247
8
О премьере спектакля Сергея Кургиняна «Пастырь» в Московском театре «На досках»
На сцене — простая деревянная рама. Больше — кроме двух таких же самых простых деревянных табуреток, — нет никаких декораций. Еще в сторонке прислонена большая старомодная дворницкая метла. Они словно бы ярко светятся в традиционном для Театра «На досках» черном пространстве сцены. Зритель, уже знакомый с образным языком спектаклей-мистерий Сергея Кургиняна, может еще до того, как в этом пространстве появится первый актер, предположить, что этим предметам предстоит неоднократно сменить «роли», не меняя при этом своей глубинной сущности.
Рама — картины или окна — это всегда знак перехода между реальностями, но, в отличие от двери — частичного. Окно, холст, сказочное блюдечко с наливным яблочком, (а в наши технически продвинутые времена и вполне реальный экран видеосвязи) позволяют соприкоснуться с чем-то дальним, заглянуть в него — но при этом остаться на этом берегу. Зрителем, свидетелем, искателем, вопрошающим и получающим ответы, но не способным при этом переправиться на другой берег — разве что ненадолго, в грезе или вещем трансе. Две табуретки предполагают двойственность — и диалог. Любой — от яростного спора до дружеской или любовной интимности. Две позиции, из которых необходимо выбрать. Две судьбы, наконец. Хищника или жертвы, хищника или защитника. Это и высокое кресло власть имущего, и последняя опора висельника… Метла — с одной стороны, средство избавления от мусора и беспорядка, с другой — «железная метла» террора. Еще и «средство передвижения» ведьм, намек на некую чертовщинку, вмешательство странных и потусторонних сил, на манер колдуний из «Макбета»… А еще — пастушеский посох, пригодный как для того, чтобы направлять овец, так и отгонять хищное зверье.
Рама — картины или окна — это всегда знак перехода между реальностями, но, в отличие от двери — частичного. Окно, холст, сказочное блюдечко с наливным яблочком, (а в наши технически продвинутые времена и вполне реальный экран видеосвязи) позволяют соприкоснуться с чем-то дальним, заглянуть в него — но при этом остаться на этом берегу. Зрителем, свидетелем, искателем, вопрошающим и получающим ответы, но не способным при этом переправиться на другой берег — разве что ненадолго, в грезе или вещем трансе. Две табуретки предполагают двойственность — и диалог. Любой — от яростного спора до дружеской или любовной интимности. Две позиции, из которых необходимо выбрать. Две судьбы, наконец. Хищника или жертвы, хищника или защитника. Это и высокое кресло власть имущего, и последняя опора висельника… Метла — с одной стороны, средство избавления от мусора и беспорядка, с другой — «железная метла» террора. Еще и «средство передвижения» ведьм, намек на некую чертовщинку, вмешательство странных и потусторонних сил, на манер колдуний из «Макбета»… А еще — пастушеский посох, пригодный как для того, чтобы направлять овец, так и отгонять хищное зверье.
«Он к неизведанным безднам гонит людей, как стада… Посохом гонит железным…» — писал в своем пророческом стихотворении Александр Блок про будущего «народного смирителя», который должен появиться после новой смуты. Потом мистик и яростный ненавистник Красного проекта и самой российской государственности Даниил Андреев в своей «Розе Мира» процитирует эти блоковские строки и прямо свяжет образ пастыря с железным посохом со Сталиным, придав этому образу однозначно инфернальные черты — и тем невольно бесконечно опошлив блоковское видЕние. Он был, увы, не последним, а одним из первых на этой стезе…
В наши дни для того, чтобы в России всерьез — а не ради очередной пошлости — поставить спектакль о Сталине, нужна не меньшая смелость, чем в любые другие времена, несмотря на то, что запрещать такую постановку и карать дерзнувшего некому. Слишком узловой для российской истории и самого российского бытия является эта фигура, слишком много нервных окончаний и болевых точек с нею связано. Хотя такие спектакли все же ставятся то тут, то там. Обычно, даже если речь идет не о каком-нибудь глуме, это попытки не глубоко и беспристрастно разобраться в столь сложной личности, а, скорее, подойти с точки зрения психопатологической. Дано (и обжалованию, как правило, не подлежит): великой страной десятилетиями правил кровавый тиран и монстр, так давайте разберемся, почему он стал монстром, и как страна дошла до жизни такой, за какие грехи ей был дан этот «бич Божий». Некоторые особо чуткие или просто сообразительные обращаются к сталинской юности, вполне в духе психоанализа — мол, все проблемы родом из детства.
В наши дни для того, чтобы в России всерьез — а не ради очередной пошлости — поставить спектакль о Сталине, нужна не меньшая смелость, чем в любые другие времена, несмотря на то, что запрещать такую постановку и карать дерзнувшего некому. Слишком узловой для российской истории и самого российского бытия является эта фигура, слишком много нервных окончаний и болевых точек с нею связано. Хотя такие спектакли все же ставятся то тут, то там. Обычно, даже если речь идет не о каком-нибудь глуме, это попытки не глубоко и беспристрастно разобраться в столь сложной личности, а, скорее, подойти с точки зрения психопатологической. Дано (и обжалованию, как правило, не подлежит): великой страной десятилетиями правил кровавый тиран и монстр, так давайте разберемся, почему он стал монстром, и как страна дошла до жизни такой, за какие грехи ей был дан этот «бич Божий». Некоторые особо чуткие или просто сообразительные обращаются к сталинской юности, вполне в духе психоанализа — мол, все проблемы родом из детства.
×
Хотя, если вести действительно честный разговор, то в ранних годах таятся семена не только «цветов зла», в нем истоки благородных чувств и поступков. Именно в детстве и ранней юности человек получает самые яркие, неизгладимые впечатления и дает самые горячие клятвы. Апологетика — другой вариант опошления — во все времена охотно эксплуатировала детство и юность великих. Сталин остро не хотел, чтобы в его прошлом копались, а потому оно до сих пор представляет собой почти что белое пятно, тайну. Но к тайнам человеческих жизней нельзя подходить с инструментами врача или кладоискателя — чтобы найти только алмазы или только зародыши болезни, здесь важно и ценно все. А если взять фигуру такого масштаба, как Сталин, то тайна вырастает до таинства, к которому тем более нельзя прикасаться грязными руками и смотреть на него кривым и замутненным взором. Здесь можно вести только абсолютно честный, жесткий и даже где-то немилосердный разговор — с Историей и Вечностью, с собой, героями и зрителем, с живыми и мертвыми, с обыденным и непознанным. Впрочем, в Театре «На досках» другого разговора никогда и не ведется.
Итак, спектакль об истоках грандиозной исторической личности, о начале великой судьбы, неразрывно связанной с судьбой великой страны. Очень логично, что начинается он с дня рождения. Нет, не с первого крика младенца — это было бы слишком просто — а почти с противоположного конца, с весомой праздничной даты почти на излете жизни. День рождения… Это особый, непростой праздник. Чаще всего веселый, радостный и долгожданный для ребенка — и совсем другой для очень немолодого человека, который давно уже прошел до половины земную жизнь и углубился в сумрачный лес, в котором рыщут кровожадные чудовища. Но он все равно всегда про детство, так или иначе. Вот и спектакль начинается с пионерской здравицы вождю. Тот, ради кого взволнованно звенят юные голоса, выходит на сцену, устало волоча ноги в мягких кавказских сапогах. Он один — ему некого стесняться, не перед кем изображать железную подтянутость. То есть, он думает, что он один. Рядом с ним, чертящим пальцем по темному оконному стеклу линии запутанных политических стратегем, в декабрьскую полночь возникает молодая женщина — вестница отнюдь не светлого будущего, пришедшая вопрошать, обвинять и призывать от имени этого самого будущего. И обычная оконная рама впервые превращается в портал между временами и пространствами. Обычный день рождения, как обычное Рождество для одного диккенсовского героя, превращается в мистическое странствие к самому началу.
А что можно считать истоками личности человека и тем более — личности народного вождя? Только лишь происхождение, атмосферу в семье, тепло или холод со стороны самых близких людей, силу первой любви? Все это — но еще и та речь, на которой человек сказал свои первые слова, колыбельные, сказки и предания, которые он слушал, леса и горы, среди которых вырос. Матерью и отцом человеку является не только родившая и вырастившая женщина и воспитывавший (хорошо или дурно) мужчина, но и родная земля и родной народ. История этого народа, его дух. В эти глубины и погружается спектакль Сергея Кургиняна. Для исследования этой стихии невозможно использовать рассудочно-биографический подход. На сцене творится легенда. Как и герой пьесы «Бой», Иосиф оказывается не просто сыном своих родителей, его рождение — событие гораздо более масштабное, в котором участвуют самые разные, порой весьма могущественные силы. И это не просто мифологизация разнообразных слухов и предположений вокруг кровного происхождения будущего вождя. Это метафора, призванная дать ощутить весь блеск и всю нищету личности в истории. Сама по себе личность, сколь угодно крупная и яркая, в историческом масштабе ничего не значит, если не черпает силу в чем-то гораздо большем, чем она сама. Может быть, личности и становятся яркими и крупными, потому что к их колыбели грандиозными историческими и даже космическими силами были принесены великие дары, которые в будущем должны прорасти великими делами? Это всего лишь аванс, «инвестиция», за эти дары потом приходится «отдариваться» всей трудной и неоднозначной жизнью…
Иосиф Джугашвили-Сталин, и юный, и семидесятилетний, по сути, не является главным действующим лицом спектакля. Он постоянно на сцене, но действует чаще всего не он. Это вокруг него и за него от самого рождения идет спор, настоящая битва. Взрослея, он проходит через ряд своего рода инициаций, которые каждый раз ставят его на край гибели (в общем-то, как и положено инициациям). Ему бросает вызов Зло, которому лакомо погубить «непростого» ребенка, но еще более лакомо подчинить и извратить душу будущего Пастыря, превратив или в трусливую бессильную овцу, или в хищного волка. Действием, которое требуется от героя, каждый раз является не столько поступок, сколько внутренний выбор, решимость отвергнуть страх или соблазн. Битва с Кучатнели — злодеем из грузинских легенд, олицетворяющим собой волчью силу хищничества и темного господства, может происходить в горячечном бреду больного оспой ребенка — и при этом быть вполне реальной. В этой битве ему помогают сама древняя и таинственная земля Кавказа и сила более древняя и таинственная, чем Кавказ, — «грузинский Прометей» Амирани, воплощающий вечную мечту человечества о справедливости, о «хлебе без крови». Состарившийся вождь, почти что загнанный в угол временем и коварными врагами, в своих видениях вновь встречается со всеми добрыми и злыми силами, которые сопровождали его в детстве и юности, и в этих переживаниях находит новую волю не стать обезумевшим волком или дрожащей овцой. Попытаться до конца остаться Пастырем .
Овцы, волки и пастыри… Это центральная тема спектакля. Образ волков как символа зла, людоедского господства без любви, уже возникал в спектакле «Кто слышит пролитую кровь». Волк, зверь тут практически равняется дьяволу. В «Пастыре» волчья натура может вселяться в человека, словно бес, откликаясь на его нежелание быть овцой, на отвращение к овечьей, скотской, рабской доле — это один из самых страшных соблазнов. При этом волк — это не только насильник, убийца и угнетатель, любой человек, ставящий свою выгоду выше нужд ближнего, равнодушный к чужому страданию, несет на себе знак Зверя. Но и защищающие стадо пастыри и волкодавы отнюдь не однозначно благи по сути своей. Ведь там, где пастыри и овчарки, — там и овцы, которых гонит страх за свою шкуру и желание посытнее набить брюхо! Увы, Сталин не смог стать новым Амирани и сделать реальностью мир без кровавого хлеба и испуганного овечьего блеяния. Он стал всего лишь Пастырем. А его железная метла вместе с сором и дрянью вымела те благие идеалы, без которых рассыпался через несколько десятилетий СССР, словно сложенный из кирпичей без скрепляющего раствора… И тогда волки беспрепятственно навязали обманутому и беззащитному чело-овечеству законы джунглей в качестве единственно возможных. Спектакль не подводит окончательных итогов жизни вождя. Он оставляет его на пороге его последнего страшного, но при этом благого деяния — создания советского ядерного арсенала, который не позволил волкам накинуться на Россию и пожрать ее, а затем и весь мир. И не позволяет до сих пор.
Нужно сказать несколько слов о том, кем и как выстроен этот спектакль. Театр «На досках» — коллектив, не только живущий полнокровной творческой жизнью, какие бы нелепицы ни распространяли недоброжелатели, но и активно развивающийся, растущий. Премьеры последних двух лет, идущие одна за одной, создаются в основном силами участников студии при театре — коммунаров из Александровского и Москвы. При этом самодеятельностью тут даже и не пахнет. Все актеры — и костяк коллектива, и молодежь — настоящие профессионалы. Не зная того, что эти молодые ребята еще недавно даже не помышляли о сцене и не имеют актерских дипломов, невозможно оценить того чуда, которое совершается на глазах у зрителей. Это настоящий творческий подвиг как со стороны режиссера Сергея Кургиняна, так и актеров. От спектакля к спектаклю происходящее на сцене становится все более точно выверенным, каждое движение — вписанным в единую композицию. В разных частях сцены одновременно происходит несколько действий, танец или пантомима как бы комментируют основной диалог или монолог, все это словно бы связано между собой незримыми, но ощутимыми наэлектризованными нитями. Каждая мизансцена кажется законченной, написанной на невидимом холсте картиной. При этом изобразительные средства крайне лаконичны — персонажи в темных одеждах на черной сцене, театральных костюмов в привычном понимании нет, экзотическая одежда Цыганки дана лишь намеком — широкой юбкой, как и «монгольское» одеяние еще одного персонажа, Пржевальского — воротником и едва просматривающейся косой застежкой. Ничто не отвлекает от главного — от удивительной пластики актеров, отточенности их движений и их даже не сыгранности, а полного слияния в едином действии и эмоциональном порыве. Но только так и можно играть мистерию — безошибочно точно, ведь любой сбой в исполнении ритуала разрушает связь с Незримым. На самом деле без такой связи любой настоящий театр и настоящий спектакль просто не могут существовать, ведь театр — это не просто вид искусства, а спектакль — не просто разыгранная в лицах история. Тем более если речь об Истории с большой буквы и о том прошлом, от которого непосредственно зависит будущее.
Источник:
Ссылки по теме:
- В Благовещенске зверски убиты 12 артистов
- В пруду под Челябинском обнаружили Сталина
- "Чтоб ты жил на одну зарплату": Сколько зарабатывают мировые лидеры
- Под итальянским театром нашли кувшин, наполненный золотыми монетами 5-го века
- Посмертная маска Сталина ушла с молотка за 17 тысяч долларов
реклама
Хороший спектакль, мне понравился.