592412
8
За годы своей практики врачи успевают узнать пределы возможностей медицины, и осознают необходимость подготовиться к своему последнему дню.
Много лет назад Чарли, всеми уважаемый ортопед и мой учитель, заметил у себя в животе какое-то образование. Рак поджелудочной железы был диагностирован Чарльзу одним из лучших хирургов страны, более того, автором уникальной методики лечения, утраивающей пятилетнюю выживаемость (с 5% до 15%), хоть и при низком качестве жизни.
Но 68-летнего Чарли эта методика вовсе не заинтересовала. На следующий день он вернулся домой, уволился с работы. Больше в больнице он не появлялся. Все свое время Чарли проводил с семьей. Несколько месяцев спустя он умер в своем доме. Он отказался от химиотерапии, облучения и хирургического вмешательства. Страховой компании не пришлось особо на него тратиться.
Но 68-летнего Чарли эта методика вовсе не заинтересовала. На следующий день он вернулся домой, уволился с работы. Больше в больнице он не появлялся. Все свое время Чарли проводил с семьей. Несколько месяцев спустя он умер в своем доме. Он отказался от химиотерапии, облучения и хирургического вмешательства. Страховой компании не пришлось особо на него тратиться.
Об этом редко говорят, но врачи тоже умирают. И удивляет тот факт, насколько редко они обращаются за медицинской помощью. Они точно знают, что должно произойти. Они знают, какие у них есть возможности, и могут позволить себе любой вид лечения.
×
Врачи, конечно, не хотят умирать. Но они обычно обговаривают с семьей возможности современной медицины. Они хотят, чтобы близкие, когда придет время, никаких героических мер по их спасению не предпринимали. Им не нужно, например, чтобы в последние секунды их жизни кто-то ломал им ребра, проводя сердечно-легочную реанимацию.
В статье от 2003 года Джозеф Галло провел исследование, на какие же меры своего спасения врачи готовы согласиться. В опросе приняли участие 765 врачей, 64% из них заранее написали указания о том, какие меры по их спасению могут быть приняты, а какие не являются приемлемыми.
Почему же взгляды врачей и пациентов на спасение своих жизней так отличаются? Приведем в пример сердечно-легочную реанимацию. Исследование 95 тысяч случаев проведения сердечно-легочной реанимации в 2010 году показало, что только 8% пациентов смогли прожить более месяца после этой процедуры. И только около 3% из них смогли вернуться к нормальной жизни.
В отличие от предыдущих эпох, когда врачи делали все возможное, лишь бы спасти жизнь человеку, в настоящее время пациент сам решает, соглашаться ли ему на ту или иную процедуру. Врачи действительно стараются уважать решение больного, но, когда пациенты спрашивают нас, что бы мы на их месте сделали, мы предпочитаем отмалчиваться. Мы не хотим навязывать свои взгляды.
Как результат – все больше людей получают тщетное лечение, и все меньше из них умирают дома. Профессор Карен Кель в одной из своих статей даже описал, что же это такое – достойная смерть. Так вот, это смерть, при которой человек расслаблен, сохраняет самообладание, чувствует уединение, и окружен заботой и вниманием семьи. Все это сложно представить себе в больницах.
Почему же взгляды врачей и пациентов на спасение своих жизней так отличаются? Приведем в пример сердечно-легочную реанимацию. Исследование 95 тысяч случаев проведения сердечно-легочной реанимации в 2010 году показало, что только 8% пациентов смогли прожить более месяца после этой процедуры. И только около 3% из них смогли вернуться к нормальной жизни.
В отличие от предыдущих эпох, когда врачи делали все возможное, лишь бы спасти жизнь человеку, в настоящее время пациент сам решает, соглашаться ли ему на ту или иную процедуру. Врачи действительно стараются уважать решение больного, но, когда пациенты спрашивают нас, что бы мы на их месте сделали, мы предпочитаем отмалчиваться. Мы не хотим навязывать свои взгляды.
Как результат – все больше людей получают тщетное лечение, и все меньше из них умирают дома. Профессор Карен Кель в одной из своих статей даже описал, что же это такое – достойная смерть. Так вот, это смерть, при которой человек расслаблен, сохраняет самообладание, чувствует уединение, и окружен заботой и вниманием семьи. Все это сложно представить себе в больницах.
Составленные заранее директивы могут дать пациентам больший контроль над тем, каким будет их последний день. Смерть – это не налоги, и с мыслью о ней не так просто свыкнуться, это и мешает принимать правильные решения.
Несколько лет назад у моего 60-летнего двоюродного брата Торча (torch — с англ. факел, фонарь, горелка; Торч родился дома при свете ручного фонаря) случились судороги. Обследование показало, что у него рак легкого с метастазами в мозг. Мы знали, что при агрессивном лечении, которое включало бы химиотерапию в больнице 3-5 раз в неделю, Торч смог бы прожить еще 4 месяца.
Торч не был врачом, но он не гнался за количеством прожитых дней, его интересовало их качество. В конечном счете, он отказался от лечения и просто принимал таблетки от отека мозга.
Торч не был врачом, но он не гнался за количеством прожитых дней, его интересовало их качество. В конечном счете, он отказался от лечения и просто принимал таблетки от отека мозга.
Следующие 8 месяцев нашей жизни были полны веселья, как никогда раньше. Съездили в Диснейленд, впервые для Торча, много времени проводили дома. Торч очень любил спорт, и ему нравилось смотреть спортивные каналы и есть мою стряпню. Он не страдал от сильных болей, и не терял боевого духа.
Однажды он не проснулся. Он провел следующие три дня в состоянии комы, а потом умер. Его лечение, а именно те таблетки от отека мозга, за все эти 8 месяцев обошлось в 20 долларов.
Однажды он не проснулся. Он провел следующие три дня в состоянии комы, а потом умер. Его лечение, а именно те таблетки от отека мозга, за все эти 8 месяцев обошлось в 20 долларов.
Что же касается меня, то мой врач уже оповещен о моих пожеланиях. Мне было просто принять эти решения, как и для других врачей. Никаких героических мер по моему спасению не будет, я просто тихо уйду в эту спокойную ночь. Как мой учитель Чарли. Как мой двоюродный брат Торч. Как и многие мои коллеги врачи.
Примечание: повествование ведется от лица Кена Мюррея, доцента кафедры семейной медицины Университета Южной Калифорнии.
Примечание: повествование ведется от лица Кена Мюррея, доцента кафедры семейной медицины Университета Южной Калифорнии.
Источник: — переведено специально для fishki.net
Новости партнёров
реклама
У меня в 14 лет умерла мама от рака прямой кишки. Ей сделали операцию, вывели стому.... Гораздо позже я узнала от отца, что её фактически разрезали и зашили, стому вывели скорее для успокоения нас со старшей сестрой. Отец бился как лев. Мамуле кололи экспериментальную вакцину, автор которой (живой еще тогда) академик Блохин (так уж случилось, что мы жили тогда рядом с онкоцентром на Каширке, Блохин был его руководителем, ну а мой папа - дай Бог ему здоровья, был о-о-о-очень пробивным и далеко не бедным человеком в те года. Мы "тянули" мамулю ДЕВЯТЬ месяцев! Последние четыре она уже ничего не ела, не смотря на круглосуточный уход (кроме меня, сестры, бабушки, за мамой наблюдала еще и сиделка, которая жила в нашей квартире) у мамы были страшные пролежни, она была просто как скелет, обтянутый кожей.... ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА АДА! Боль не снимал даже морфин, который кололся ей каждые 4 часа круглосуточно. Этого не может понять человек, который не имеет подобного опыта. Мне стыдно перед мамой до сих пор за наш эгоизм.... За то, что "деткам нужно как можно дольше маму сохранить". Так получилась, что она буквально умерла у меня на руках (я пыталась ее чуть-чуть перевернуть), так вот вместе с последним вздохом на её губах появилась УЛЫБКА! Сейчас я понимаю, что ей перестало быть больно. Она была счастливой от того, что всё кончилось.
Так что подумайте, прежде чем однозначно осуждать.
Тут явно подбивают вообще умирать как кошки умирают: тихо и вдалеке.
разъясняю для особо умных, если бы я хотел кого-то оскорбить я бы тоже так и написал, мол вы глупы сударь!
а насчёт "сдаваться" ну так так и есть, я тут ни с кем не воюю и никого не завоёвываю! а так же за язык никого не тяну! чуете к чему я? ;-)