Автобиографическая поэма

Алёша

Жил в городе N один человек.
Плюгавый, боязный,
На вид двадцать лет.
Его мы все звали Алёшей.

Сидел, как в темнице,
Сидел, словно, «зэк»,
Играл на гитаре, виоле.

Ему бы на волю,
Ему бы на свет,
Гулять бы как ветер по полю!
А он бедолага мне скажет в ответ:
«Ещё недоучен мной Баха концерт,
Страдает и forte, и piano».
Ну а я, Алёшке, крикну вослед:
«Кончай, Паганини, не надо!».

Невесел и бледен, угрюм и уныл,
От работ своих тяжких совсем позабыл,
Когда же на улицу он выходил.
Не курил и не пил, никогда не любил,
В кабаках не кутил, не плясал.
Он свободу забыл, одичал, осерчал,
Полысел, исхудал, но играл и играл,
Вальсы, марши, гавоты.
Душою струны он щипал,
Смычок из рук не выпускал.
За стенкой весь соседский люд,
По вечерам слыхал этюд,
Вивальди «года времена»,
Сонаты и «Полёт шмеля».

Я помню сам (Вован),
Да не соврут мои друзья
(Соседи со второго этажа),
Алёшка каждый день
(И было ведь ему не лень!) –
Часов по шесть, годов уж семь,
С утра до ночи, целый день,
Учил, страдал, скрипя смычком,
Рукою Баха сотворённый,
Бранденбургский, старомодный,
Си-бемольный и мажорный,
Виртуозный и шестой,
Для виол концерт «родной»…

Прошёл денёк, за ним – другой,
Так и неделя за спиной.
Прильнул я к стенке головой –
Ни скрипа, ни щипка.
Хоть отдохнул весь дом и я,
От виртуозного жильца.

Скажу не новость Вам друзья,
Что словно бурная река,
Уносит за собой в века,
Течением время.
Вчера, ещё вчера,
На улице была весна,
Светило солнце свысока,
Кругом зелёная трава,
На вишне, что уж расцвела,
Мне пели птички у окна.
Была любимая моя –
Мая чудная пора!..

Сегодня встал, зевнул с утра,
И потянулся ото сна.
Гляжу в окно, продрав глаза –
А на дворе уже зима.
Раскинулись ковром снега,
Как кучевые облака.
Исчезла, раз и навсегда,
Зелёная листва.
Стоят деревья-великаны,
В снегу их ветви, голодраны.
На вид – как дервиши они –
Угрюмы, бедны и черны.

Пришёл декабрь…

Мне стали вдруг совсем томны,
Однообразны и скучны,
Вечерние деньки.

Пропал Алёшка! И, увы,
За стенкой больше не слышны,
Мартле баррэ и деташе,
Легато трель и сотийе.

И в этой мёртвой тишине,
С досадой вспомнил я вдвойне,
Зачем с Алёшкой было мне,
Ругаться, только лишь за то,
Что не давал смотреть кино?..

Чуть помню было не дошло,
До вызова полиции.
За что? Дык – на часах уже давно,
Время за полночь пошло,
А гаммы словно барабан,
Всё бьют и бьют мне по ушам!..

Одно его тогда спасло:
Устал я шибко от всего,
Намаялся в тот день:
От быта дел и суеты,
От надоедливой жены.

Всё порывался встать –
Да повернулся с боку на бок я опять,
Тихонько начал засыпать,
Зевнул, и не заметил как уснул…

Сейчас не вспомнить мне того,
Сколько точно лет прошло:
То ли восемь, то ли девять,
Ну а может и все десять,
От пропажи до находки,
Виртуозного Алёшки.
Старый стал, невмоготу,
Помнить хронологию.

Тут бывает, что услышишь,
И заучишь, и запишешь,
А из дома только выйдешь,
Вдруг соседа повстречав,
В своей памяти как в книге,
Ищешь нужного листка…

Оторвался он, как с веток,
Молодого деревца…
Отвалился, от гнилого,
Толстой книги корешка…

И тогда… вместо важных,
Интригующих вестей…
Собеседнику расскажешь
Про заботы и детей.

А простившись и уйдя,
Да с досады горькой,
Обругаешь ты себя,
Больного на память,
Пожилого старика…

Про явление Алёшки –
Расскажу Вам как смогу.
Не судите строго братцы,
Если мелочь упущу!..

Появился он зимой,
Или раннею весной.

Тихим поздним вечерком,
Мы собрались за столом:
Я с женой, да сын Антон.

Чтобы время не терять,
По традиции, опять,
Стал на пульт я нажимать,
Телевизор свой включать.

Он конечно был не новый,
Не всегда, но всё же мог –
Без помех, шумов и ряби,
Для меня и всей семьи,
Показать канал три.

Щёлкал пультом – ничего…
Вдруг – знакомое лицо.
Присмотрелся на него –
Не Алёшка, у того,
В телевизоре лицо,
Благородно и красиво,
Величаво, миловидно,
Волос чёрный, как смола,
Рост под сажень, метра два.
В чёрный фрак, он как эстет,
Весь с иголочки одет.
Взгляд такой, как у орла,
А на шее – бабочка.

Так плачевно и певуче,
Струны он перебирал,
Что игрою на гитаре,
Словно душу мне обнял.

Вдруг назло, не в первый раз,
Звук пропал, экран погас.
А как дали в доме свет –
Музыканта уже нет.
В телевизоре давно,
Поменялося лицо.

Чисто выбрит, в пиджаке,
С микрофоном он в руке.
Понял я – конферансье.
Как оратор был красив,
Всем с улыбкой говорил:
«Отыграл для Вас в Париже,
Замечательный артист –
Алексей Корнилов –
Виртуозный гитарист.
Концерт окончен –
Не спешите разойтись!
За автографом в гримёрку,
Не ленитесь Вы пройтись!»

Ай да Лёшка, молодец!
Как прославился, подлец!

Помню был он бедноват,
Худощав и трусоват.
Вдруг куда-то, да исчез.
А сейчас гляжу – воскрес.
Как из пепла, словно Феникс,
На экране молодой,
Бравый, статный и лихой,
Но совсем уже чужой,
Будто он и не кубанец,
А какой-то иностранец…

От увиденного долго,
Ночью я не мог уснуть,
Лезли мысли про Алёшку:
Как пробил себе он путь?..
Где живёт, женат ли, нет?..
Тянет, манит на Кубань,
В дом родной, родимый край?..
Вспоминает добрым словом,
Все обиды позабыв?..
Может злобу затаил,
На меня и на соседей,
Град, в котором мирно жил?..
Ну а если он в Париже,
От роскошной, дивной жизни,
Поглупев и раздобрев,
Презирает всю Россию,
И живущих в ней людей,
Держит за медведей,
И ленивых алкашей?..

Кто ответит на вопросы,
Пожилого старика?..
Нету в городе Алёшки,
Удалого сорванца…

Возвратится ли он скоро,
Или больше никогда,
В свой любимый город,
Под названием N?..

Наступило бабье лето…
Солнце греет, но слабее,
Ночи стали холоднее,
А деревья, как и летом,
Блестят в лучах дневного света.
Словно тёплым одеялом,
Покрывают землю травы.
Птички весело резвясь,
Пролетают не садясь.
Под балконом расцвели,
Фиолетовые астры
И бордовые дубки.
Розы алые как кровь,
Распустились в клумбе вновь,
И напомнили былую,
Мою первую любовь…

Моя жена и я –
Два престарелых голубка,
Сидели радость не тая,
На лавке у подъезда,
Молча думав про себя:
«Какая дивная и райская пора,
К нам неожиданно пришла!»
Прошло наверно два часа…

Жена устала и ушла,
А я остался напоследок:
Ещё немного подышать,
Погреться в солнечных лучах,
Да увидав соседского кота,
Погладил голову, бока,
И прислонил к себе слегка.

Всем этим счастьем насладиться не дала,
Соседей ссора со второго этажа.
Хотел уж было я уйти,
Чтобы не слушать ругань их,
Да оглядевшись увидал,
Что мне навстречу зашагал,
Солидный, модный парень.
Когда он ближе подошёл,
Вгляделся я ему в лицо –
И сердце словно замерло:
«Алёшка!.. Вернулся!.. Родной!..»

Сразу медленно и грузно,
Я на палку оперясь,
Ему сказал картаво,
И немного суетясь:
- Здравствуй Лёшка, дорогой!
Как же встрече рад с тобой!
Вова я, сосед твой,
Из смежной пятьдесят второй.
Помнишь, как-то мы с тобой,
Поругались от того,
Что играл ты мне назло,
Не давал смотреть кино?..

Да-а… Столько времени прошло!..
Десять?!.. Двадцать?!.. Сколько?!..

С годами злость моя прошла,
Когда пропал ты н`адолго,
А после стал я тосковать,
По звуку струн твоих опять…

- Вован, ты что ли?!..
Дай тебя я обниму!
Счастлив встрече –
Почему – и не пойму!

(Обнимаются. А после – садятся на лавочку и продолжают разговор).

- Лёш, поведай старику,
Ты сейчас про жизнь свою.
- Очень рад бы рассказать,
Да устал с дороги –
Мне б поспать.
- Хоть скажи – чего приехал?
- Поведать родную мать.
- А надолго?
- Дней на пять.
Отдохну сегодня я,
Ну а завтра – у меня,
Поболтаем мы тогда.
- А во сколько приходить?
- Приходи-ка ты к шести.
- Лёш, спиртное принести?
- Я ж не пью!
- Тогда прости.

(Попрощавшись друг с другом, расходятся по домам).

(Декабрь 2015 – апрель 2016)