2624
2
На первых же страницах романа покоробила подловатость натуры Павки – он подсыпал махорки в тесто для куличей, которое затеяла перед Пасхой матушка отца Василия – он преподавал в школе Закон Божий.
Он, Павка, ещё бы толчёного стекла туда сыпанул, совсем по-революционному было б. За этот геройский поступок Павку погнали из школы. Тогда-то и выработался его мстительный характер, он поклялся: «Никому не прощу своих обид! Не забуду, не прощу!»
Он, Павка, ещё бы толчёного стекла туда сыпанул, совсем по-революционному было б. За этот геройский поступок Павку погнали из школы. Тогда-то и выработался его мстительный характер, он поклялся: «Никому не прощу своих обид! Не забуду, не прощу!»
Павка вообще не терпел поповского сословия. Попы у него руководят антисоветскими восстаниями. Отец Василий почему-то оказывается во главе эсэровского комитета, хотя из истории известно, что эсэры были стопроцентные атеисты. Павка, когда победила большевистская революция, выгнал из дома поповскую семью и разметил в нём райком: «В большом зале, где благочестивые хозяева лишь в престольные праздники принимали гостей, теперь всегда людно. Поповский дом стал партийным комитетом». Отомстил. Молодец. Где бедовали батюшка с семьёй – не сообщается.
Не терпит Павка и обыкновенного семейного счастья. Уже после гражданской войны он отдыхает в санатории в Евпатории. Получает письмо от матери, она пишет, что там, в Крыму, живёт её старинная знакомая Альбина Кюцам.
Мать спрашивает: не мог бы Павлуша навестить её? И Павка решает провести у этих самых Кюцам недельку. Является к ним. Обычная семья: отец, мать, две дочери – Лиля и Тая, и сын Георгий. Островский пишет: «Семья Кюцам радушно приняла Корчагина». Чем же ответил Павка на радушие? Ему сразу не понравился старик Кюцам – хмурый какой-то. А Лиля просветила гостя: папаша страшный деспот, убивает всякую инициативу и малейшее проявление воли.
Какую же инициативу убивает папаша? Какую волю давит? Позже выясняется: запрещает Леле беспорядочные половые связи, что было модно в первые послереволюционные годы. Читаем: «Кюцам сосредоточенно размешивал сахар в стакане и зло поглядывал поверх очков на сидящего перед ним гостя. — Семейные законы теперешние осуждаю, — говорил он. — Захотел — женился, а захотел — разженился. Полная свобода.
Старик поперхнулся и закашлялся. Отдышавшись, показал на Лелю: — Вот со своим хахалем сошлась, не спросясь, и разошлась, не спрашивая. А теперь, извольте радоваться, корми ее и чьего-то ребенка. Безобразие!»
А ведь прав старик Кюцам. Такие семейные законы и я осуждаю. Но Павка, он же человек передового общества, потому у него другие представления о семейной жизни: «Ночью Павел долго думал о семье Кюцам. Случайно занесенный сюда, он невольно становился участником семейной драмы. Он думал над тем, как помочь матери и дочерям выбраться из этой кабалы… Выход был один: расколоть семью — матери и дочерям уйти навсегда от старика. Но это было не так просто. Заниматься этой семейной революцией он был не в состоянии, через несколько дней он должен уехать».
Ничего себе революционер! Побыл в семье, которая его приняла доброжелательно и радушно, два дня, и сразу же определил: надо её расколоть! И вбил первый клин: переспал с Таей. А ведь незадолго до этого, ещё в Киеве, он сурово осудил одного ловеласа, некоего Файло, который похвалялся: «Можешь меня поздравить: я вчера обработал Коротаеву».
Реакция Павки была мгновенной: «Корчагин схватил дубовый табурет и одним ударом свалил Файло на землю. В кармане Корчагина не было револьвера, и только это спасло жизнь Файло».
Павку потому и отправили в санаторий в Евпаторию, что он сильно переволновался от этого случая, надо нервную систему успокоить. Ну, а когда ему подвернулась безропотная Тая, он тут же её обработал. Окажись там был Файло, он имел полное право повоспитывать Павку дубовым табуретом по голове.
Но что дальше? А дальше Павке надо было уезжать в Харьков, и он покидает Кюцамов, не доведя революцию до конца, что его не красит как борца с косностью и домостроем.
Старику Кюцаму не давали спать, а ему сранья на работу. На тяжёлый труд. И брёл он, несчастный, невыспавшийся. Злым возвращался домой.
А Павка весь день валяется на кровати с «Капиталом», прерываясь иногда на любовные утехи с Таей.
Вскоре Павка решил, что пожар в семье уже достаточно занялся – пора сваливать. И, захватив с собой Таю, поехал в Харьков. При этом честно предупредил любовницу: если что – разбегаемся без всяких обязательств. Тая безропотно соглашается.
Для Павки семья – это вообще что-то подозрительное. Брат Артём женился. Его семейная жизнь произвела на Павку тягостное впечатление: ««Какая нелёгкая затянула сюда Артема? Теперь ему до смерти не выбраться. Будет Стёша рожать каждый год. Закопается, как жук в навозе. Ещё, чего доброго, депо бросит, — размышлял удручённый Павел, шагая по безлюдной улице городка. — А я было думал в политическую жизнь втянуть его».
В рассказе Пантелеймона Романова «Ветка черемухи», написанном в те же 30-е годы, размышления героини: «У нас принято относиться с каким-то молодеческим пренебрежением ко всему красивому, ко всякой опрятности и аккуратности как в одежде, так и в помещении, в котором живёшь.
В общежитии у нас везде грязь, сор, беспорядок, смятые постели. На подоконниках - окурки, перегородки из фанеры, на которой мотаются изодранные плакаты, объявления о собраниях. И никто из нас не пытается украсить наше жилище».
И об отношениях между студентами: «Все девушки и наши товарищи-мужчины держат себя так, как будто боятся, чтобы их не заподозрили в изяществе и благородстве манер. Говорят нарочито развязным, грубым тоном, с хлопаньем по спине. И слова выбирают наиболее грубые... Любви у нас нет, у нас есть только половые отношения, потому что любовь презрительно относится у нас к области «психологии», а право на существование у нас имеет только одна физиология».
Очень похоже на Павкины отношения к женскому полу. Кстати, он в первые революционные годы сделал попытку втянуть Тоню в комсомольскую работу. «Пригласил её на городское собрание комсомола. Тоня согласилась, но когда она вышла из комнаты, где одевалась, Павел закусил губы. Она была одета очень изящно, изысканно, и он не решался вести ее к своей братве.
Тогда же в клубе ему было тяжело видеть ее расфранченной среди выцветших гимнастерок и кофточек. Ребята приняли Тоню, как чужую».
Быть одетым красиво – это разновидность преступления. Если в романе возникает персонаж – красиво одетый, то он к нему сразу подозрение: а не скрытый ли это классовый враг? От людей в изящной одежде любой подлости можно ожидать. Для чего девушка одевает изящное, изысканное платье? Да чтобы буржуя подцепить!
Теперь о строительстве узкоколейки. В советское время этот эпизод из романа подавался как высшее проявление героизма. Но что было на самом деле? Летом где-то под Киевом нарубили дров. И забыли про них. Непонятно, почему нельзя было вывезти дрова в тёплое приятное время года? Почему дотянули до момента, когда белые мухи закружились?
В романе, правда, назван виновник – председатель железнодорожного профсоюзного комитета. Судя по описанию, это премерзкий тип: во-первых, лысый, во-вторых, «перебирает проворными пальцами кипу бумаг», в-третьих, у него «маленький ротик с обиженной складкой губ», в-четвертых, «вытирает клетчатым платком полированную макушку, а потом долго не может попасть рукой в карман». Ну, ясно же, что контра. Вредитель чистой воды.
Лысому на заседании губисполкома задают вопрос в лоб: «Что вы сделали для доставки дров?» И вот тут внимание! Вредитель и контра даёт ответ: «Я трижды сообщал в правление дороги». Казалось бы, надо разобраться, почему на эти сообщения не было никакой реакции? Вместо этого член губисполкома, слесарь и старый большевик Токарев «кольнул лысого враждебным взглядом: «Вы что же, нас за дураков считаете?»
Если б лысый был смелым человеком, то он должен был ответить: да, считаю вас за дураков! Вас трижды предупреждали, что пора вывозить дрова, а вы, вместо того, чтобы энергично взяться за дело в тёплое время года, погрязли в своих партсобраниях и партучёбе и упустили момент. Но осмелься он на такое – подписал бы себе смертный приговор.
Жухрай (это революционный матрос) пишет записку председательствующему: «Я думаю, этого человека надо проверить поглубже: здесь не простое неумение работать. Давай прекратим разговоры с ним, пусть убирается, и приступим к делу».
И вот дураки приступают к делу. Они посылают на прорыв других дураков, в том числе и Павку Корчагина. Жуть, что им пришлось пережить. Вот картинка: «Одиноко среди леса ютилась маленькая станция. От каменной товарной платформы в лес уходила полоса разрыхленной земли. Муравьями облепили ее люди. Противно чавкала под сапогами липкая глина. Люди яростно копались у насыпи. Глухо лязгали ломы, скребли камень лопаты. А дождь сеял, как сквозь мелкое сито, и холодные капли проникали сквозь одежду. Дождь смывал труд людей. Густой кашицей сползала глина с насыпи».
Герои, конечно. Но герои по милости дураков. И терпели страшные лишения опять же по милости дураков. Вот пример: жили несчастные дорогостроители в здании маленькой станции – без окон, без дверей. Холод такой, что по утрам Павка не мог отодрать волосы от пола – примерзали.
Правда, непонятно, почему не сообразили разводить на ночь костры – дров-то было у них немеряно. Уже когда заканчивали узкоколейку, Жухрай прислал для жилья четыре спальных вагона. В них были печки, а значит тепло. Да и жизнь в вагоне несравненно комфортнее, нежели на соломе в каменном продуваемом здании. Но непонятно: что мешало Жухраю пригнать эти в вагоны с самого начала строительства? Чтоб не мучился его младший друг. Да потому что дурак он, этот матрос Жухрай.
Дураки отличаются ещё тем, что за их глупости расплачиваются другие. Вернёмся к эпизоду встречи Павки и Тони. Как на узкоколейке оказалась Тоня? Да очень просто: доблестные герои остановили скорый поезд, высадили пассажиров, вручили им лопаты: а ну, буржуазия, работай на благо рабочего класса! Но если дрова не вывезли одни, то причём здесь пассажиры скорого поезда? Почему они должны расхлёбывать дурость партийцев?
А Жухрай, между тем, для Павки учитель жизни. Вот чему он учил своего молодого товарища:
– Я, братишка, в детстве тоже был вот вроде тебя. Не знал, куда силенки девать, выпирала из меня наружу непокорная натура. Жил в бедности. Глядишь, бывало, на сытых да наряженных господских сыночков, и ненависть охватывает.
Бил я их частенько беспощадно, но ничего из этого не получалось. Биться в одиночку — жизни не перевернуть. У тебя, Павлуша, все есть, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело, только вот молод очень и понятие о классовой борьбе очень слабое имеешь.
Я тебе, братишка, расскажу про настоящую дорогу, потому что знаю: будет из тебя толк. Тихоньких да примазанных не терплю. Теперь на всей земле пожар начался. Восстали рабы и старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки, а народ крепкой породы, который перед дракой не лезет в щели, как таракан от света, а бьет без пощады. Он с силой ударил кулаком по столу».
Для дураков самая радость – раздуть пожар, а что результат этого геройства братвы остаётся только пожарище это дело десятое. Павка истово следовал заветам Жухрая. Крушил, ломал, убивал. Раздувал пожар. Ведь, если призадуматься: а что полезного Павка сделал за свою жизнь? Закончил три класса школы. Потом работал в буфете – топил печь, мыл посуду.
Не подвиг. Это судьба многих мальчиков в те времена. Потом брат Артём устроил его подручным кочегара на электростанцию. Там он и познакомился с Жухраем. Кочегар – это профессия, которая не требует интеллекта. Потом Павка полгода был подручным у электромонтёра, кое-чему обучился у него.
А потом революция! И понеслось! Тут уж Павке не до работы. Как написано в романе: «Носился по родной стране Павел Корчагин на тачанке, на орудийном передке, на серой, с отрубленным ухом лошадке. Возмужал, окреп. Вырастал в страданиях и невзгодах. Успела зажить кожа, растертая в кровь тяжелыми патронными сумками, и не сходил уже твердый рубец мозолей от ремня винтовки».
В одном из жестоких боёв его ранило. Рана была почти смертельной – едва выкарабкался. Врачи (буржуи, кстати, недорезанные) попались хорошие, спасли. Серия сложных операций – и Павка снова в седле.
Война закончилась. Подался Павел в Киев. Нашёл там Жухрая, который в ЧК боролся с внутренней контрой. Тот взял младшего товарища к себе: «Будем с тобой контру душить».
Подробности, как душили контру, в книге опущены, но видимо, удушение контры было столь кровавым, что даже железные нервы Корчагина не выдержали – ушёл: «Нервная обстановка в ЧК сказалась на здоровье Павла. Участились контузионные боли. Наконец после двух бессонных ночей, когда пытали контрреволюционную сволочь, он потерял сознание». И обратился к Жухраю с просьбой отпустить его.
Возвращается Павка в Киев. Опять комсомольская работа – а чем ему ещё заниматься? Ведь профессии у него нет, не в кочегары же идти. А на комсомольской работе и знать ничего не надо, шпарь партийные лозунги. Тогда-то Павка и использовал дубовый табурет для того, чтобы в голове комсомольца Файло восторжествовала коммунистическая мораль.
Ну, а дальше: санаторий в Евпатории, начало революции в семье Кюцам, попытка стать журналистом, возращение в Крым, чтобы довести революцию в семье Кюцам до конца. Развалил семью, уезжает оттуда, прихватив как приз Таю.
Вот почти и вся судьба. Да, чуть не забыл. Павка был делегатом съезда ВЛКСМ. В книге это описано торжественными словами: «Тяжёлый бархат занавеса медленно раздвинется, секретарь ЦК начнет, волнуясь, теряя на миг самообладание перед несказанной торжественностью минуты: — Шестой съезд Российского Коммунистического Союза Молодежи считаю открытым.
Никогда более ярко, более глубоко не чувствовал Корчагин величия и мощи революции, той необъяснимой словами гордости и неповторимой радости, что дала ему жизнь, приведшая его как бойца и строителя сюда, на это победное торжество молодой гвардии большевизма».
Вот такая бестолковая бессмысленная судьба. К главному герою возникает не восхищение, не желание подражать ему, а жалость: как же бездарно он промотал свою короткую жизнь. Недалёкий, необразованный, бескультурный, упёртый, а взялся устанавливать новый порядок – будущее всего человечества. Если же кто не соглашался с ним, с его идеями, того в расход. Впечатление, что это помесь Шарикова со Швондером.
Конечно, нельзя забыть о трагедии: Павка стал инвалидом. Он слепнет, у него отнимаются ноги, а потом его поражает полный паралич. И тогда он принимается писать книгу. Ясно, что прообраз Корчагина – это сам автор романа Николай Островский.
Самые известные слова из «Как закалялась сталь»: «Жизнь даётся один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…». Эту мысль автор утянул у Чехова. Сравним: «Жизнь даётся один раз и хочется прожить её бодро, осмысленно, красиво…» – из повести «Записки неизвестного человека».
Ничем сегодня Павка Корчагин не поможет подрастающему поколению.
Автор: Николай Андреев
Не терпит Павка и обыкновенного семейного счастья. Уже после гражданской войны он отдыхает в санатории в Евпатории. Получает письмо от матери, она пишет, что там, в Крыму, живёт её старинная знакомая Альбина Кюцам.
Мать спрашивает: не мог бы Павлуша навестить её? И Павка решает провести у этих самых Кюцам недельку. Является к ним. Обычная семья: отец, мать, две дочери – Лиля и Тая, и сын Георгий. Островский пишет: «Семья Кюцам радушно приняла Корчагина». Чем же ответил Павка на радушие? Ему сразу не понравился старик Кюцам – хмурый какой-то. А Лиля просветила гостя: папаша страшный деспот, убивает всякую инициативу и малейшее проявление воли.
Какую же инициативу убивает папаша? Какую волю давит? Позже выясняется: запрещает Леле беспорядочные половые связи, что было модно в первые послереволюционные годы. Читаем: «Кюцам сосредоточенно размешивал сахар в стакане и зло поглядывал поверх очков на сидящего перед ним гостя. — Семейные законы теперешние осуждаю, — говорил он. — Захотел — женился, а захотел — разженился. Полная свобода.
Старик поперхнулся и закашлялся. Отдышавшись, показал на Лелю: — Вот со своим хахалем сошлась, не спросясь, и разошлась, не спрашивая. А теперь, извольте радоваться, корми ее и чьего-то ребенка. Безобразие!»
А ведь прав старик Кюцам. Такие семейные законы и я осуждаю. Но Павка, он же человек передового общества, потому у него другие представления о семейной жизни: «Ночью Павел долго думал о семье Кюцам. Случайно занесенный сюда, он невольно становился участником семейной драмы. Он думал над тем, как помочь матери и дочерям выбраться из этой кабалы… Выход был один: расколоть семью — матери и дочерям уйти навсегда от старика. Но это было не так просто. Заниматься этой семейной революцией он был не в состоянии, через несколько дней он должен уехать».
Ничего себе революционер! Побыл в семье, которая его приняла доброжелательно и радушно, два дня, и сразу же определил: надо её расколоть! И вбил первый клин: переспал с Таей. А ведь незадолго до этого, ещё в Киеве, он сурово осудил одного ловеласа, некоего Файло, который похвалялся: «Можешь меня поздравить: я вчера обработал Коротаеву».
Реакция Павки была мгновенной: «Корчагин схватил дубовый табурет и одним ударом свалил Файло на землю. В кармане Корчагина не было револьвера, и только это спасло жизнь Файло».
Павку потому и отправили в санаторий в Евпаторию, что он сильно переволновался от этого случая, надо нервную систему успокоить. Ну, а когда ему подвернулась безропотная Тая, он тут же её обработал. Окажись там был Файло, он имел полное право повоспитывать Павку дубовым табуретом по голове.
Но что дальше? А дальше Павке надо было уезжать в Харьков, и он покидает Кюцамов, не доведя революцию до конца, что его не красит как борца с косностью и домостроем.
Старику Кюцаму не давали спать, а ему сранья на работу. На тяжёлый труд. И брёл он, несчастный, невыспавшийся. Злым возвращался домой.
А Павка весь день валяется на кровати с «Капиталом», прерываясь иногда на любовные утехи с Таей.
Вскоре Павка решил, что пожар в семье уже достаточно занялся – пора сваливать. И, захватив с собой Таю, поехал в Харьков. При этом честно предупредил любовницу: если что – разбегаемся без всяких обязательств. Тая безропотно соглашается.
Для Павки семья – это вообще что-то подозрительное. Брат Артём женился. Его семейная жизнь произвела на Павку тягостное впечатление: ««Какая нелёгкая затянула сюда Артема? Теперь ему до смерти не выбраться. Будет Стёша рожать каждый год. Закопается, как жук в навозе. Ещё, чего доброго, депо бросит, — размышлял удручённый Павел, шагая по безлюдной улице городка. — А я было думал в политическую жизнь втянуть его».
В рассказе Пантелеймона Романова «Ветка черемухи», написанном в те же 30-е годы, размышления героини: «У нас принято относиться с каким-то молодеческим пренебрежением ко всему красивому, ко всякой опрятности и аккуратности как в одежде, так и в помещении, в котором живёшь.
В общежитии у нас везде грязь, сор, беспорядок, смятые постели. На подоконниках - окурки, перегородки из фанеры, на которой мотаются изодранные плакаты, объявления о собраниях. И никто из нас не пытается украсить наше жилище».
И об отношениях между студентами: «Все девушки и наши товарищи-мужчины держат себя так, как будто боятся, чтобы их не заподозрили в изяществе и благородстве манер. Говорят нарочито развязным, грубым тоном, с хлопаньем по спине. И слова выбирают наиболее грубые... Любви у нас нет, у нас есть только половые отношения, потому что любовь презрительно относится у нас к области «психологии», а право на существование у нас имеет только одна физиология».
Очень похоже на Павкины отношения к женскому полу. Кстати, он в первые революционные годы сделал попытку втянуть Тоню в комсомольскую работу. «Пригласил её на городское собрание комсомола. Тоня согласилась, но когда она вышла из комнаты, где одевалась, Павел закусил губы. Она была одета очень изящно, изысканно, и он не решался вести ее к своей братве.
Тогда же в клубе ему было тяжело видеть ее расфранченной среди выцветших гимнастерок и кофточек. Ребята приняли Тоню, как чужую».
Быть одетым красиво – это разновидность преступления. Если в романе возникает персонаж – красиво одетый, то он к нему сразу подозрение: а не скрытый ли это классовый враг? От людей в изящной одежде любой подлости можно ожидать. Для чего девушка одевает изящное, изысканное платье? Да чтобы буржуя подцепить!
Теперь о строительстве узкоколейки. В советское время этот эпизод из романа подавался как высшее проявление героизма. Но что было на самом деле? Летом где-то под Киевом нарубили дров. И забыли про них. Непонятно, почему нельзя было вывезти дрова в тёплое приятное время года? Почему дотянули до момента, когда белые мухи закружились?
В романе, правда, назван виновник – председатель железнодорожного профсоюзного комитета. Судя по описанию, это премерзкий тип: во-первых, лысый, во-вторых, «перебирает проворными пальцами кипу бумаг», в-третьих, у него «маленький ротик с обиженной складкой губ», в-четвертых, «вытирает клетчатым платком полированную макушку, а потом долго не может попасть рукой в карман». Ну, ясно же, что контра. Вредитель чистой воды.
Лысому на заседании губисполкома задают вопрос в лоб: «Что вы сделали для доставки дров?» И вот тут внимание! Вредитель и контра даёт ответ: «Я трижды сообщал в правление дороги». Казалось бы, надо разобраться, почему на эти сообщения не было никакой реакции? Вместо этого член губисполкома, слесарь и старый большевик Токарев «кольнул лысого враждебным взглядом: «Вы что же, нас за дураков считаете?»
Если б лысый был смелым человеком, то он должен был ответить: да, считаю вас за дураков! Вас трижды предупреждали, что пора вывозить дрова, а вы, вместо того, чтобы энергично взяться за дело в тёплое время года, погрязли в своих партсобраниях и партучёбе и упустили момент. Но осмелься он на такое – подписал бы себе смертный приговор.
Жухрай (это революционный матрос) пишет записку председательствующему: «Я думаю, этого человека надо проверить поглубже: здесь не простое неумение работать. Давай прекратим разговоры с ним, пусть убирается, и приступим к делу».
И вот дураки приступают к делу. Они посылают на прорыв других дураков, в том числе и Павку Корчагина. Жуть, что им пришлось пережить. Вот картинка: «Одиноко среди леса ютилась маленькая станция. От каменной товарной платформы в лес уходила полоса разрыхленной земли. Муравьями облепили ее люди. Противно чавкала под сапогами липкая глина. Люди яростно копались у насыпи. Глухо лязгали ломы, скребли камень лопаты. А дождь сеял, как сквозь мелкое сито, и холодные капли проникали сквозь одежду. Дождь смывал труд людей. Густой кашицей сползала глина с насыпи».
Герои, конечно. Но герои по милости дураков. И терпели страшные лишения опять же по милости дураков. Вот пример: жили несчастные дорогостроители в здании маленькой станции – без окон, без дверей. Холод такой, что по утрам Павка не мог отодрать волосы от пола – примерзали.
Правда, непонятно, почему не сообразили разводить на ночь костры – дров-то было у них немеряно. Уже когда заканчивали узкоколейку, Жухрай прислал для жилья четыре спальных вагона. В них были печки, а значит тепло. Да и жизнь в вагоне несравненно комфортнее, нежели на соломе в каменном продуваемом здании. Но непонятно: что мешало Жухраю пригнать эти в вагоны с самого начала строительства? Чтоб не мучился его младший друг. Да потому что дурак он, этот матрос Жухрай.
Дураки отличаются ещё тем, что за их глупости расплачиваются другие. Вернёмся к эпизоду встречи Павки и Тони. Как на узкоколейке оказалась Тоня? Да очень просто: доблестные герои остановили скорый поезд, высадили пассажиров, вручили им лопаты: а ну, буржуазия, работай на благо рабочего класса! Но если дрова не вывезли одни, то причём здесь пассажиры скорого поезда? Почему они должны расхлёбывать дурость партийцев?
А Жухрай, между тем, для Павки учитель жизни. Вот чему он учил своего молодого товарища:
– Я, братишка, в детстве тоже был вот вроде тебя. Не знал, куда силенки девать, выпирала из меня наружу непокорная натура. Жил в бедности. Глядишь, бывало, на сытых да наряженных господских сыночков, и ненависть охватывает.
Бил я их частенько беспощадно, но ничего из этого не получалось. Биться в одиночку — жизни не перевернуть. У тебя, Павлуша, все есть, чтобы быть хорошим бойцом за рабочее дело, только вот молод очень и понятие о классовой борьбе очень слабое имеешь.
Я тебе, братишка, расскажу про настоящую дорогу, потому что знаю: будет из тебя толк. Тихоньких да примазанных не терплю. Теперь на всей земле пожар начался. Восстали рабы и старую жизнь должны пустить на дно. Но для этого нужна братва отважная, не маменькины сынки, а народ крепкой породы, который перед дракой не лезет в щели, как таракан от света, а бьет без пощады. Он с силой ударил кулаком по столу».
Для дураков самая радость – раздуть пожар, а что результат этого геройства братвы остаётся только пожарище это дело десятое. Павка истово следовал заветам Жухрая. Крушил, ломал, убивал. Раздувал пожар. Ведь, если призадуматься: а что полезного Павка сделал за свою жизнь? Закончил три класса школы. Потом работал в буфете – топил печь, мыл посуду.
Не подвиг. Это судьба многих мальчиков в те времена. Потом брат Артём устроил его подручным кочегара на электростанцию. Там он и познакомился с Жухраем. Кочегар – это профессия, которая не требует интеллекта. Потом Павка полгода был подручным у электромонтёра, кое-чему обучился у него.
А потом революция! И понеслось! Тут уж Павке не до работы. Как написано в романе: «Носился по родной стране Павел Корчагин на тачанке, на орудийном передке, на серой, с отрубленным ухом лошадке. Возмужал, окреп. Вырастал в страданиях и невзгодах. Успела зажить кожа, растертая в кровь тяжелыми патронными сумками, и не сходил уже твердый рубец мозолей от ремня винтовки».
В одном из жестоких боёв его ранило. Рана была почти смертельной – едва выкарабкался. Врачи (буржуи, кстати, недорезанные) попались хорошие, спасли. Серия сложных операций – и Павка снова в седле.
Война закончилась. Подался Павел в Киев. Нашёл там Жухрая, который в ЧК боролся с внутренней контрой. Тот взял младшего товарища к себе: «Будем с тобой контру душить».
Подробности, как душили контру, в книге опущены, но видимо, удушение контры было столь кровавым, что даже железные нервы Корчагина не выдержали – ушёл: «Нервная обстановка в ЧК сказалась на здоровье Павла. Участились контузионные боли. Наконец после двух бессонных ночей, когда пытали контрреволюционную сволочь, он потерял сознание». И обратился к Жухраю с просьбой отпустить его.
Возвращается Павка в Киев. Опять комсомольская работа – а чем ему ещё заниматься? Ведь профессии у него нет, не в кочегары же идти. А на комсомольской работе и знать ничего не надо, шпарь партийные лозунги. Тогда-то Павка и использовал дубовый табурет для того, чтобы в голове комсомольца Файло восторжествовала коммунистическая мораль.
Ну, а дальше: санаторий в Евпатории, начало революции в семье Кюцам, попытка стать журналистом, возращение в Крым, чтобы довести революцию в семье Кюцам до конца. Развалил семью, уезжает оттуда, прихватив как приз Таю.
Вот почти и вся судьба. Да, чуть не забыл. Павка был делегатом съезда ВЛКСМ. В книге это описано торжественными словами: «Тяжёлый бархат занавеса медленно раздвинется, секретарь ЦК начнет, волнуясь, теряя на миг самообладание перед несказанной торжественностью минуты: — Шестой съезд Российского Коммунистического Союза Молодежи считаю открытым.
Никогда более ярко, более глубоко не чувствовал Корчагин величия и мощи революции, той необъяснимой словами гордости и неповторимой радости, что дала ему жизнь, приведшая его как бойца и строителя сюда, на это победное торжество молодой гвардии большевизма».
Вот такая бестолковая бессмысленная судьба. К главному герою возникает не восхищение, не желание подражать ему, а жалость: как же бездарно он промотал свою короткую жизнь. Недалёкий, необразованный, бескультурный, упёртый, а взялся устанавливать новый порядок – будущее всего человечества. Если же кто не соглашался с ним, с его идеями, того в расход. Впечатление, что это помесь Шарикова со Швондером.
Конечно, нельзя забыть о трагедии: Павка стал инвалидом. Он слепнет, у него отнимаются ноги, а потом его поражает полный паралич. И тогда он принимается писать книгу. Ясно, что прообраз Корчагина – это сам автор романа Николай Островский.
Самые известные слова из «Как закалялась сталь»: «Жизнь даётся один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…». Эту мысль автор утянул у Чехова. Сравним: «Жизнь даётся один раз и хочется прожить её бодро, осмысленно, красиво…» – из повести «Записки неизвестного человека».
Ничем сегодня Павка Корчагин не поможет подрастающему поколению.
Автор: Николай Андреев
Источник:
Еще крутые истории!
- Тайванец 10 часов держал ноги в сухом льду до обморожения, чтобы обмануть страховую
- Мужчина наткнулся на тайник с деньгами и вернул их владельцу
.jpg)
Меня в свое время очень поразила эта книга. Несколько раз ее перечитывал. На на все эти нелицеприятные моменты я в то время не обращал внимания. Не это я видел в человеке. Не подлось и низость, но отвагу и сильный дух.
Частенько потом сравнивал себя мысленно с Павкой Корчагиным, Гориковым, Маресьевым: не дотягиваю я до них.
А подрастающему поколению с кем себя сравнивать ?
Что бы соответствовать поколению революционеров.
Читаем в оригинале:
" Батюшка, а почему учитель в старшем классе говорит, что земля миллион лет стоит, а не как в законе божием пять тыс и сразу осел от визгливого крика отца Василия:
Что ты сказал, мерзавец? Вот ты как учишь слово божие!
Не успел Павка и пикнуть, как поп схватил его за оба уха и начал долбить головой об стенку. Через минуту, избитого и перепуганного, его выбросили в коридор."
---
"Много еще мелких обид перенес мальчик от отца Василия: гонял его поп за дверь, целыми неделями в угол ставил за пустяки и не спрашивал у него ни разу уроков, а перед пасхой из-за этого пришлось ему с неуспевающими к попу на дом идти сдавать. Там, на кухне, и всыпал Павка махры в пасхальное тесто."
Так что это не "революция", а обычное детское пакостничество (при чем поп это заслужил).
Сколько сотен(если не тысяч) людей такие вот Павки расстреляли! Расстреливали только потому что ему так захотелось, а не потому что виновен или враг. Не согласен что надо расстреливать - становись к стенке сам. Для чего-то большего надо мозги иметь, которых у этих товарищей отродясь не водилось.
Опошлить произведение можно. Но, люди ещё живы. Заплюют. Одни , бл@дь , Преображенские вокруг, а гавно убрать некому.
А про кого ещё могла писать эта жыдяра, как не про себя любимого? Вот вам те самые "геволюционеги и богцы за весь миг и пгава нагода".
А вот вам их ублюдочные потомки (какая прелесть):
На этой милой фотографии потомки таких вот жыдовских павок и есть. А десятилетия спустя потомки тех самых жыдовских павок корчагиных потом предали и развалили Союз, отдав народную собственность, которую весь народ создавал десятилетими, своим же жыдовским олигархам! Или то были не они? А кто тогда?
Все "страшные" репрессии Сталина как раз были против таких "большевиков", которым главное было пожар разжечь, да людские жизни в топку подбрасывать.
И вот, проходит 100 лет и опять начинается вся эта жыдовская возня. Вон как возбудилась вся эта жыдовская мразь, от псевдокоммуняк, до либерастни и псевдопатриотов типа жыда гиркина: как бы это проклятых русских опять разделить, рассорить и стравить между собой, как бы их заставить друг друга убивать, да так, чтоб побольше, как бы их снова обобрать до нитки, превратить в рабов, а ресурсы и всё прочее добро в жыдовский карман сложить??? Вот только по всем роже им поводят. Дырку от за.лупы они получат, а не наше добро!
Хватило первых доказательств ,мол хорошо что стекла не сыпанул
А Кулаки сыпали ,а по какой то странной причине ,любую смуту возглавлял поп или подбивал на это людей
Идевлогия такая была . Попы не любили Советскую власть , так как она лишила их всех ништяков !
Так чему удивляться ,что они стояли за свержение ненавистной им власти
Можно и дальше разобрать ,да не хочется мараться
Лично мое наблюдение :
-чем длиннее пост , тем меньше в нем смысла и правды
Старик поперхнулся и закашлялся. Отдышавшись, показал на Лелю: Вот со своим хахалем сошлась, не спросясь, и разошлась, не спрашивая. А теперь, извольте радоваться, корми ее и чьего-то ребенка. Безобразие! теперь рассуждаем! старик сторонник чего? Домостроя какого-то) дочь должна была спросить у тяти можно ли жениться, можно ли разводиться! шариат блин) А революция была против такой херни! Автор этой чуши сам приписал бред относительно беспорядочных половых связей тогда) ну и все остальное в том же духе... тс и автор п.доры конченные!
В первых числах марта 1918 года в Саратове у здания биржи на Верхнем базаре, где помещался клуб анархистов, собралась разъяренная толпа. Преобладали в ней женщины. Они неистово колотили в закрытую дверь, требовали пустить их в помещение. Со всех сторон неслись негодующие крики: Ироды! , Хулиганы! Креста на них нет! , Народное достояние! Ишь, что выдумали, бесстыжие! . Толпа взломала дверь и, сокрушая все на своем пути, устремилась в клуб. Находившиеся там анархисты еле успели убежать через черный ход. Что же так взволновало жителей Саратова? Причиной их возмущения послужил расклеенный на домах и заборах Декрет об отмене частного владения женщинами , изданный якобы Свободной ассоциацией анархистов г. Саратова ... По поводу этого документа в историографии гражданской войны нет единой точки зрения. Одни советские историки категорически отрицают его существование, другие обходят вопрос молчанием или упоминают лишь вскользь. Что же было на самом деле? В начале марта 1918 года в газете Известия Саратовского Совета появилось сообщение о том, что группа бандитов разграбила чайную Михаила Уварова и убила ее хозяина. Вскоре, 15 марта, газета опубликовала заметку, в которой говорилось, что расправа над Уваровым осуществлена не бандитами, а отрядом анархистов в количестве 20 человек, которому было поручено произвести обыск в чайной и арестовать ее владельца. Члены отряда по собственному почину убили Уварова, сочтя опасным и бесполезным держать в тюрьме члена Союза русского народа и ярого контрреволюционера. В газете отмечалось также, что анархисты выпустили по этому поводу специальную прокламацию. Они заявили, что убийство Уварова это акт мести и справедливого протеста за разгром анархистского клуба и за издание от имени анархистов пасквильного, сексистского и порнографического Декрета о социализации женщин . Декрет , о котором идет речь, он был датирован 28 февраля 1918 года по форме напоминал другие декреты Советской власти. Он включал в себя преамбулу и 19 параграфов. В преамбуле излагались мотивы издания документа: вследствие социального неравенства и законных браков все лучшие экземпляры прекрасного пола находятся в собственности буржуазии, чем нарушается правильное продолжение человеческого рода . Согласно декрету , с 1 мая 1918 года все женщины в возрасте от 17 до 32 лет (кроме имеющих более пяти детей) изымаются из частного владения и объявляются достоянием (собственностью) народа . Декрет определял правила регистрации женщин и порядок пользования экземплярами народного достояния . Распределение заведомо отчужденных женщин , говорилось в документе, будет осуществляться саратовским клубом анархистов. Мужчины имели право пользоваться одной женщиной не чаще трех раз в неделю в течение трех часов . Для этого они должны были представить свидетельство от фабрично-заводского комитета, профсоюза или местного Совета о принадлежности к трудовой семье . За бывшим мужем сохранялся внеочередной доступ к своей жене; в случае противодействия его лишали права на пользование женщиной. Каждый трудовой член , желающий пользоваться экземпляром народного достояния , обязан был отчислять от своего заработка 9 процентов, а мужчина, не принадлежащий к трудовой семье , 100 рублей в месяц, что составляло от 2 до 40 процентов среднемесячной заработной платы рабочего. Из этих отчислений создавался фонд Народного поколения , за счет которого выплачивались вспомоществование национализированным женщинам в размере 232 рублей, пособие забеременевшим, содержание на родившихся у них детей (их предполагалось воспитывать до 17 лет в приютах Народные ясли ), а также пенсии женщинам, потерявшим здоровье. Декрет об отмене частного владения женщинами был фальшивкой, сфабрикованной владельцем саратовской чайной Михаилом Уваровым. Какую цель преследовал Уваров, сочиняя свой декрет ? Хотел ли он высмеять нигилизм анархистов в вопросах семьи и брака или же сознательно пытался восстановить против них широкие слои населения? К сожалению, это выяснить уже невозможно. Убийством Уварова, однако, история с декретом не закончилась. Напротив, oна только начиналась. С необычайной быстротой пасквиль стал распространяться по стране. Весной 1918 года он был перепечатан многими буржуазными и мелкобуржуазными газетами. Одни редакторы публиковали его как курьезный документ с целью повеселить читателей; другие с целью дискредитировать анархистов, а через них Советскую власть (анархисты участвовали тогда вместе с большевиками в работе Советов). Публикации такого рода вызвали широкий общественный резонанс. Так, в Вятке правый эсер Виноградов, переписав текст декрета из газеты Уфимская жизнь , напечатал его под названием Бессмертный документ в газете Вятский край . 18 апреля Вятский губисполком постановил закрыть газету, а всех лиц, причастных к этой публикации, предать суду революционного трибунала. В тот же день вопрос обсуждался на губернском съезде Советов. Представители всех партий, стоявших на советской платформе, большевики, левые эсеры, максималисты, анархисты резко осудили публикацию пасквиля, посчитали, что она имеет своей целью натравить темные, несознательные массы населения против Советской власти. Вместе с тем съезд Советов отменил решение губисполкома о закрытии газеты, признав его преждевременным и чересчур суровым, обязал губисполком сделать предупреждение редактору. В конце апреля первой половине мая на почве разрухи и нехватки продовольствия сильно обострилась обстановка в стране. Во многих городах происходили волнения рабочих и служащих, голодные бунты. Публикация в газетах декрета о национализации женщин еще более усиливала политическую напряженность. Советское государство стало принимать более жестокие меры по отношению к газетам, публиковавшим декрет . Однако процесс распространения декрета вышел из-под контроля властей. Начали появляться различные его варианты. Так, декрет , распространявшийся во Владимире, вводил национализацию женщин с 18-летнего возраста: Всякая девица, достигшая 18 лет и не вышедшая замуж, обязана под страхом наказания зарегистрироваться в бюро свободной любви. Зарегистрированной предоставляется право выбора мужчины в возрасте от 19 до 50 лет себе в сожители-супруги... Кое-где на местах, в глухих деревнях чересчур ретивые и невежественные должностные лица принимали фальшивый декрет за подлинный и в пылу революционного усердия готовы были осуществлять его. Реакция официальных властей была резко отрицательной. В феврале 1919 года В. И. Ленин получил жалобу Кумысникова, Байманова, Рахимовой на комбед деревни Медяны Чимбелевской волости, Курмышевского уезда. Они писали, что комбед распоряжается судьбой молодых женщин, отдавая их своим приятелям, не считаясь ни с согласием родителей, ни с требованием здравого смысла . Ленин сразу же направил телеграмму Симбирскому губисполкому и губернской ЧК: Немедленно проверьте строжайше, если подтвердится, арестуйте виновных, надо наказать мерзавцев сурово и быстро и оповестить все население. Телеграфируйте исполнение (В. И. Ленин и ВЧК, 1987. с. 121 122). Выполняя распоряжение председателя Совнаркома, Симбирская губчека провела расследование по жалобе. Было установлено, что национализация женщин в Медянах не вводилась, о чем председатель ЧК телеграфировал 10 марта 1919 года Ленину. Через две недели председатель Симбирского губисполкома Гимов в телеграмме на имя Ленина подтвердил сообщение губчека и дополнительно доложил, что Кумысников и Байманов проживают в Петрограде, личность Рахимовой в Медянах никому не известна (там же, с. 122). В годы гражданской войны Декрет об отмене частного владения женщинами взяли на вооружение белогвардейцы. Приписав авторство этого документа большевикам, они начали широко использовать его в агитации против Советской власти. (Любопытная деталь при аресте в январе 1920 года Колчака у него в кармане мундира обнаружили текст этого декрета !). Миф о введении большевиками национализации женщин распространялся противниками нового строя и позже. Его отголоски мы встречаем в период коллективизации, когда ходили слухи о том, что крестьяне, вступающие в колхоз, будут спать под одним общим одеялом .
Ныне никто уже не верит в досужие вымыслы о национализации большевиками женщин. Декрет об отмене частного владения женщинами является теперь не более чем историческим курьезом.
А сеичас ,это просто сочинение :
Как я провел лето
Свечку держали ?