Банка пива за BMW 5 E60, как сын лишил мать авто

В первую очередь к матери обвиняемого, владелице BMW, который собирались конфисковать. Редкая мать отвернется от сына, даже если он совершит преступление. В этой семье так и вышло: родительница пыталась всячески прикрыть уже взрослого мужчину. Но личностный конфликт в глазах общественности ушел на второй план — ведь на кону стоял дорогостоящий автомобиль. «Я на него копила всю жизнь», — призналась женщина. Вопреки общему мнению, это казалось правдой — члены семьи создавали впечатление людей со средним достатком, не более. По словам матери обвиняемого, машина стоит > 10000$, хотя на самом деле рыночная цена вдвое больше.

Почему суд все же принял решение изъять BMW 5-Series в кузове E60 2008 года выпуска?

За полчаса до начала заседания в узком кабинете здания «Зеленстроя» Фрунзенского района тихо переговаривались обвиняемый, его мать и адвокат. Все вели себя довольно раскованно, улыбались, сыпали пословицами: «Что тут сказать, бес попутал! Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся». Еще до появления судьи и прокурора попросили: «Не снимайте парня в лицо, не портите жизнь. Ему всего 32, еще все впереди». Несмотря на жару и духоту в маленькой комнате, обвиняемый так и не снял куртку с капюшоном, будто бы специально скрывал свою внешность. Мать уверенно заявила, мол, каким бы ни было решение, машину не отдам — это мои ноги, дойду по инстанциям куда угодно. Правда, в дальнейшем эта уверенность в ней пропала. Сменилась чувством неизбежности и слезами.

«Просто отвечайте на вопросы, — давал последние напутствия адвокат. — Говорите, как было: что ключи от автомобиля не давали, куда поехал сын, не знали». Из этих слов сразу стала понятна тактика защиты. По закону не могут конфисковать машину в случаях, когда водителя задержали пьяным за рулем автомобиля, выбывшего из законного владения собственника помимо его воли или в результате противоправных действий других лиц. Адвокат решил сделать ставку на фразу «помимо воли» и построил на этом основную линию ведения дела. Но были ли события того дня случайностью и, главное, — осталась ли женщина без машины против своего желания? Выяснить это (а значит, и решить вопрос об изъятии автомобиля) должен был суд.

Обвиняемый — 32-летний минчанин — вкратце рассказал о себе: «Холост, но совместно проживаю с девушкой. Ранее не привлекался к уголовной ответственности, но в апреле совершил ДТП, будучи пьяным. Есть высшее образование, но временно нигде не работаю. С весны до лета сотрудничаю с предприятием, продаю сельхозтехнику. Зарегистрирован как проживающий с мамой, но живу по другому адресу с невестой».

С его слов можно понять, как он оказался на скамье подсудимых: «В апреле ехал на Audi и врезался в Renault [известно, что водитель последней машины притормозил перед „спящим полицейским“, после чего в его автомобиль на большой скорости (около 100 км/ч) врезался Audi. На место ДТП выезжали спасатели, однако обошлось без серьезных травм. — Прим. Onliner.by]. Прибор показал значение выше допустимого. Но на то были причины. За день до аварии я выпил, но опьянение уже прошло. Сразу после столкновения был в шоке, мне даже очевидцы посоветовали выпить успокоительное. Я так и сделал, и, видимо, одно на другое наложилось. В итоге сказали, что был пьян. Дали „административку“, штраф в 30 базовых и лишили прав на четыре года. Я обжаловал решение, но получил отказ. А в декабре вновь поймали нетрезвым. Я понимаю, что такое поведение неприемлемо, вину полностью признаю, обещаю, что это не повторится». Последняя фраза звучала как заученный стишок, ее еще не раз услышат присутствующие на процессе.

Второе главное лицо в этом деле — мать обвиняемого. Она выступала в качестве свидетеля, до начала своих показаний сидела в коридоре, а потому не слышала, что говорил сын об их отношениях и договоренностях насчет автомобиля: «BMW принадлежит матери, купила машину в мае 2013 года. Она инвалид 2-й группы. У нее проблемы с суставами, тяжело ходить. Она знала, что у меня нет водительских прав, но давала автомобиль для поездок с другом или девушкой при условии, что за рулем будут они. В тот день она приехала к нам с невестой. Собиралась пойти на рынок. Я попросил поехать с другом по делам, о которых не хотел бы говорить. Но у товарища не получилось, и мне пришлось сесть за руль самому. Ключи были у моей девушки — она забыла отдать их после последней поездки. Куда именно я ехал, говорить не хотелось бы».

Тут по залу прошелся гул. Кто-то прошептал: «Ну, естественно», другие просто заулыбались, как будто бы поняли, по каким именно «делам» отправился мужчина. К слову, в первых показаниях он не скрывал — конечным пунктом поездки был магазин. На суде же версия была другой: «На обратном пути заехал в гастроном, купил пиво. Одну банку выпил на выходе. Когда сел в машину, открыл вторую и сделал несколько глотков». Позже окажется, что это не единственная смена показаний — что, в принципе, только усугубило положение.

— Как можете охарактеризовать этот поступок? — спросила судья.

— Могу объяснить: сделал так в связи с психологией, — прозвучал невнятный ответ. — Но я полностью раскаиваюсь. Что было дальше? Повернул во двор, почти доехал до дома. Там меня остановили инспекторы. В машине был пакет с банками пива. Сразу повезли на освидетельствование. У меня еще с утра было остаточное. Прибор показал 1,33 промилле. Могу добавить, что изменения в законе мне были известны не полностью. Не думал, что дело может закончиться конфискацией автомобиля.

Адвокат продолжал гнуть свою линию:

— Мать намеревалась дать вам BMW покататься?

— Не мне. Она не говорила, возьми ключи и езжай, — слова обвиняемого звучали будто бы заранее подготовленный монолог. — Она знала, что я могу поехать, но только как пассажир. Потому документы на машину держали в «бардачке». Мама вдова, на пенсии, инвалид — ей тяжело даже подниматься по лестнице. У меня есть сестра, но у нее двое детей, нет времени ухаживать. У меня самого может скоро появиться ребенок. Моя девушка подозревает, что беременна, в апреле мы собирались идти в ЗАГС. Я корю себя, ведь всегда до этого вел добропорядочную жизнь.

После последней фразы многие присутствующие не стали скрывать недоверие: кто фыркнул, кто усмехнулся.

Настал черед выступать свидетелю. Мать обвиняемого сразу заявила: «Машину не давала сыну. Его невесте разрешала ездить по надобности. В тот день приехала к ним на квартиру. Он попросил автомобиль. Но я сказала, вернусь с рынка — дам ключи. Сама пошла на рынок. Чрез полтора часа вернулась и смотрю — нет машины. Хотела набрать по сотовому, но оказалось, что забыла его в автомобиле. Звонила в домофон — не отвечали. Ну, подумала, значит, они взяли BMW. Поехала домой на общественном транспорте. С домашнего пыталась дозвониться до сына — не отвечали. А к вечеру все же услышала его — он тогда и сказал: „Мама, я попался“. Об апрельском ДТП он мне рассказал, но я не знала, что его лишили прав и повторное нарушение может закончиться конфискацией... Я после того в больницу попала».

Всеобщее настроение сочувствия прервал прокурор: «Скажите, почему так отличаются ваши первые показания от нынешних? Надеюсь, вы помните об ответственности за дачу ложных показаний? Ранее вы говорили, цитирую, „передала машину, не зная, для какой цели она понадобилась сыну. О том, что его лишили прав, не знала. Равно как и о том, что он пил спиртное. О возможной конфискации сказали недели две назад“».

Женщина явно растерялась. Ее до этого момента ровная, выстроенная речь превратилась в невнятное бормотание: «Я не давала ключи, понимаете? Потом звонила, а он не поднимал. А девушке не набирала — вдруг она на работе… Ключи были у нее… Но ему не давала… В первый раз сталкиваемся с судами, не знаем, что говорить надо…»

— Правду! — отрезала судья. — Что значит, вы «передали автомобиль»? Почему вы не заявили об угоне, когда не обнаружили машину? Как догадались, что BMW взял обвиняемый?

Женщина не смогла ответить. Несмотря на отсутствие напора в тоне судьи, мать расплакалась.

Слово взял прокурор. Он обратился к водителю: «Вы говорите, что ухаживаете за мамой. Но как тогда объяснить ваш поступок? Оставили ее — инвалида, которому сложно ходить — в другом районе города, а сами поехали на ее автомобиле. Была ли в той поездке экстренность? О чем идет речь, когда вы говорите «по делам, о которых не хочу рассказывать»? Вы ехали кого-то спасать?»

Присутствующие в зале не могли не заметить, как адвокат отрицательно качал головой.

— Нет, — после паузы ответил обвиняемый. — Крайней необходимости не было.

Прокурор стал зачитывать другие материалы дела: «Обвиняемый неоднократно привлекался за нарушение ПДД: четыре раза за превышение скорости, один раз за невыполнение требований сигналов регулирования движения, еще один раз за вождение в пьяном виде и ДТП (о чем сегодня говорили). На учете в наркологии не состоит, не характеризуется как злоупотребляющий спиртным».

Во время прений гособвинитель обратил внимание, что действиям обвиняемого дана верная квалификация, а к смягчающим обстоятельствам можно отнести только раскаяние водителя. «Прошу учесть общественную опасность преступления, ведь на пути BMW мог оказаться пешеход, — заметил прокурор. — Показания свидетеля спорны: мать пытается не столько выгородить сына, сколько оставить за собой автомобиль. Временное водительское удостоверение обвиняемого находилось в папке со всеми документами на машину, что указывает — он пользовался BMW часто. Прошу назначить наказание в виде четырех лет ареста, штрафа в 400 базовых величин, лишения прав на пять лет и применить спецконфискацию в отношении BMW».

В ответной речи адвокат попытался возразить предыдущему оратору: «Никаких последствий (вреда ни для людей, ни для имущества) от действий подзащитного не было. Как часто пишут в СМИ, вдруг перед пьяным водителем могла бы переходить дорогу беременная. Предполагать можно многое. Но факт в данном случае один: машиной управлял нетрезвый человек. За одно это деяние к нему применяют сразу четыре наказания: арест, штраф, лишение удостоверения и конфискацию автомобиля. Плюс к тому сама уголовная ответственность является наказанием со всеми вытекающими последствиями для карьеры и жизни в целом. Не соглашусь с арестом. За такое преступление нет необходимости изолировать человека от общества. Также не согласен с конфискацией: во-первых, в момент первого нарушения дополнения в закон еще не вступили в силу, а во-вторых, машина выбыла из законного владения собственника».

Последнее слово обвиняемого было довольно коротким: «Признаю вину. Хочу извиниться перед матерью. Считаю мое поведение неприемлемым. Обещаю, такое не повторится».

Пока судья удалилась из зала для подготовки приговора, между защитником и гособвинителем разгорелась дискуссия о новом законе, которую можно свести к противоположным тезисам. Адвокат заявил, что нужно было бы ввести градацию опьянения. При сильном можно было бы и конфисковывать автомобиль, ведь «на районе люди каждое утро могут садиться за трактор слегка выпившими. Неужели всю технику у сельхозпредприятий понемногу изымут?»

«Скорее предприятия не будут доверять машины ненадежным людям, — возразил прокурор. — Градация опьянения неуместна с учетом специфики наших людей. Она воспринималась бы неверно. Некоторые бы думали: „Выпью 200 грамм, и прибор на медосвидетельствовании не покажет сильного опьянения“. Новым законом хотели полностью запретить „пьянку за рулем“. Казалось бы: выпил и попался? Подожди год и садись нетрезвым еще раз. Но раз не вытерпел, о чем тут говорить?»