Агентство «Франс-пресс» назвало парад в честь снятия Блокады «возмутительным карнавалом»

И только в Петербурге-Ленинграде, за такие оценочные суждения можно было получить общественное порицание или в глаз. Но, времена поменялись. Первым для французов выступил Яков Гилинский, переживший блокаду в детстве, он и дал французам «хайповый» заголовок: «Парад, посвященный осаде военного времени, вызывает гнев в Санкт-Петербурге». Дословно, оценка Яковом Гилинским парада: «Возмутительный карнавал» и «я против милитаризма». Историк Даниэль Коцюбинский привычно обвинил во всех бедах Сталина и заявил: «Проведение парада в первую очередь аморально и оскорбляет память погибших». Почему? Как? Историк объяснять не стал. В этой истории интересно другое – зачем такая подборка мнений нужна была французам из авторитетного информационного агентства? Жуткий, неизжитый комплекс вины «жертвы ментального изнасилования».

После «героического сопротивления Франции Третьему рейху», французы могут оценивать Вторую мировую как угодно – клеймо «нации трусов и опущенцев» смыть невозможно. Напомню, как это выглядело в цепи исторических событий. Первый бой французов и немцев состоялся 13 мая 1940 года в Бельгии. 25 мая главком Франции уже заявил правительству, что пора капитулировать. 10 июня Париж был объявлен «открытым городом», а 24 июня Франция сдалась.

Вы думаете это днище? Нет, днище оказалось глубже. В конце лета 1941 года был создан «Легион французских добровольцев против большевизма», надо полагать, в награду за контратаки Первой мировой, когда русских солдатиков клали сотнями тысяч, чтобы оттянуть силы немцев от Франции. Немцы назвали «Французский Легион» - «638 пехотный полк вермахта». Это было единственное иностранное военное соединение, наступавшее на Москву. Наступало оно недолго, с ноября по декабрь, после чего было полностью разбито в окрестностях Смоленска, остатки морально разложились и были убраны с Восточного фронта в Белоруссию – «для борьбы с партизанами». Ну, все мы знаем, как выглядела эта «борьба» на практике, кого бороли и кого жгли. И самое гнусное в этой истории (мы уже достигли дна) – до 1944 года «легионеров» из 638 пехотного и вообще французских добровольцев в Третьем рейхе, было на порядок больше чем участников дутого и сознательно распиаренного Западом «Сопротивления».

А что было у нас? В начале 90-х годов, я, еще молоденький журналист, подступил к одному старому, ныне покойному поисковику, с вопросом – «Что вы находили самое страшное? Что вас потрясло?». Поисковик этот работал в одном из первых отрядов «красных следопытов» как раз по линии обороны блокадного Ленинграда – Мга, Синявино, «Невский пятачок», Колпино. Он крепко задумался, возможно, в эти секунды вспоминал воронки набитые до краев погибшими солдатами, скудную невскую землю, мягкую и упругую от десятков слоев шинельного сукна… А потом сказал:

- Скелет санитарки и девичью косу, русую, толщиной в руку. У нее был лак для ногтей в санитарной сумке и ярко-красные туфельки в сумке противогазной...

После тягостного молчания, поисковик поправился:
- Нет. Была еще страшнее находка. Винтовочный подсумок нашли на погибшем бойце, с патронами. Заметили, что дульца у гильз расшатанные – думали там записка с данными солдата. Внутри, в гильзах, вместо пороха были окаменевшие хлебные крошки. В 41-году на Ленинградском фронте снабжали очень плохо, но все-таки, на передовой бойцы от голода умирали редко. Иногда их отпускали домой, проведать близких, но строго запрещалось вывозить с фронта хоть какие-то продукты – потому что солдаты, у которых в Ленинграде остались близкие - они тогда просто бы не ели, зная, что в 30 километрах у них родные от голода умирают. Бойцов досматривали перед увольнительными, все вещи перетряхивали – мне рассказывали. И этот солдат собирал хлебные крошки и прятал их в патроны. Не знаю, кто у него был в Ленинграде: мать, жена с ребенком. Выжили? Не знаю. И солдата не удалось опознать.

Возможно, меня осудят за то что я «распиарил» скотский репортаж «Франс-пресс». Думаю, нам полезно узнать, что самая комплиментарная России европейская нация воспринимает память о нашей величайшей трагедии, как «возмутительный карнавал» - чтобы своя трусость так не бросалась в глаза. Чтобы было хоть какое-то логичное объяснение – почему французы капитулировали, а русские – нет? Почему один прекрасный город позорно сдали врагам, а второй, не менее красивый, обороняли до конца и победили?

В итоге, мы в очередной раз избавляемся от иллюзий про «общую европейскую культуру», «общие ценности» и надежд на какую-то «дружбу». Они - иные, и обижаться на французов нет смысла – мы же не обижаемся на клопов или комаров, которые нас кусают?