«Убирайтесь в свою Россию»: почему невозможно восстановление СССР

«Очень хочется в Советский Союз! Атомный, страшный, большой, коварный...» Не все знакомы с творчеством группы «Ундервуд», но транслируемое ею настроение разделяют, безусловно, очень многие. Новая волна ностальгии накатила на общество в связи с новой армяно-азербайджанской войной. «В СССР такого не было, в СССР все жили дружно», — уверяют тоскующие по «исчезнувшей империи». Кто-то по незнанию, кто-то — позабыв, а некоторые — осознанно искажая историю.
В Советском Союзе много чего не было, но межнациональные конфликты присутствовали в таком ассортименте и таких масштабах, что утерли бы нос и нашему, не самому спокойному времени. Причем отсчет надо начинать отнюдь не с горбачевской перестройки.

Ответ на вопрос, когда все это началось, очень прост — с самого начала. В смысле с установления советской власти. Шествие ее по национальным окраинам распадавшейся империи было вопреки советским учебникам истории далеко не триумфальным. И совсем не мирным.

К примеру, первый советско-украинский конфликт разразился уже в конце 1917 года: 5 декабря Совнарком РСФСР постановил «считать Раду в состоянии войны с нами». Дальше — больше. Советская Россия воевала с Эстонией, Латвией, Литвой, Грузией, Арменией, Азербайджаном, казахской Алаш-Ордой, Хивинским ханством, Бухарским эмиратом... В общем, со всеми успевшими вкусить независимости осколками империи.

Конечно, межнациональными эти столкновения можно назвать лишь отчасти: представители «освобождаемых» большевиками народов находились, как правило, по обе стороны линии фронта. Тем не менее главным вопросом всех этих противостояний был, как ни крути, национальный. Вопрос самоопределения.

И победа большевиков — в случае с Прибалтикой она была отсрочена на 20 лет — отнюдь его не закрыла. Ни в какой из провинций красной империи. Одно национальное восстание следовало за другим: Армения (1921 год), Грузия (1924-й), Якутия (1924-й, 1927-й), Дагестан (1930-й), Чечня (1924–1925 гг., 1929–1930 гг., 1932-й), басмаческое движение в Средней Азии (1920-й — конец 1930-х)...

Масла в огонь подлила коллективизация, которая во многих случаях по своим последствиям носила характер геноцида. Пожалуй, особенно отчетливо это проявилось в Казахстане: по оценкам историков и демографов, в результате спровоцированного «коллективизаторами» голода погибло от трети до половины казахов. Но безропотным это заклание назвать никак нельзя.

Вот неполный список антисоветских выступлений на территории Казахстана в этот период: Бостандыкское и Батпаккаринское восстания (1929 год), Иргизское, Кзыл-Ординское, Асанское, Балкаш-Шокпарское, Барибаевское, Сарысу-созакское восстания (все — 1930 год), Алакское (1931-й), Адаевское (1929–1932 гг.)...

После подавления всех этих больших и малых «буржуазно-националистических мятежей» наступило кратковременное относительное затишье. А затем — новый мощный всплеск национального движения, совпавший с началом Великой Отечественной войны. И войной же, собственно, и спровоцированный.

«Националистическое подполье», как в советские времена было принято называть сторонников независимости «братских республик», увидело в нацистском нашествии грандиозный шанс для себя. И не преминуло им воспользоваться.

Первое восстание в тылу Красной армии вспыхнуло уже 22 июня 1941 года — так называемое Июньское восстание в Литве. Повстанцы атаковали отступающие подразделения РККА, брали под контроль стратегически важные объекты и целые города. Похожим образом развивались события в Латвии, Эстонии и на Западной Украине.

Неспокойно было и на Кавказе. О масштабах антисоветских выступлений на территории северокавказских автономий в период войны историки спорят до сих пор. Но сам их факт отрицать трудно. Вот один из характерных эпизодов этого противостояния, описанный в докладе начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД СССР Леонтьева:

«16–17 августа 1942 г. объединенные кадровые банды Бадаева Амчи, Магомадова Идриса, Хамзаева Кудуза, Исмаилова-Сангиреева, Махмудова, Девзелигова и других, а также спровоцированная часть местного населения, возглавляемая Шериповым и Исраиловым, совершили нападение на райцентр Шаройского района Химой и селения Дзумсой и Тазбичи Итум-Калинского района... 18 августа повстанцы в количестве около 1500 чел. окружили райцентр Итум-Кале, но подоспевшими на помощь Итум-калинскому гарнизону войсками НКВД были разогнаны».

Впрочем, проблемы такого рода возникали и очень далеко от фронта. Яркий пример — ямальское восстание 1943 года, известное также как «Мандалада» (так у ненцев называется народный сход для решения важнейших вопросов). Но в этом случае мотивы были далеки и от войны, и от какой бы то ни было идеологии. Поводом стало то, что пункты кооперации перестали отпускать оленеводам хлеб — притом что налоги продолжали исправно взиматься.

Восстание, естественно, было подавлено. Однако у ненцев было по крайней мере то преимущество, что их невозможно было выслать в «отдаленные районы СССР». И так уже жили дальше некуда — позади только Северный Ледовитый. Между тем депортация была в те годы основным методом наказания народов и групп населения, заподозренных в нелояльности.

С 1920 по 1953 год было принудительно выслано более шести миллионов человек. Десять народов — немцы, корейцы, финны-ингерманландцы, карачаевцы, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы, крымские татары и турки-месхетинцы — подверглись тотальной депортации. Оценки числа погибших в результате «великого выселения народов» колеблются в интервале от 700 тысяч до 1,2 миллиона.

Но больше всего хлопот у советской власти было с братьями-славянами (на Украине — с бандеровским движением, в Белоруссии — с «Черным котом», боевым крылом Белорусской независимой партии) и с прибалтийскими «лесными братьями».

Общие безвозвратные потери противоборствующей стороны — военнослужащие, сотрудники милиции и госбезопасности, советский актив — около 30 тысяч.

И это лишь один, пусть и самый большой из мятежных регионов. И лишь — до 1952 года. Партизанская война, постепенно затухая, шла еще несколько лет. На Западной Украине последнее боестолкновение между советскими спецслужбами и бандеровцами произошло, по имеющимся данным, в 1960 году. Последний литовский «лесной брат», Антанас Крауялис, был ликвидирован в ходе спецоперации в 1965 году. Последний эстонский, Аугуст Саббе, — в 1978-м.

Эти бои были уже, понятно, лишь отголосками прежней эпохи. Военная фаза противостояния между советской метрополией и непослушными окраинами завершилась в основном в середине 1950-х годов. И практически одновременно с этим началось возвращение к «ленинским нормам» в национальной политике.

С представителей депортированных народов сняли статус ссыльных. А некоторым — чеченцам, ингушам, калмыкам, карачаевцам, балкарцам — даже разрешили вернуться к родным очагам.

Баррикады эпохи застоя

Наступившая новая эпоха продолжалась 30 лет — до второй половины 1980-х. Этот период был самым мирным, самым спокойным, самым благополучным в межнациональных отношениях за все 74 года советской власти. Собственно, именно его — а совсем не то, что было до и после, — и имеют в виду, вспоминая с ностальгией о советской дружбе народов.

Но идиллическими эти отношения не были даже в «золотое» тридцатилетие. Да, войн не было. Но погромов, резни, волнений — сколько угодно. Вот лишь несколько примеров.

1958 год: русский бунт в Грозном. Поводом послужило убийство группой чеченцев молодого русского рабочего. Реакцией русского населения стали стихийные митинги, переросшие в открытое восстание. Развитие события было вполне революционным: бунтовщики захватили здание обкома, прорвались в здания республиканских управлений МВД и КГБ, попытались занять телефонную станцию и блокировать вокзал.

Резолюция грозненского майдана, размноженная на реквизированных обкомовских бланках, гласила: «Учитывая проявление со стороны чечено-ингушского населения зверского отношения к народам других национальностей, выражающегося в резне, убийствах, насилии и издевательствах, трудящиеся города Грозного от имени большинства населения республики предлагают... переименовать ЧИАССР в Грозненскую область... Чечено-ингушскому населению разрешить проживать в Грозненской области не более 10 процентов от общего количества населения...»

Порядок был восстановлен лишь после ввода в город войск и введения комендантского часа. Причем толпа и тут активно сопротивлялась, забрасывала военнослужащих камнями. По данным МВД, в ходе беспорядков погибли два жителя города, пострадало 32 человека (в том числе четыре сотрудника милиции).

1967 год: массовые беспорядки в Нагорном Карабахе, спровоцированные убийством армянского мальчика. По свидетельству очевидца, «Степанакерт превратился в настоящее поле боя». В город были введены войска, применившие боевое оружие. 14 человек, обвиненных в организации беспорядков, приговорили к различным срокам заключения, пятерых зачинщиков — к расстрелу.

1969 год: антирусские погромы в Ташкенте. События начались 4 апреля 1969 года на центральном стадионе столицы Узбекистана во время футбольного матча между командами «Пахтакор» и «Динамо» (Минск). На трибунах появились плакаты с надписями типа «русские — вон!»

Проигрыш ташкентской команды еще больше накалил страсти. Вначале атаке подверглись трибуны с русскими болельщиками, затем беспорядки выплеснулись на улицы города. Группы узбекской молодежи охотились на людей со славянской внешностью и избивали их. 8 апреля, после матча «Пахтакор» — «Спартак» (Москва), все повторилось.

«Молодчики с гиканьем и руганью, с криками «Ур!» (бей) с налета валили русских девушек на землю, раздирали в один миг одежду в клочья, оставляя девушек голыми, — рассказывал о событиях этого дня в письме в газету «Правда» некто В.Смирнов (послание, разумеется, не было опубликовано, но было передано в ЦК КПСС). — Наряды милиции бегали от толпы к толпе, не в силах что-либо сделать...

1981 год: массовые беспорядки в Орджоникидзе (ныне — Владикавказ), столице Северо-Осетинской АССР, продолжавшиеся в течение трех дней — с 24 по 26 октября. В самой Северной Осетии эти события часто называют «осетинской революцией». В соседней Ингушетии трактовка предсказуемо иная: там говорят о «вылазке осетинских националистов». В милицейских же отчетах это квалифицировалось как «выступления экстремистских и хулиганских групп местных жителей».

Триггером послужило убийство водителя такси, осетина по национальности. Но понятно, что это был лишь непосредственный повод. Отношения между осетинами и ингушами были накалены до предела: один инцидент следовал за другим. И у каждой стороны были, естественно, своя интерпретация этих происшествий, своя правда.

Тем не менее главные претензии тогда были предъявлены к власти, не желавшей, по версии участников бунта, «положить конец беззаконию». Попытки силового разгона стихийных митингов только разозлили людей. Разъяренная толпа штурмовала и захватила обком партии и ряд других административных зданий. Некоторые из них были подожжены.

«Восставшему народу» противостояли военнослужащие внутренних войск и курсанты размещенных в городах военных училищ. В столице республики шли настоящие уличные бои.

Зона разлета

О том, что реальность сильно отличалась от сладких речей, догадывались, конечно, многие. Но подлинный масштаб проблем в межнациональных отношениях стал очевиден лишь после того, как с клокочущего вулкана «дружбы» слетела крышка партийно-чекистского контроля. Слетела, конечно, не сама по себе и не сразу, а вследствие «демократизации всех сторон жизни советского общества». Короче говоря — в результате перестройки.

Горбачевские реформы вызвали двойной эффект. Во-первых, падение прежних барьеров оказало огромное стимулирующее воздействие на националистов всех мастей. Во-вторых, проблемы и инциденты перестали замалчиваться: то, о чем раньше даже шептаться было нельзя, стали писать в газетах и показывать по ТВ.

Собственно, этот контраст между прежним пропагандистским лубком и хлынувшим потоком нефильтрованной информации и создал миф, набравший силу в первые постсоветские годы: перестройка-де разрушила дружбу народов, прочный межнациональный мир.

Архитекторов и прорабов перестройки ругать, конечно, есть за что. Но в защиту их следует сказать, что ни один из межнациональных конфликтов не возник в период горбачевского или ельцинского правления. У всех была длинная доперестроечная — а у многих и досоветская — история. Какие-то на момент начала реформ находились в замороженном, какие-то — в тлеющем, а некоторые, как тот же осетино-ингушский, — в открыто пылающем состоянии.

Без этого бэкграунда совершенно не понять случившееся на рубеже 1980-х — 1990-х годов — почему «братья» принялись вдруг выяснять отношения, а то и убивать друг друга. Ведь не с Луны же свалились все эти «национальные активисты»! Ходили в советские школы, учились в вузах, носили октябрятские звездочки и пионерские галстуки, состояли в комсомоле и профсоюзах. А многие — в партии. И всюду, по идее, воспитывались в духе «пролетарского интернационализма».

Если считать, что с воспитанием все получилось, то объяснить метаморфозу, произошедшую с «братской семьей», можно лишь с помощью версий мистико-конспирологического сорта. Ну, к примеру, той, что советских людей в одночасье поразил некий зловредный вирус, затмивший их сознание, заставивший забыть, что они составляют «новую историческую общность». Правда, тогда придется признать, что вирус никуда не делся и по-прежнему делает свое черное антисоветское дело.

Ни одна из расселившихся по отдельным квартирам бывших братских республик не захотела вернуться в «коммуналку». Годы идут, а осколки советской империи, подобно космическим телам после Большого взрыва, лишь все дальше разлетаются друг от друга.

Словом, представление, что народы спят и видят, как «распри позабыв, в великую семью соединятся», — такой же миф, как и монолитность советской «братской семьи».

Не исключение даже Россия. Да, ностальгия бьет исторические рекорды: о распаде СССР сожалеют более двух третей, около 70 процентов россиян. Но при этом за «восстановление СССР в его прежнем виде» выступают, согласно результатам последних проведенных на эту тему социологических исследований («Левада-Центр»), лишь около 12 процентов респондентов. Народ далеко не так наивен и забывчив, как хотелось бы некоторым нашим мечтающим о «чем-то большем» политикам.