Уход из Лимана, проблемы СВО и заявление Кадырова

И в российском обществе случился новый припадок истерики.

В отличие от чванливо-мужественных интернет-пропагандистов, обвиняющих недоумевающую общественность во всех смертных грехах, я не считаю эту истерику совершенно безосновательной. Только корни её лежат не в военных поражениях (на войне бывает всяко), а в бессмысленной и беспощадной пропаганде несокрушимости и легендарности ВС РФ, которые «одним махом семерых побивахом». Причём занимались этим идиотизмом те же люди, которые теперь удивлённо спрашивают: «А почему это люди так возбудились из-за Лимана?». А потому, что не надо было рассказывать, что мы теперь «ни шагу назад».

Ещё во время весенней «перегруппировки», когда я говорил, что надо называть вещи своими именами, и отступление — в любом случае отступление. Что убеждать народ в том, что мы, находясь в десяти километрах от центра Киева, с трёх сторон подойдя вплотную у черте города, «перегруппировались» за сотни километров от вражеской столицы по «первоначальному плану» — преступление. Потому, что очевидно, что блестяще задуманная операция по расчленению единого фронта ВСУ, блокаде Киева и других крупных городов, а также отрезанию Западной Украины от Центральной и Восточной, а заодно и от моря, едва не увенчалась успехом, провалившись на завершающем этапе по причине нехватки войск. А значит войск будет не хватать и дальше, война затянется и придётся принимать непопулярные решения, которые придётся объяснять людям.

И одними «перегруппировками» и криками: «Не смейте распространять фейки об армии, за это статья есть», — делу не поможешь. Когда народ отказывает власти в доверии, он не кричит об этом на каждом углу — он молчит. Но с доверием уходит и поддержка. А потом, бывает, наступает 1916 год, когда на фронте уже всё хорошо, но в это никто не верит. И за ним приходит год 1917.

Через семь месяцев после начала спецоперации военным пришлось публично, на уровне министра обороны, признать, что сил не хватает и нужна мобилизация. Шойгу так и объяснил: мобилизованные нужны для заполнения лакун во фронте и контроля занятых территорий. Некоторые из этого сделали вывод, радостно поддержанный интернет-пропагандистами, что мобилизованные не будут воевать, а станут исполнять функции войск охраны тыла. Но охрана тыла возложена на «Росгвардию», а теперь, после принятия новых регионов в состав России там развернутся полноценные структуры ФСБ и МВД. Просто с целью минимизации потерь вновь сформированные части постараются использовать на более спокойных участках фронта, а также для развития успеха уже после прорыва обороны противника. По крайней мере до тех пор, пока они не приобретут полноценный боевой опыт.

Но что такое «спокойный участок» мы как раз и видели на примере Харькова. Там долгое время было относительно спокойно, а сейчас очень беспокойно. ВСУ, которые не сумели провести необходимую им операцию, по разгрому южной группировки ВС РФ, очистке Херсонского плацдарма и выходу на ближние подступы к Крыму, нуждаются хоть в каком-то успехе. Зеленский согласен платить тысячами жизней солдат за квадратные километры территории.

Нельзя сказать, что квадратные километры ничего не значат. Там живут люди, которым угрожают репрессии, да и отбирать назад оставленные территории, вновь поливая их кровью, всё равно придётся. Но ещё раз подчеркну: на Севере российская армия может, отступая от рубежа к рубежу, истощать украинские войска, обескровливать их подготовленные резервы относительно малыми силами, концентрируя усилия на более важных стратегических направлениях.

Задача генерала не допустить разгром вверенных его командованию сил, сберечь армию и тем самым создать условия для будущей победы. Поэтому, если сил не хватает, приходится отступать, огрызаясь, до тех пор, пока не иссякнет наступательный порыв противника.

Как уже было сказано, то, что сил не хватает стало ясно уже к средине марта, когда наступление ВС РФ забуксовало на всех направлениях и проявилась тенденция к позиционности. Я далёк от мысли обвинять в неверном расчёте сил на операцию одних лишь генералов. Конечно, они должны были подстраховаться и постараться создать группировку, способную выполнить задачу, при любом развитии событий. Но задачи генералам ставят политики. А они отправляли армию не на войну, а в освободительный поход, в рамках которого серьёзного сопротивления от ВСУ не ожидалось. Поэтому, когда выяснилось, что украинская армия всё же будет воевать, не хватило буквально 150−200 тысяч человек, чтобы хотя бы на выдохе, из последних сил, но решить проблему расчленения украинской группировки и слома сопротивления Украины в три-четыре недели.

Сейчас это может показаться невозможным, но вспомните, что за первую декаду боёв российская армия заняла около трети территории Украины, до полного окружения Киева оставалось пройти километров сорок на правом берегу и километров тридцать на левом, Николаев был частично блокирован, на Юге ВС РФ подошли к Первомайску, двигались на Вознесенск, откуда открывалась дорога на Умань (контролирующую главный перекрёсток дорог с Севера на Юг и с Запада на Восток), и вышли на ближние подступы к Кривому Рогу — ключевому городу в тылу Запорожья и Днепропетровска, с падением которого, блокада переправ в Запорожье, Днепропетровске и Кременчуге становилась практически неизбежной. На всех этих направлениях, для полного успеха не хватило нескольких десятков километров и нескольких десятков тысяч солдат.

Можно ли было их найти? Можно. Общая численность сухопутных войск, ВДВ, спецназа, морской пехоты и прочих частей, которые можно было использовать для сухопутной операции, превышала 300 тысяч человек, доходя примерно до 340−350 тысяч. Если обнажить все остальные направления, собрать ударный кулак в 250 тысяч человек против Украины было можно. А чтобы американцы не узнали, начать операцию можно было в имевшейся группировке, одновременно начав массированную переброску войск из других округов (кстати, такие переброски постоянно отрабатывались на учениях). Завершив СВО за три четыре недели, большую часть войск можно было вернуть в места дислокации раньше, чем любой противник успеет воспользоваться нашей временной слабостью.

Но это политическое решение. Не знаю, предлагал ли его Генштаб, но сами военные не могли принять решение о столь масштабных перебросках Вооружённых сил. Политики же готовились к освободительному походу. Хоть некоторые городские сумасшедшие до сих пор пытаются доказывать, что Россия специально затягивает войну, чтобы всех внутренних супостатов выявить, но на самом деле Путин вряд ли бы принял решение о превентивном ударе, если бы знал, что война может затянутся на год и дольше и что контрактной армии не хватит — придётся объявлять мобилизацию (пусть и частичную).

Прежде всего не принял бы потому, что наше общество не было готово к полноценной войне. Да, подавляющее большинство было готово поддержать СВО, особенно в формате освободительного похода. Да, к затягиванию конфликта общество тоже отнеслось спокойно, поскольку война по-телевизору, когда воюют профессионалы, а остальные заняты своими делами — это даже интереснее, чем футбол. И даже первую волну мобилизации Россия пережила без серьёзных проблем.

Но энтузиазма, с которыми стар и млад ломились в военкоматы в 1941 году не наблюдается. Есть добровольцы, но большая часть говорит: «Призовут — пойду, а нет — так нет». Я уже писал, что люди не ощущают эту войну Отечественной. Они понимают её нужность: Украину надо усмирить, Западу необходимо показать кузькину мать, русские земли желательно вернуть (хоть с последним тезисом и не все согласны). Но прошлый раз русские земли возвращали «в родную гавань» триста лет, причём поначалу успели прихватить массу нерусских земель, пока до русских дело дошло. Смоленск и тот окончательно стал русским только в средине XVII века (кстати, одновременно с русскими Киевом и Черниговом и на сто лет позже Казани и Астрахани, которые до этого отродясь русскими не были). Польшу (тогда игравшую ту же роль, что Украина сегодня) усмиряли до конца XVIII века.

В общем, одно дело, когда враг врывается в наши города, угрожает нашим жизням и жизням наших близких. Другое дело, когда мы где-то далеко восстанавливаем абстрактную историческую справедливость. Трудно объяснить людям, почему они или их близкие должны рисковать жизнью за то, чтобы каким-то украинцам стало жить лучше и они вспомнили что они тоже русские. Особенно, если эти украинцы массами идут на фронт, чтобы воевать против русских и проявляют к Русскому миру зверскую ненависть, сознательно идентифицируя себя в качестве наследников вермахта и войск СС, шедших в 1941 году завоёвывать Россию.

Теория освободительного похода идеально ложилась на общественные настроения, приятно щекотала национальную гордость. Помочь миллионам заблудших и запуганных братьев освободиться от порабощения парой десятков тысяч нацистов, поддерживаемых Западом было благородно. Но «братья» уже семь месяцев пополняют семисоттысячную армию, держащую фронт в две тысячи километров. Нацистов оказалось неожиданно много, а бойцов сопротивления слишком мало. И россияне начинают сомневаться стоит ли игра свеч — земель своих хватает, насильно мил не будешь. Угроза же от США и НАТО обычному человеку кажется очень далёкой и успешно парируемой за счёт мощного ядерного арсенала.

Все вроде бы согласны, что, явившись на войну, Россия не может уйти с Украины не одержав победу, но представление о параметрах этой победы и способах её достижения разное. Кто-то мечтает восстановить западную границу 1991 года, кто-сто согласен на границу по Рижскому мирному договору 1921 года, а кто-то говорит, что достаточно того, что уже забрали, а остальное просто забросать атомными бомбами: не станут же, мол, американцы свои базы в радиоактивной пустыне создавать и Третью мировую из-за Украины как-то не комильфо начинать. Не обращая при этом внимание на то, что Третья мировая уже идёт, и агрессия США против нашей страны приобретает всё боле открытый военный характер.

Вот этот-то разнобой во мнениях, разница в болевом пороге по отношению к СВО и является проблемой, ограничивающей возможности российских политиков.

Не знаю сколько людей конкретно сбежало после объявления мобилизации. Некоторые говорят о сотнях тысяч. В то же время данные о протяжённости приграничных автомобильных пробок, на которые ссылаются очевидцы, подтверждают бегство нескольких тысяч, возможно пары-тройки десятков тысяч человек. Сколько бы их не бежало — важен сам факт бегства. Это люди, поначалу поддержавшие СВО или оставшиеся нейтральными. Они не побежали в феврале «в знак протеста». Именно в этом их обвиняют не желающие принимать этот проток беженцев европейцы. Их психика не выдержала только сейчас, когда закончилась война по телевизору и возникла перспектива самому оказаться на фронте.

Но бежали самые психически неустойчивые. Многие остались, сменив отношение к СВО с умерено нейтрального на умерено негативное. Они не составляют в обществе большинство, но их процент уже достаточно велик, чтобы они не ощущали себя абсолютно одинокими в чужеродной среде. Они начинают активно высказывать свою позицию.

У нашей сотрудницы были родственники в херсонской делегации, прибывшей на подписание документов о вхождении новых территорий в состав России. Она, после подписания, с ними и с остальной делегацией беседовала возле гостиницы в центре Москвы, в которой жили прибывшие теперь уже новые россияне. За полчаса к ним подошло высказать своё неодобрение два человека. Один явный маргинал, зато второй — вполне благополучного вида представитель верхушки среднего класса. Оба считали, что России не нужны проблемы, связанные с принятием новых территорий.

Обращаю внимание: центр Москвы, празднующей только состоявшееся событие. Два человека, случайно оказавшиеся рядом с херсонской делегацией, не стесняясь и не боясь, очевидно ощущая, что они не одни такие, считают возможным, тактичным и правильным, заявить о своей негативной позиции. А сколько промолчало?

Именно этот факт — начало колебаний в обществе, ощутил Кадыров и его-то он и отразил в своём заявлении. Казалось бы, парадокс: в апреле российская армия оставляет половину всей занятой территории, Кадыров всем доволен и обещает скорые крупные успехи. Месяц не прошёл с тех пор, как российская армия без сопротивления оставила солидные территории в Харьковской области Кадыров продолжает демонстрировать полное спокойствие. После тяжелейших боёв, продолжавшихся около двух недель, российские войска оставляют Лиман. Видно, что это сделано по решению командования. Резервы были брошены в бой, чтобы пробить коридор к окружённому гарнизону и вывести его из города, то есть командование не собиралось сжигать свои силы во встречном бою.

Если командующий группировкой генерал принял такое решение под свою ответственность — он молодец, заботится о сбережении войск, а не о карьере. Если решение было санкционировано на более высоком уровне, какие к генералу претензии? Кстати, в своём заявлении Кадыров говорит, что обращался к начальнику генштаба с жалобой на неправильное командование, на основании данных, полученных от командиров чеченских частей, сражающихся на фронте, и генерал Герасимов с ним не согласился. То есть руководство Минобороны (начальник генштаба — первый заместитель министра — второе лицо в военной иерархии и, в отличие от верховного главнокомандующего и министра обороны, — профессиональный военный) считает командование на Харьковском участке адекватным.

Напомню, что жалобы на плохое тыловое обеспечение, на проблемы со связью, на отсутствие нужного числа беспилотников шли с начала СВО. Часть проблем удалось решить, но проблему со связью Кадыров в своём нынешнем заявлении упоминает, хоть появилась она явно не сегодня и не в одном месте на фронте — проблема системна.

Как я уже писал неоднократно, в том числе и в этом материале, ошибка в оценке возможностей противника и необходимых для операции сил и средств была допущена ещё на стадии подготовки, сделав неизбежными все последующие проблемы. Но это ошибка не одних лишь военных, это ошибка военно-политическая. Неверная оценка должна была быть дана большинством ведомств, иначе, если бы данные разных структур серьёзно бы расходились друг с другом, руководство страны не приняло бы решение о проведении СВО. Нельзя начинать подобное мероприятие, если есть малейшие сомнения в правильности оценки обстановки и возможностей врага.

Вопрос: почему Кадыров выступает сейчас и выступает так резко? Ведь фактически вина за оставление Лимана возложена им не только на командование Харьковской группировкой, но и на начальника Генерального штаба, который не прислушался к предупреждениям руководителя Чечни. А выше Герасимова в военной иерархии только Шойгу и Путин. То есть критика вышла на подступы к высшему военному и государственному уровню.

Рамзан Ахматович — человек и руководитель восточной, к тому же горской традиции. Очень опытный руководитель. Эта традиция предполагает наличие у представителя власти тонкой настройки, позволяющей без всяких опросов общественного мнения ощущать любые перемены в общественном мнении. Иначе невозможно сохранять баланс между различными тейпами, чьи старейшины зорко следят, чтобы чести всем было поровну, и которые имеют многовековую историю дружбы и вражды (вплоть до кровной мести) друг с другом и с соседними народами.

Рамзан Кадыров — прекрасный индикатор, отражающий позицию общества с некоторым опережением. В отличие от него, Путин реагирует на изменения общественного мнения с задержкой, предпринимая определённые шаги только тогда, когда обойтись без них становится совершенно невозможно.

Это различие опять-таки объясняется различием управленческих культур. Восточная система предполагает, что голову визиря надо бросить народу раньше, чем он начал открыто роптать, иначе может быть поздно. Она работает с упреждением. Именно поэтому такое количество министров и пашей в Османской империи завершили карьеру одновременно с жизнью. Наша управленческая традиция (идеальным выразителем которой является Путин, не менее тонко, чем Кадыров, чувствующий как сам общественный запрос, так и тот момент, когда баланс сил рушится и должно быть принято однозначное решение) предполагает сохранение возможности общественного компромисса и политического манёвра до самого конца. Окончательное решение принимается лишь тогда, когда все пути закрыты — остался лишь один вариант.

Кадыров своим резким заявлением посылает Путину сигнал: в обществе начинаются тектонические сдвиги. Нужны головы военных для оправдания неудач. Выводя же критику на уровень начальника Генштаба, он демонстрирует, что времени для принятия решения осталось мало, и на следующем витке общество может начать задавать вопросы уже даже не Шойгу, а самому Путину.

Кроме того, не надо забывать, что своё заявление Кадыров сделал после того, как присутствовал на подписании документов о вхождении новых регионов в Россию. Церемония проходила в Кремле, и там присутствовала вся верхушка российской власти. Рамзан Ахматович имел неограниченную возможность сверить часы с влиятельными политиками федерального уровня и понять, что многие из них пришли к сходным с ним выводам. А значит, Путину уже как минимум намекали на желательность чисток в МО (кстати, кое-кого уже и почистили).

Значит ли это, что чистки в МО выйдут на новый уровень и затронут высшее руководство? Если не случится ничего экстраординарного, думаю, что пока что Путин постарается не делать резких шагов.

Давайте вспомним, что Шойгу и Герасимов совсем недавно уговорили его провести частичную мобилизацию. Я, конечно, при их разговоре не присутствовал, но понимаю, что добиться подписания этого указа они могли лишь пообещав быстрое и победоносное завершение войны.

Все действия ВС РФ последнего времени, от оставления Харьковщины, до сдачи Лимана укладываются в концепцию подготовки масштабной наступательной операции. Подготовленные ВСУ за лето резервы пытаются уничтожить, не вводя в бой собственные. Мобилизованные, в основном, за исключением тех, кого направили на пополнение боевых частей, усиленно готовятся. Их, очевидно, действительно попытаются обкатать на более-менее спокойных участках фронта, чтобы с одной стороны получить минимально обстрелянные части, а с другой — свести к минимуму потери. В период между концом ноября и концом января можно ожидать масштабное наступление российских войск с решительными целями.

1. Максимум — сделать то, что не удалось в феврале-марте 2022 года, и в одной короткой операции полностью сломить сопротивление украинской армии.

2. Минимум — установить контроль ещё над четырьмя-пятью областями Юго-Востока, до очередной временной стабилизации линии фронта. Это лишит Киев существенной части мобилизационного ресурса и большинства уцелевших промышленных предприятий, ухудшит стратегическое положение ВСУ, а также подорвёт моральный дух украинской армии, развеяв все иллюзии о возможности победы над Россией и сделав поражение Украины неизбежным.

Расчёт войск, необходимых для операции, её план, её подготовка и т. д. лежат на руководстве МО и Генштаба. Они определяли численность мобилизованных, необходимую для обеспечения успеха. Если они захотят заменить каких-то командующих группировками, им пойдут навстречу. Но проводить массовую замену руководителей в МО в преддверии наступления целесообразно только в том случае, если неспособность нынешнего руководства обеспечить успех станет абсолютно несомненной. Без проверки на поле боя это маловероятно.

То есть, наступление — последний шанс нынешнего военного руководства. Если оно будет успешным, общество всё простит и всё забудет, а значит, и вопрос об отставках станет неактуальным. Если оно провалится, одними отставками вряд ли удастся отделаться, общество удовлетворится уже только подробным расследованием причин провала и уголовными делами.

Достаточно ли у военных сил и средств для победы? С мобилизованным контингентом достаточно. Но решать будет не столько количество войск, сколько искусство командующих. Почему не назначить других генералов? Потому, что генералы тоже учатся воевать на собственных ошибках и оплачиваются эти ошибки человеческими жизнями.

Суворов не случайно любил пословицу: «За одного битого, двух небитых дают». Опыт на войне — великое дело. Мало кто рождается гениальным стратегом, но приобретённый опыт позволяет избежать детских ошибок. Новому генералу надо заново обретать опыт предшественника (он вместе с должностью не передаётся). А это новые солдатские жизни. Ну и, в конце концов, назначают нового командующего на подготовленную другим операцию только в крайнем случае (если предшественник погиб или недееспособен по другой причине). Иначе в случае поражения ему и претензию предъявить нельзя. Он скажет, что операцию не он планировал, не он готовил, что планы и подготовка были отвратительны настолько, что лично он спасти операцию не смог. Поэтому пусть кто готовил, тот и проводит — ему пенять будет не на кого.

В заявлении Кадырова есть ещё одна важная деталь, связанная с позицией общества в отношении СВО. Он сказал, что необходимо применить на фронте ядерное оружие. Это значит, что по ощущениям значительной части российской элиты, в случае провала очередного наступления общество скорее согласится стереть Украину с карты мира при помощи ОМП, даже рискуя ядерной войной, чем одобрит очередные волны мобилизации.

Народ любит победы. На волне побед растёт патриотический подъём, а с ним — и поток добровольцев в ряды победоносной армии. Если же побед нету, а враг далеко, люди предпочитают, чтобы за них воевал ядерный арсенал. Кроме прочего, это означает, что на Украину многие россияне смотрят уже не как на подлежащую возвращению временно отпавшую часть Русского мира, но как на экзистенциального врага, для уничтожения которого все средства хороши. Рамзан Ахматович чувствует эту перемену настроений и транслирует информацию наверх.

В общем, зима 2022−2023 годов многое, если не всё, решит в этом мире. В том числе и судьбу самого мира. Ставкой успешности готовящегося российского наступления являются уже не судьбы отдельных политиков и генералов, но судьба цивилизации. Победа нужна как воздух. Возможно, Кадыров говорит об этом слишком резко, но, как умеет, так и говорит. Кто-то же должен это сказать.