Эротическая трагикомедия в II-х действиях


Действие I

Сцена 1.
Поздняя весна. Отцвела черёмуха и подсохли просёлочные дороги. Забытое богом и облисполкомом село Мандровка Красногузнинского района. Двадцать две
избы, сельпо, да контора – вот и все постройки, если не считать давно разрушенную церковь, и полуразрушенный же, но функционирующий коровник, что
стоит немного на отшибе, у поскотины. В конторе – полумрак и прохлада. Слышно, как жужжа, бьётся о стекло муха, и за какой-то дверью щёлкают
счёты. Крайний слева кабинет занимает ветеринар (он же – фельдшер, и по совместительству – акушер).
Кабинет ветеринара, общей площадью в пять
квадратов, обстановку имеет небогатую: в углу – этажерка, стоящая на трёх ножках и одной книге. На ней в беспорядке расставлены банки, ящички, и
какие-то инструменты. На нижней полке мутно отсвечивает двухлитровая бутыль, на три четверти заполненная бесцветной жидкостью. С лампочки
серпантином свисает ярко-жёлтая «липучка», сплошь покрытая дохлыми мухами. Небольшое окно наполовину закрашенного белой краской, на подоконнике в
беспорядке свалены нужные и ненужные бумаги.
Чуть поодаль — металлический стол, сервированный граненым стаканом, надкушенным огурцом, и самодельной пепельницей с надписью «кильки в томатном
соусе». За столом, спиной к окну, сидит ветеринар Афиноген Ефстратьевич. Он усилием воли пытается утихомирить в собственном организме бунт,
вызванный утренним опохмелом. Афиноген Ефстратьевич — деревенский интеллигент неопределённого возраста. На нём всегда одеты круглые очки с
перемотанной пластырем перемычкой, и — поверх семейной майки — военный китель, без знаков отличия. Яйцевидная голова совершенно лишена
растительности. Инородным телом на его лице выглядит покрытый «апельсиновой коркой» нос, формой и цветом напоминающий спелый баклажан. Но самое
замечательное в его облике – невероятных размеров дикорастущая борода, придающая её обладателю некоторое сходство с Карабасом-Барабасом. Глаза
Афиногена Ефстратьевича слезятся, в то время как сам он делает спазматические дыхательно-глотательные движения, словно карась, вытащенный из воды.

В кабинет ветеринара входит Настюша, доставленная в Мандровку с ближайшей железнодорожной станции два часа назад, специально посланной за ней
подводой. Настюша – Хрупкое создание лет восемнадцати.

УЯЗВИМОСТЬ

Она - стихия. Приезжала, когда хотела, и никогда не оставалась до утра. Говорила, что спать может только у себя и только одна.
Я сажал ее в такси, а сам возвращался в притихшую квартиру. В такие минуты мой дом не переносил меня. Бросал едкие упреки на каждом шагу. Уязвлял
расческой с пойманным рыжим волосом, закатившимся под стол тюбиком губной помады, чашкой с остатками чая, огрызком яблока в мойке, скрюченным
окурком в пепельнице. Перед тем, как уехать, она вдавливала его в фарфоровое дно удивительно тонкими пальчиками, а я задыхался, послушно
вдавливаясь.
На утро я вызывал Глашу, которая вытравливала ее следы из моего жилища.

Милая старая добрая Глаша тоже меня не одобряла. Вылавливая из постели ее трусики (она всегда забывала трусики) и отправляя их в жерло стиральной
машины, старушка неодобрительно бурчала про безответственных мужчин, которые не желают жениться, а только морочат девушке голову. Что я мог
возразить? Да Глаша бы мне и не поверила. Поразительным образом моя домработница ее обожала - незнакомую, не очень опрятную, взбаламошную мою
стихию. Однажды я видел, как Глаша, вздыхая и привычно бормоча под нос, аккуратно зашивала разорванное кружево.
Интересно, замечала ли она, что в моем доме ее всегда ждут чистые заштопанные трусики? Что ее ждут...
Наваждение... Мне отчаянно хотелось заснуть и проснуться рядом. Увидеть ее - ту, другую, без косметики, без манящей улыбки, без настороженных
глаз. Увидеть, как она спит. Услышать, как она дышит. Поправить одеяло. Прижаться лбом к плечу. И проснуться с беспричинно счастливой улыбкой.
Наваждение...
Однажды она решила уехать в три ночи. Измученный отъездами, я отказался провожать ее до такси. Она растерялась. И вдруг разрыдалась по-детски
сопливо.
Как мне захотелось собакой броситься к ногам, лизнуть под коленкой, поднырнуть головой под ладонь ее, собрать языком все ее слезы, сопли, кровь
свежих ран ее, острые крошки чувств ее, прокрасться вором, въесться угольной пылью, проскользнуть ужом, войти ненароком, почувствовать жадный вдох
отклика, заполнить собой берега ее, прочесть по губам подхлестывающие слова ее, провалиться в пропасть ее, достичь дна ее, пролиться, закрепиться
пролитым собой в лоне ее, чтобы прорасти в душу ее.
Но я не мог. Нежность пугала ее, а страстность будила чистую страсть.
Я решил - сегодня или никогда. Я так решил.
Молча ушел на кухню. Плеснул виски. И стал ждать. Отупело ждать, когда за ней захлопнется дверь.
Сзади подкрался ароматный шелест шелков.

Плодотворное сотрудничество




8 часов 42 минуты. Москва, 12-й этаж дома номер 15 по улице N

Лизу переполняли тоска и отчаяние. Она открыла окно и встала на подоконник. Глубоко вздохнула, готовясь шагнуть в никуда…

Её остановил странный звук – то ли покашливание, то ли кряхтение… Лиза обернулась. За кухонным столом – за её столом – сидело нечто непонятное.
Тёмно-зелёное, чешуйчатое и рогатое, с пучеглазой мордой, больше всего это нечто напоминало ящерицу-переростка. Оно открыло пасть, облизнулось
раздвоенным языком, и поинтересовалось у Лизы:

– Ну? Чего стоим, кого ждём? Прыгай, давай, как собиралась!
– А вввы.. собственно, кто? – Лиза хотела было испугаться, но вспомнила, что бояться ей, вроде бы, и нечего, раз она всё равно собралась сводить
счёты с жизнью.
– Демон, – сказало существо. – Очень рад знакомству.

Лиза закрыла глаза, сосчитала до пяти, снова открыла. Демон всё так же сидел за столом, постукивал когтистой лапой и смотрел нетерпеливо.

– Лиза, – представилась Лиза.
– Да знаю я, кто ты, - хмыкнул демон – девятнадцать лет, разбитое сердце, он тебя не любит, о чём сказал – демон глянул на кухонные часы – три
часа сорок семь минут назад, и ты решила, что жить тебе без него незачем… ну так что, прыгать-то будешь или нет?
- А тебе-то какая разница, чучело? – обиделась Лиза.
- Мне? Мне очень большая разница! – демон с воодушевлением махнул хвостом – Ты об асфальт – хрясь, брызги крови – во все стороны, все вопят, твоё
тело, разбившееся в лепёшку, отскребают, а я – я сопровождаю твою душу непосредственно в ад, куда самоубийцам положено… И удовольствие, и от
начальства поощрение. Давай, прыгай, не задерживайся.
– Раскомандовался тут, – разозлилась Лиза, – вот когда захочу, тогда и спрыгну.
– Так ты ж вроде и хотела, – удивился демон. – Не, ну смотри… я подожду, мне торопиться некуда.

Он задумчиво обозрел стол, углядел засохший бутерброд на тарелке, засунул в рот и принялся с аппетитом жевать. Лиза разозлилась окончательно,
подумала, и швырнула в наглую морду тапочек. С левой ноги. Демон поймал тапочек, внимательно оглядел, понюхал, и отправил в рот вслед за
бутербродом. Лиза швырнула второй. Демон раскрыл пасть и проглотил его, кажется, даже не жуя.

Лиза спрыгнула с подоконника в кухню и захлопнула окно.