вставленным внутрь кусочком промасленной картонки, даже согреться такой штукой можно.

«Мужики, у кого «пенок»-сидушек нет, не сидите на голой земле, – советует такой 25-летний «ветеран» взрослым мужикам-добровольцам. – Положите под зад какую-нибудь деревяшку, а то седалищный нерв застудите». И старшие прислушиваются – парень хоть по годам и молодой, а повидал уже с полжизни.

«Те, кому довелось пожить в окопах, знают, что все бытовые дела нужно делать вовремя, а лучше загодя, – рассказывает один юный боец свою историю. – Пожри впрок, ведь потом можешь и не успеть. То же и о туалете: хочешь не хочешь, а сходи перед боем или «прогулкой».

А я первое время забывал о таких вещах. Однажды весь день пробегал с переполненным мочевым пузырём. А куда деваться – идёт бой, то по нам прилёт, то мы дубасим.  Когда зачистили вражеский окоп, у нас оставалось минут пять, чтобы оправиться, не больше. Потом нужно уходить, чтобы не накрыло новым артобстрелом. Контрактники-то люди опытные, сразу, как утята, один за другим юркнули в чужую землянку и сделали свои дела.

А я расстегнул ширинку, а облегчиться не могу. Мне потом объяснили, что так бывает, когда долго терпишь, да ещё вдобавок нервное напряжение сказывается. Как говорят бойцы, случился «затык». Меня словно переклинило. Чувствую, сейчас лопну, не то что бегать – ходить уже не в состоянии. И почему-то бабушку вспомнил.  Она всегда с петухами вставала, когда на ферме работала. Недосуг ей было со мной, малым, возиться. В шесть утра поднимала с кровати, усаживала на горшок и приговаривала «Пис-пис-пис…» – да громко так! И я, сонный, хотел или нет, но исправно журчал.

Потом бабушка кормила меня кашей и убегала на ферму. Будешь смеяться, но это воспоминание сильно помогло. Стал про себя приговаривать «пис-пис-пис» – и краник открылся! Теперь, когда нужно облегчиться по-быстрому, всегда бабушку вспоминаю». Ещё Сашка рассказывал, как один мужик стал свидетелем необычной сцены на границе ЛНР и России. Вооружённый конвой вёл совсем молодого пацана, лет пятнадцати, закованного в наручники.

Боец спрашивает коллег в форме: «Диверсанта поймали? Наводчика?» «Да какого, на фиг, диверсанта! – отмахнулись ребята. – Уже который раз ловим. Его в самом начале увезли в Россию как беженца, жильё нашли, в школу устроили, а он сбегает на войну. Пробирается на передовую, чтобы мстить за родных. Ловим, увозим обратно на «большую землю».

Приходится «браслеты» надевать, иначе удерёт. Но всё равно сбежит на фронт – к гадалке не ходи».  Не так давно меня поразила новость от людей, которые давно варятся в этой каше. На сей раз речь шла не о Донбассе, а об окрестностях Белгорода. О тех местах по телевизору говорят не слишком много и больше вскользь, хотя все знают – война давно перешла прежние государственные границы Российской Федерации.

Многие приграничные посёлки Белгородской области разбомблены украинской артиллерией, там словно Мамай прошёл. А кое-где ведутся бои не менее суровые, чем под Сватовом или Павловкой. Недавно в те края предприняла вылазку диверсионно-разведывательная группа противника. Дело происходило в сорока километрах от Белгорода.

На свою беду, украинская ДРГ вышла на местность, где проходили боевую тренировку солдаты-срочники. Совсем молодые пацаны, 18–19 лет. В России таких птенцов жалеют – считают, что они ещё «не встали на крыло», то есть ничего не могут и не умеют.  Эвакуация срочников, естественно, невозможна, впрочем, об этом никто и не помышлял. Контакт с противником был неизбежен.

Но никто из молодых солдат не дрогнул. Прозвучала боевая тревога, и ребята приняли бой.  Они разбили диверсантов в пух и прах. Остатки банды гнали до самой границы. Диверсанты скрылись, но преследовать их не стали, командиры отозвали ребят, ведь по закону солдат-срочников нельзя отправлять в зону боевых действий. А пацаны теперь рвутся в бой.

Хотят воевать те, кого всей страной берегут. Кстати, в отличие от многих мобилизованных мужиков, слишком долго сидевших на печи, подготовка у этих парней намного лучше. И они уже доказали: враг через них не пройдёт.  А ещё мне запомнился Сашкин рассказ о впечатлениях молодого донецкого ополченца, недавно впервые оказавшегося в Москве. Конечно, его поразило величие столицы – Красная площадь, памятники, музеи…

Но куда больше удивили люди. «У вас вроде мирная жизнь, но на самом деле идёт война страшнее, чем в Донбассе, – сказал пацан. – Да, я встретил немало хороших людей, но у вас человек человеку волк, все друг другу чужие. А у нас все свои – и те, кто в Донбассе родился, и те, кто сюда приезжает. Вот в чём разница. А к нам кто только не едет, у нас сейчас жизнь кипит».

Видимо, каждому поколению русских людей суждено пережить свою войну. Дедам – Великую Отечественную, отцам и старшим братьям – Афган, нашему поколению – войну в Чечне. Вот и этим ребятам выпала своя война. Они освобождают родную землю, но пока не догадываются, что участвуют в воистину глобальном процессе. Потому что сегодня в огне, лишениях и надеждах из прежних «утомлённых солнцем» постепенно выплавляется новый народ.

Дмитрий Ильин. Их берегут всей страной. "Моя семья" №45, ноябрь 2022