2171
3
Профессия журналиста часто связана с риском, по статистике в России по разным обстоятельствам ежегодно погибает до 12 наших коллег. Стоит ли говорить, что особенно опасна эта профессия для тех, кто ведет репортажи из горячих точек планеты. Эти люди рискуют жизнью и здоровьем ради того, чтобы рассказать нам правду о том, что творится в окопах и на передовой. У журналиста на войне нет индульгенции от смерти, каска с надписью «пресса» не может спасти ни от мины, ни от пули. Но что движет журналистом, когда он, оставив перо, сам берется за оружие?
Юрий Ковальчук родился на Юге Украины в городке Новая Каховка.
Писать начал с девятнадцати лет, работал в различных изданиях Херсона, Николаева, Запорожья, Киева. С 2012 года сотрудничал с региональным интернет-изданием «Набат» (Николаев), на страницах которого критиковал не только оппозицию, и, как он говорит, замшелую «Партию регионов», но и самих украинцев, стремительно скатывавшихся к тому, что в итоге закончилось Майданом. В начале 2014 года «Набат» был объявлен вне закона, а его редактор Константин Тистол – террористом.
Крым
- Тогда ко мне пришло чёткое понимание того, что в новых украинских реалиях мне нет места. Рано или поздно либо сяду в тюрьму, либо погибну в потасовке с неофашистами, - рассказывает Юрий. - И я решил отправиться на разведку в Крым. Полуостров поразил праздничным настроением. Россия ещё не пришла, но её дыхание уже ощущалось. Люди были радостными, восторженными и полными надежд и планов. Но мне было тревожно, ведь начинались первые столкновения на Донбассе. Вскоре я пришёл к выводу, что в Крыму борьба окончилась, так и не начавшись, а мне надо ехать на Донбасс.
- Почему ты не поехал на войну как репортер, а решил воевать как простой солдат?
- Да ну как бы я просто смотрел на это всё? Я ненавижу украинизаторов и националистов-бендеровцев. Меня переполняло желание крошить их в труху. А за поруганную мою любимую Одессу вообще готов был их в ведре топить. Я понимал, что до Киева едва ли сейчас дойду, хотя очень этого хотелось.
Краматорск
- Сначала я поехал в Донецк и сразу понял, что там тысяча генералов на одного солдата и полно всяких интриг и подковёрных игр, поэтому поехал дальше. В Славянск меня не пустили из-за отсутствия боевой подготовки, и я остался в Краматорске. Некоторое время охранял блокпосты, затем под руководством небезызвестного «Бабая» помогал организовывать радио – славные краматорские «Девятки», тогда оно служило чуть ли не единственным источником информации для Славянска, в котором в то время не было ни интернета, ни электричества, ни, порой, даже мобильной связи. Душа просила активных действий, и при первой возможности я перешел в Краматорскую мотопехоту, где стал бронебойщиком. Оружие было старое, например мой автомат был 1983 выпуска, это год моего рождения Кроме него мне досталось противотанковое ружьё 42-го года, с которым никто не хотел таскаться из-за его размеров и веса. Мне же, наоборот, оно очень понравилось, у него практически отсутствовала отдача, и он бил на 600-1000 метров – этого достаточно, чтобы уничтожить БТР, а я люблю «работать» один. Да и «рявкает» он внушительно, не то, что какой-нибудь «калашмат», у которого дальность какие-то 300 метров.
Первый обстрел
- Ты помнишь свой первый боевой опыт? Говорят, что именно он запоминается навсегда…
- Правду говорят. Я до сих пор помню все так, будто бы это случилось вчера… Мы находились под аэродромом и по нам начали бить из миномётов, работал снайпер и с капонира бил крупнокалиберный пулемет. Я залег у дороги и как автомат стрелял из ПТР, пока не приказали отходить. ПТР весит около 17 килограмм, оно цеплялось за траву, плюс со мной был тяжелый боекомплект, и я не мог быстро двигаться. Приходилось подолгу лежать в траве, мины рвались совсем рядом, один осколок вошёл между ног, меня просто чудом не задело. Но это было еще ничего. Жутко стало, когда я увидел, как жители одного из домов, в котором разнесло целый подъезд, сидели с застывшими лицами на пепелище и тупо пили водку. А рядом, казалось в полной прострации, ходил их сосед и звал своего кота, все еще надеясь, что кот просто забился куда-то, а не погиб под обломками. Мне сложно описать тупую боль, когда я увидел труп погибшей при обстреле женщины и ужаснулся тому, что я почти ничего не чувствую.
В Краматорске я воевал до дня выхода – 5 июля 2014 года. Особо ярко запомнились последние дни. Помню, как снова попал под сильный обстрел и около полутора часов пятился под огнём с тяжелым снаряжением. Было не то, чтобы страшно, а ужасно тоскливо и противно от того, что вот сейчас я, возможно, останусь калекой. Умереть было не страшно. Тогда же получил контузию. Когда Краматорск был сдан, я впал в уныние. Если до этого держался, несмотря на ранения и контузию, то тут из меня, как из воздушного шарика, будто воздух выпустили. Понял, что не хочу быть игрушкой в руках амбициозных «генералиссимусов» и уехал в Крым. На полуострове меня встретили замечательно. Помогли и с отдыхом, и с жильём, и с работой. Первые несколько недель всё время мерещились взрывы, хотелось упасть и вжаться в землю, но понемногу целебный климат Севастополя возвращал меня к нормальной жизни. Но рай продолжался недолго. Как только я узнал, что Стрелков покинул ДНР, я снова вернулся в Донецк.
В Краматорске я воевал до дня выхода – 5 июля 2014 года. Особо ярко запомнились последние дни. Помню, как снова попал под сильный обстрел и около полутора часов пятился под огнём с тяжелым снаряжением. Было не то, чтобы страшно, а ужасно тоскливо и противно от того, что вот сейчас я, возможно, останусь калекой. Умереть было не страшно. Тогда же получил контузию. Когда Краматорск был сдан, я впал в уныние. Если до этого держался, несмотря на ранения и контузию, то тут из меня, как из воздушного шарика, будто воздух выпустили. Понял, что не хочу быть игрушкой в руках амбициозных «генералиссимусов» и уехал в Крым. На полуострове меня встретили замечательно. Помогли и с отдыхом, и с жильём, и с работой. Первые несколько недель всё время мерещились взрывы, хотелось упасть и вжаться в землю, но понемногу целебный климат Севастополя возвращал меня к нормальной жизни. Но рай продолжался недолго. Как только я узнал, что Стрелков покинул ДНР, я снова вернулся в Донецк.
Военкор
- В Донецке меня ждала интересная работа в качестве военкора в «Новороссия ТВ». Причём если большинство журналистов, как курей, выпускали побегать несколько минут по заранее подготовленной площадке, а потом спешно грузили в машину и везли в безопасное место, то мы имели возможность по нескольку дней с оружием в руках жить на позициях. Некоторые наши ребята приезжали в Донецк лишь для того, чтобы сдать отснятый материал, помыться и повидаться с родными. В те дни я познакомился с Пашей «Танцором» – командиром одного из отделений «Сомали». Мы постоянно находились в его расположении в районе поселка Весёлый, и позже, в печально известной пожарной вышке на самой взлётной полосе, ставшей могилой нескольким нашим товарищам.
Однако вскоре нас начали зажимать, заставляя всё больше и больше переключаться на «гражданскую» работу. Но я то ехал в ДНР не для того, чтобы ходить по кабинетам. Перед новым годом я ушёл из редакции. Около полутора месяцев в качестве военкора сотрудничал с различными изданиями, кочуя из подразделения в подразделение, а в феврале нынешнего года уехал в ЛНР. В конце апреля понял, что хочу хотя бы на какое-то время вернуться к нормальной жизни. Моё физическое состояние к тому времени сильно ухудшилось – я получил ещё одну контузию и несколько осколков в уже травмированную ногу. Кроме того в ЛДНР к тому времени уже сформировалась вполне боеспособная армия, с чёткой структурой и иерархией. Ополченческая вольница закончилась. Служить по всем правилам, с подшитыми воротничками, строевой и нарядами мне не хотелось, поэтому я отправился в Москву, работаю политическим обозревателем на сайте «Политнавигатор».
Однако вскоре нас начали зажимать, заставляя всё больше и больше переключаться на «гражданскую» работу. Но я то ехал в ДНР не для того, чтобы ходить по кабинетам. Перед новым годом я ушёл из редакции. Около полутора месяцев в качестве военкора сотрудничал с различными изданиями, кочуя из подразделения в подразделение, а в феврале нынешнего года уехал в ЛНР. В конце апреля понял, что хочу хотя бы на какое-то время вернуться к нормальной жизни. Моё физическое состояние к тому времени сильно ухудшилось – я получил ещё одну контузию и несколько осколков в уже травмированную ногу. Кроме того в ЛДНР к тому времени уже сформировалась вполне боеспособная армия, с чёткой структурой и иерархией. Ополченческая вольница закончилась. Служить по всем правилам, с подшитыми воротничками, строевой и нарядами мне не хотелось, поэтому я отправился в Москву, работаю политическим обозревателем на сайте «Политнавигатор».
- Ты не пойдешь больше воевать?
- Я вернусь в строй, если ВСУ решится на третью кампанию. Всегда готов вновь взять в руки противотанковое ружьё. Думаю, что навык сохранился.
реклама
Статью википедии я скинул, чтобы вы хоть мозг включили.
Я стрелял из АК в боевых условиях, и могу сказать, что по движущейся цели с двухсот метров попасть почти не возможно! А, если уж, попал, то явно не туда куда целился.
Ну, не бьёт "Калаш" прицельно на 1000метров. Ну, не заложено в него это! У него другая задача!!!
Мля, как со свидомым идиотом разговариваю. Упёрся в свою правду и всё тут, факты ему по-барабану.
Мы в армии таких "пиджаками" называли. (лейтёхи после универа не в счёт, тут был другой смысл)