Ирина Полякова-вундеркинд из девяностых 

— В советское время о вас много писали?

— Ничего подобного. Первую заметку обо мне опубликовали в «Учительской газете». Мне было лет десять. Я тогда перескочила через классы. Еще обо мне показали небольшой сюжет по телевизору, напечатали буквально пару статеек в газетах. На этом популярность закончилась. Зато ко мне прикрепили психолога из Российской академии наук. Это не была психотерапия в том виде, в котором сейчас это принято: со мной не проводили бесед о моих проблемах, скорее, я стала материалом для исследования: проходила множество тестов, психолог их изучала, писала труды о вундеркиндах. Позже Академия наук посодействовала мне с переходом в престижную школу.

— Вы прославились тем, что в пять лет прочитали 26 томов Жюль Верна?

— Прославилась я тем, что окончила школу в 13 лет. Про Жюля Верна — лишь любопытный факт в моей биографии. Дело в том, что папа был военный инженер. Пару раз он брал меня к себе на работу, и я ждала его в библиотеке. Детских книг там не нашлось, и библиотекарь предложила почитать Жюля Верна, а я втянулась.

— Во сколько лет вы научились читать?

— В полтора-два года.

— Не все дети в этом возрасте могут говорить.

— Я хорошо говорила с полутора лет. В том же возрасте научилась читать. Поначалу были сказки и буквари, ну а в пять лет зашел Жюль Верн. К тому времени у меня был богатый словарный запас, я быстро читала.

— Вы понимали суть произведений?

— Если бы меня попросили тогда написать сочинение по прочитанному, я бы не справилась, а сами произведения вполне понимала.

— Расскажите о вашем детстве.

— Детство мое было не особо веселым. Я росла единственным ребенком в семье. Мама была учителем младшей школы, и у нее возникла идея-фикс по поводу моего раннего развития, она разработала собственную методику — как вырастить одаренного ребенка. Вот на мне она и экспериментировала.

— Все детство прошло в учебе?

— Да. Мама постоянно мной занималась, она считала это своим призванием. Когда я пошла в школу, она устроилась туда же учителем начальных классов. Ей достался сложный класс, где дети в 7–8 лет с трудом читали, да и не сильно горели желанием учиться. Так что свои амбиции она реализовывала на мне.

— Вы учились в престижной школе?

— Мы жили на окраине Москвы, в Бескудникове. Поначалу я училась в самой обычной школе. Когда начала перепрыгивать из класса в класс, мне порекомендовали перевестись в хорошую гимназию. С восьмого класса я ездила в престижную школу на Кутузовском проспекте, последний класс доучивалась в гимназии имени Фридмана.  

— Во сколько лет вы пошли в школу?

— В 5 лет я пошла в нулевой класс, моим одноклассникам исполнилось шесть. Я росла домашним ребенком, мама была очень тревожная, от себя меня не отпускала. Остальные дети пришли в школу после детсада, были боевые, быстро сбились в стайки, тусовки, куда меня не принимали. На фотографиях тех лет я постоянно с несчастным лицом. Но учеба мне давалась легко. Пока дети разбирали по слогам «ма-ма», «ба-ба», я под партой читала книги или решала задачи по математике.

— Как учителя к вам относились?

— В начальной школе учительница меня не любила. После того как я пару раз исправила за ней грамматические ошибки, она меня и вовсе затыркала. В школе я откровенно скучала. Представьте, я уже осилила Жюля Верна, когда другие только выписывали крючочки. Однажды на математике в первом классе я сделала больше заданий, чем требовала учительница. Преподаватель рассердилась, что я не слушаюсь и делаю все неправильно, поставила «двойку» и заставила переписывать всю тетрадь. До трех ночи я переписывала, плакала. У меня случился сердечный приступ, родители вызвали «скорую». После того случая мама забрала меня в свой класс, где учились двоечники и хулиганы. Она посадила меня на последнюю парту: «Ты никому не мешайся, вот тебе учебники, решай тихо и не отсвечивай». Вот так я сидела и не отсвечивала.

— Потом вы стали перепрыгивать из класса в класс?

— За полгода я освоила программу третьего класса. За каникулы осилила первую половину четвертого и пошла в четвертый. Потом разогналась и летом выучила программу пятого класса. Получилось так, что я перепрыгнула сразу три класса. Сентябрь начала в третьем классе, а на следующий год уже пошла в шестой, который в те годы автоматически стал седьмым (при переходе на одиннадцатилетку). За год я всю свою вундеркиндскую программу отработала. Мне было 9 лет, одноклассникам — 12. Больше я никуда не скакала.

— Одноклассники с вами не дружили?

— Конечно, не дружили. Однажды учительница по математике вызвала меня к доске: «Посмотрите, этот ребенок написал контрольную работу на «пять», а вы все — просто чурки с глазами». Понятно, после этого «чурки с глазами» и вовсе обходили меня стороной. Со мной и в младших классах особо никто не общался. Да и я не умела взаимодействовать в коллективе, защищать себя. Родители не считали это важным навыком. Если я расстраивалась по этому поводу, меня убеждали: «Они дураки, завидуют, не обращай внимания». Для родителей было главное, чтобы я хорошо училась, а отсутствие друзей — дело десятое. Но социализация на самом деле очень важна, в этом и состоит главный риск вундеркинда — выпадение из круга общения, одиночество, отверженность.

— В престижных школах отношения с одноклассниками стали лучше?

— Там контингент собрался поприличнее, но не могу сказать, что стало легче. Открыто надо мной не издевались, но дружбы не водили. То есть контрольную у меня списывали, а вот о чем-то пошушукаться — уж извините. Не то что я была прилипчива, но как могла тянулась к ним. Демонстративно меня не отталкивали, но я понимала, что навязываюсь там, где мне не рады. Чувствовала себя изгоем. Да и в старших классах учиться оказалось не так просто. Меня определили в математический класс, задавали много, до школы я добиралась полтора часа. Просыпалась в шесть утра, через весь город ехала в школу. По сути, кроме учебы, никаких развлечений в моей жизни не было.

— Вы уставали от учебы?

— В принципе нет. Учеба стала моим убежищем, где мне было комфортно. И это было единственным делом, от которого я получала хоть какое-то удовольствие, потому что только за учебу меня хвалили.

— Разница в возрасте между вами и одноклассниками была сильно заметна?

— Внутри я ощущала себя на тот же возраст, какой был у одноклассников. Но внешне выглядела как маленький задолбанный ребенок. К тому же шли 90-е годы — ни обуться, ни одеться нормально нельзя. Мои одноклассницы начинали краситься, делать прически, носить соответствующую одежду, а мы жили очень скромно, одежды было мало, мои старомодные родители запрещали краситься.

— Вам еще повезло, что одноклассники не травили вас.

— Травли, как в фильме «Чучело», не было, но шуточки в мой адрес отпускали, исподтишка делали мелкие пакости. Одноклассники могли втихаря вытащить пенал и выбросить в мусорку, я потом ходила и искала его. Или звонили моим родителям, говорили какие-то гадости. Они же мне тоже завидовали, хотя не очень понимали чему. Наверное, им казалось, что мне все дается легко. Не догадывались, что я бы много отдала, чтобы поменяться с ними местами.

— Вы завидовали им?

— Я не то чтобы завидовала, но мне очень хотелось к ним. Я жила как в сказке про гадкого утенка. Мне казалось, что я вырасту, превращусь в лебедя, и тогда меня примут. С этой мечтой и жила.

— Выпускной вечер у вас был?

— Да. Мне исполнилось тринадцать. На выпускной мне разрешили накраситься, купили красивое платье. Но все равно папа пришел на вечер как представитель родительского комитета, чтобы следить за мной. Меня не покидало ощущение, что я нахожусь под колпаком у Мюллера.

— В 14 лет вы поступили в институт. Стало легче?

— Самый треш со стороны родителей начался именно тогда, когда я поступила в МГУ на экономический факультет. В университете собрались классные ребята, началась интересная жизнь, тусовки, а родители продолжали водить меня за ручку до дверей университета. Они не разрешали модно одеваться, красить волосы, не отпускали меня в гости, на дни рождения, не позволяли ездить в студенческие лагеря. На все был один ответ: «Ты что, с ума сошла, там будут пить, курить и ругаться матом». Я до истерик билась с родителями за свои права.

— В МГУ знали, что вы вундеркинд?

— Мама любила мной хвалиться, постоянно рассказывала обо мне. Но когда я поступила в институт, то поставила условие им: на курсе никто не узнает, сколько мне лет. Я боялась, что в университете повторится школьная ситуация, от меня отвернутся однокурсники. Поэтому свой возраст я скрывала полтора года. Чтобы казаться старше, красилась, надевала 10-сантиметровые каблуки. Когда все открылось, к тому времени у меня уже появились друзья. Но родители продолжали жестить, до 18 лет контролировали меня. Они сами по себе были тревожные, постоянно читали криминальные хроники, поэтому им казалось, что со мной непременно что-то ужасное произойдет. Еще они обещали: «Вот исполнится тебе 18, делай что угодно». Я постоянно думала: главное — дожить до совершеннолетия и сбежать от них, потому что больше не могла.

— Сбежали?

— В 18 лет сбежала. Сняла квартиру, начала жить с бывшим одноклассником. Но и тут родители вмешивались в мою личную жизнь, им не нравился мой выбор, ругались, что я неправильно все делаю, ведь они планировали для меня другое будущее. Одно время мы практически прекратили общение. Но вскоре папа заболел, получил инвалидность, мне пришлось возобновить контакт с ними. Надо было помогать, ухаживать. И еще мне все время хотелось доказать им, что они неправы в отношении меня, что я хорошая и у меня все получится.

— На какие деньги вы жили после института?

— Я понимала, что мне надо хорошо зарабатывать. Несмотря на то что папа был офицер, военный инженер-изобретатель, никаких благ с его должности мы не имели, у нас не было государственных дач, водителей. Зарабатывать я начала, когда еще училась в институте. Грянул экономический кризис, папа был досрочно уволен в запас, остался без работы. Мы с мамой подрабатывали репетиторами, я устроилась методистом в университете, даже свитера вязала своим более состоятельным однокурсникам. В 18 лет я окончила бакалавриат, поступила в магистратуру и устроилась в маленькую швейцарскую фирму менеджером. С утра ездила на лекции, потом до полуночи пропадала на работе. Дальше я перешла в крупную американскую компанию, и карьера быстро пошла вверх, я стала самым молодым членом российского совета директоров.

— Тяжело было остаться без опеки родителей?

— Поначалу было сложно, но оставаться с родителями невозможно. Мне казалось, что я вырвалась из плена. Мои родители — тяжелые люди, военный и учительница, у них всегда было два мнения — свое и неправильное. И еще очень старомодные, хотя папа — коренной москвич из интеллигентной семьи. У них были отсталые взгляды на жизнь, они не вписывались в современную реальность. Расскажу одну историю. До того как я сбежала, на первые заработанные деньги успела купить машину, «Жигули». Тайно окончила курсы вождения. Покупку автомобиля первое время скрывала. Папа провожал меня до остановки автобуса, на котором я ездила в МГУ. На тот момент я уже «отбила» немного свободы — меня провожали не до дверей университета, а до остановки. Я проезжала одну остановку, выходила, возвращалась обратно и до института добиралась на своей машине.

— Потом рассказали про машину?

— Рассказала. Родители закатили скандал: ты с ума сошла, зачем это надо, у нас никогда не было машины, и тебе не надо, ты попадешь в аварию, у нас отберут квартиру и все в таком духе. Поэтому передо мной не стоял вопрос — остаться с ними или вырваться, жить самостоятельно.

— Почему вы не уехали учиться за границу с такими мозгами?

— В двадцать лет я уехала в Канаду. Это была романтическая история, я собиралась замуж, но не сложилось. У меня была возможность остаться за границей, но тогда я не увидела для себя перспектив. В своей швейцарской компании за два года я добилась гораздо больше, чем мой молодой человек в Канаде за много лет. В Москве я к тому времени уже вела переговоры, подписывала контракты по всей России и СНГ, у меня была приличная зарплата, машина, я ездила в отпуск 4 раза в год. Моя карьера бурно развивалась, рынок в бизнес-сфере рос, 2000-е стали отличным временем для карьеры в России. Хотя многие мои хорошие друзья теперь живут за границей.

— Они тоже в прошлом вундеркинды?

— Что хорошего дало вундеркиндское детство — так это лагеря для одаренных детей. В 12–13 лет я ездила в Португалию, Германию, Италию. С некоторыми ребятами из тех лагерей дружу до сих пор.

— Как сложилась судьба тех вундеркиндов?

— В Португалии у меня живет подружка. Она с братом были в лагере для одаренных детей. Не помню, за какие достижения они туда попали, но спустя годы им так и не удалось социализироваться. Сейчас приятельнице, как мне, 40 лет, ее брату — 41. Они живут с родителями, детей нет, семьи нет. Денег особо не зарабатывают, сидят на шее родителей. Семейная жизнь их не сложилась, у брата постоянная депрессия. Со мной в МГУ на мехмате учился еще один вундеркинд, мальчику было 10 лет. Парень не окончил институт, у него начались проблемы с психикой, лежал в психушке, потом покончил с собой. Меня тоже не миновали похожие проблемы. Я пережила период клинической депрессии, лежала в клинике неврозов, однажды чуть не выпрыгнула из окна.

— Вундеркиндство — очень сложный путь, — продолжает Ирина. — Есть такое понятие «нарциссическое расширение родителей», когда люди инвестируют в ребенка свои собственные нереализованные амбиции, отвергая его личность как отдельного человека. Моя мама не занималась собственной карьерой, потратила жизнь на меня. В итоге лишила меня нормального детства, я жила с ощущением постоянного унижения и отвержения, когда навязывалась к другим детям: «Возьмите меня хоть куда-нибудь». С одной стороны, меня хвалили, любили за успехи в учебе, а с другой, меня, такую умную и классную, все отталкивали, не принимали в тусовку. Когда вундеркинды вырастают, у них два пути развития. Одни живут в своих достижениях, им комфортно быть мегауспешными, не дружат с ними — и ладно, им никто не нужен, предпочитают «дружить» с книжными героями. По итогу, очень умные люди становятся одинокими и несчастными. Другие пытаются что-то изменить, но их продолжают пинать. Это мой путь. Я привыкла и смирилась, что ко мне относятся недостойно, потому что другого отношения не знала. Поэтому в семейных отношениях я часто терпела такие вещи, которые здоровый психологически человек выносить не станет. Я попадала в опасные переплеты, пережила домашнее насилие, про психологическое насилие я вообще помолчу.

— Вы говорите о муже?

— О бывших мужьях. Меня растили как вундеркинда, как функцию. Когда мои ровесники гуляли, общались с мальчиками, познавали жизнь, я сидела дома, и мне твердили: «Вот исполнится 18, тогда погуляешь». Но ближе к моему совершеннолетию они резко поняли, что не готовы меня отпускать, и выдвинули новое условие: «Замуж отдадим, тогда делай что хочешь». Но откуда возьмется муж, если я сижу замурованная в четырех стенах? Еще я привыкла, что окружающие относятся ко мне плохо. Повезло, что в институте я узнала про адекватное отношение, дружбу, потому что врала про возраст.

— Сейчас вы замужем?

— Я дважды была замужем. Сейчас в разводе, но у меня есть отношения. Всегда хотела семью, много детей, потому что помнила про свое одиночество в детстве. Несмотря на неудачи, мне ни разу не приходило в голову уйти в монастырь.

— Почему не складывалась личная жизнь?

— Потому что родители мне постоянно внушали, что в учебе я молодец, а по жизни бестолковая, пропаду, меня обманут. Я строила отношения с мужчинами, которые поддерживали обесценивание и неуважение меня, допускала такое отношение к себе. Я ведь пошла учиться на психолога в первую очередь, чтобы разобраться в себе. У меня получилось. Сейчас у меня хорошие близкие отношения с адекватным мужчиной только благодаря работе над собой.

— У вас не завышенная планка в выборе мужчин?

— В том-то и дело, что она всегда была скорее заниженной. Я привыкла к тому, что я хуже всех, меня отвергают, я какая-то не такая. Если мужчины более высокого уровня меня даже побаивались, то мужчины пониже уровня, попроще, которые хотели потешить свою самооценку, обращали на меня внимание. В такие отношения я вступала.

— У вас есть дети?

— Да, у меня сын, ему 13. Он не вундеркинд.

— Ваши гены не передались?

— Я не думаю, что вопрос в генах. Я считаю, что врожденный талант бывает у шахматистов, художников, музыкантов, поэтов, когда это приходит «сверху», дается от Бога. Что касается меня — да, у меня были способности, которые рано проявились, я просто быстро воспринимаю и анализирую информацию, у меня хорошая память, я очень внимательная и старательная, многозадачная. Это не что-то гениальное, мне не приходило никаких открытий, я не увидела во сне таблицу, как Менделеев. Лишь качественно делала свою работу. 90 процентов моих способностей — рутинный, упорный труд. Этим я отличалась от других. Для меня важен был результат, потому что другой альтернативы радоваться не существовало. Если обычный ребенок помимо учебы мог отвлечься на игры, тусовку, меня лишили такой опции. Но это, безусловно, помогло мне в жизни, в карьере, это скорее характер, чем особый талант — делать все качественно и никогда не сдаваться.

— Сына контролируете в учебе?

— У меня нет амбиций, чтобы он вырос таким, как я. Когда он родился, моя мама сказала: «О, вот сейчас мы из него сделаем человека». Я тут же выступила: мол, нет, мама, из меня уже сделали, пусть растет обычный ребенок, радуется жизни, раздолбайничает. Сын — не фанат учебы, нормальный обычный подросток.

— Вы перфекционистка, вас раздражают неудачи ребенка?

— Есть одна вещь, которая подбешивает. У меня математический склад ума, а сын — гуманитарий. Когда объясняю ему математику, хочется застрелиться. Мне кажется все так очевидно, логично, просто. А он смотрит на меня: «Мам, а я не понял». Ну что делать, бывает.

«Вылечилась от трудоголизма»

— Почему вы сразу не пошли на психфак?

— На экономический факультет я поступила, потому что так решили родители и психолог РАН, тогда это была перспективная профессия. МГУ окончила с красным дипломом, но удовольствия от самой учебы не получала. В институте мне нравилась свободная атмосфера, в которую я ворвалась после домашнего «заточения». А психология мне самой безумно интересна, этой целый загадочный мир. Я с огромным интересом учусь, начала практику. Похоже, это мое призвание.

— Работу в иностранной компании вы оставили?

— Бизнес, маркетинг мне уже не настолько интересны, но эта работа позволяет обеспечивать себя — у меня недешевое обучение, ребенок без алиментов, мама пожилая. Но от трудоголизма я вылечилась. Больше не работаю с утра до ночи, научилась нормально жить. Занимаюсь спортом, хожу в баню, в театры, рисую, путешествую, встречаюсь с друзьями.

— Как складываются ваши отношения с мамой?

— Когда меняется один элемент в системе, неизбежно меняются и другие. Мама сама по себе не изменилась, но наши отношения стали иными. Пройдя психотерапию, я перестала подстраиваться, что-то доказывать, научилась выстраивать границы, обрубать неприятные разговоры. Мама знает: если она начнет опять критиковать меня, я просто повешу трубку. Я приняла ситуацию как есть, не пытаюсь изменить ее и не вовлекаюсь в ее попытки рулить мной, ведь мы обе уже давно взрослые. И это работает. Теперь мы гораздо спокойнее общаемся.