Свобода слова в СССР

Мне было лет 10-11. Учился я неплохо, был крепким физически и морально. Пионер. Даже являлся Председателем совета отряда – максимальная должность по моим годам.
На уроке литературы дали задание написать сочинение по картине Аристова «Спасение Знамени». Сейчас я могу объяснить, почему на меня картина подействовала как чуть-чуть позеленевший лаваш: никак с долькой брезгливости. А тогда это было на ощупь, и всему виной филателия - собирание марок. Все школьники собирали. Но каждый выбирал свою область и направление в них, основная масса выбирала технику, чуть реже выбирали животных, я, по совету отца, выбрал художников. Больше всего напирал на Рафаэля, потом шел Рубенс и Тициан.
Потому я честно написал, что картина мне не понравилась графически и композиционно, а еще добавил, что знамя это всего лишь символ и если за себя можно выбирать, то не стоит рисковать жизнями своих друзей.
Первой на меня орала училка, потом на меня орали в кабинете директриссы, после отвели в Красную Комнату и там на меня орала очередная дама. Развидеть-разнаписать назад уже было нельзя, меня заочно выгнали с должности председателя совета отряда, хотя отряд еще не успели собрать, грозили выгнать из пионеров совсем. Я был слишком мал, чтобы понять – они ведь не шутят, они реально могут испортить мне всю жизнь за эту пару листов в линейку.
Вызвали родителей. Пошел отец. Был уже вечер и потому не к директриссе, а к классному руководителю, она-же и вела русский+литература. Учительница распиналась о моем неправильном пионерском сознании, о невнимательности к грамматике русского языка – ошибки-то в сочинении были, а после подвела разговор к тому, что мне не понравилась картина, хотя она всем нравится.
Отец тогда ответил:
- Вам что больше нравится: сахар или шоколадные конфеты?
- Допустим конфеты.
- Вот видите, вам что-то нравится, а что-то нет. Мне вот моя жена нравится, а вы совсем нет. Так бывает.
Хлопнул дверью и мы пошли домой.
Но история на этом не окончилась ни для меня, ни для учительницы. Из хорошего, мне повезло– чудом не выгнали из пионеров, учли прежние достижения, но было тяжело выслушивать от бывших друзей и подруг про мое моральное падение. Отец в школу больше не ходил – ему там были не рады. На одном из очередных родительских собраний все дела были оговорены слишком быстро, а учительница расчитывала на стандартные 45 минут. Видя, что пауза затягивается, она предложила всем спеть и запела Варшавянку. Я не видел лица мамы, но могу себе представить как оно вытягивалось. Сейчас это выглядит смешным и комичным, а вот тогда совсем нет – родители с остекленевшим взором стали подпевать. Мама вышла с собрания опешевшая. Через день я оказался на собеседовании с другой учительницей из другой школы, я этого не понял – просто милая девушка разговаривала со мной, а я делился своими мыслями-буратинками и спустя пару недель меня перевели в новую школу.
Прошло несколько лет. Мой отец встретил мою прежнюю учительницу. Она стала челноком – моталась в Турцию за товаром. Стала очень хорошо зарабатывать. И сказала ему, что тот день был для нее тоже поворотным, она просто поняла, что быть учителем не её стезя, а после искала возможности куда уйти и приложить свои силы. Оказалась хорошим продавцом с коммерческой жилкой.
Теперь всё.