19053
4
Как деревенский мальчик отправился в «Орлёнок»
Моя амурская деревня с героическим именем Отважное неровными улицами раскинулась недалеко от китайской границы. Не знавший детских садов и пионерских лагерей, я вырос между стылой избой и фермой, на которой дояркой работала мама. Будучи семиклассником, я занял первое место в областном конкурсе кролиководов и был награждён путёвкой во всероссийский пионерлагерь «Орлёнок». Это стало событием для моей деревни просто фантастическим. «Артек» и «Орлёнок» считались заоблачной вершиной советского детства, по крайней мере, с высот отважненской школы.
- Через три дня нужно быть в Благовещенске, оттуда группа детей летит в «Орлёнок», - строгим голосом позвонили из райкома комсомола. Мать с фермы никто не отпускал - как обычно, не на кого было бросить коров. И углублённый медосмотр пришлось проходить в одиночку.
- Мальчику из Отважного дали путёвку на Чёрное море, надо помочь - эти слова, сказанные заведующей поликлиникой одной из медсестёр, стали моим «зелёным светом».
Больница была на одном краю райцентра, а баклаборатория - на другом, и я по нескольку раз в день бегал через весь посёлок: с пробирками в лабораторию и с листочками анализов из лаборатории. Пара дней - и заветная медкарта с десятком синих печатей в моей сумке.
Сторублёвка от матери и клятвенное обещание, взятое с меня, отбить телеграмму «сразу, как приедешь на своё море».
- Через три дня нужно быть в Благовещенске, оттуда группа детей летит в «Орлёнок», - строгим голосом позвонили из райкома комсомола. Мать с фермы никто не отпускал - как обычно, не на кого было бросить коров. И углублённый медосмотр пришлось проходить в одиночку.
- Мальчику из Отважного дали путёвку на Чёрное море, надо помочь - эти слова, сказанные заведующей поликлиникой одной из медсестёр, стали моим «зелёным светом».
Больница была на одном краю райцентра, а баклаборатория - на другом, и я по нескольку раз в день бегал через весь посёлок: с пробирками в лабораторию и с листочками анализов из лаборатории. Пара дней - и заветная медкарта с десятком синих печатей в моей сумке.
Сторублёвка от матери и клятвенное обещание, взятое с меня, отбить телеграмму «сразу, как приедешь на своё море».
Всех детей в областной Дом молодёжи привезли родители, только я приехал один.
- Почему без матери? - строго спросила грозная тётка.
- Васька-бригадир её с фермы не пустил, - без запинки ответил я. Вопросов больше не было...
Трудяга советского неба турбовинтовой Ил-18 долгие 12 часов бултыхался в заоблачной синеве, с промежуточными посадками преодолевая немыслимые расстояния от Благовещенска до Москвы.
Куцая ночёвка в столице - и следующий лайнер уносит нас к южному морю.
Едва наш самолёт приземлился в аэропорту Адлера, как я стал канючить, чтобы меня отпустили отбить домой телеграмму. Вожатые сжалились, и перьевая ручка, макаемая в засохшую чернильницу, царапая серый бланк, выводила каракули: «Мама, долетел хорошо…»
«Орлёнок» встретил белой накипью шумных волн, ритмично бьющихся о берег Чёрного моря. На побережье горел теплом октябрь, стройные кипарисы вонзались в синее небо, а на клумбах цвели невиданные доселе розы. Другая планета!
Наши вожатые Марина и Серёжа создали для нас целый мир - мир пионерских законов и традиций. Каждый день мы заканчивали в орлятском кругу (мальчик, девочка, девочка, мальчик) - обнимали друг друга за талию: «Доброй ночи, девчата-орлята…» - говорили мальчишки. «Доброй ночи, ребята-орлята…» - отвечали девчонки. А сколько было нам поведано легенд и сказочных историй! Особой мастерицей тут была Марина. Каждая прибрежная сопка, пологий мыс, рощица и тропинка были овеяны придуманными легендами. Все они были с налётом трагизма, разлучённых влюблённых, но в каждой из них добро побеждало зло. Мы всем отрядом не хотели ложиться спать, выпрашивали у Марины пару-тройку свежих легенд.Не выезжавший дальше райцентра Архара, я первое время безумно скучал по своей деревне, по дому и матери. Помню, что, поверив в историю о том, что все просьбы, сказанные «каменному цветку» - аляповатому фонтану у Дома авиации и космонавтики, - обязательно сбываются, я тайком бегал к цветку-фонтану и просил его, чтобы быстрее пришло письмо от матери.
Конверт с цветной каёмкой и словом «авиа» по верхнему краю, прилетевший из моего Отважного, был для меня подарком с неба.
«Майка наша отелилась, тёлочку привела… А баба Грязниха умерла…» - писала моя мамка бесхитростные деревенские новости.
- Почему без матери? - строго спросила грозная тётка.
- Васька-бригадир её с фермы не пустил, - без запинки ответил я. Вопросов больше не было...
Трудяга советского неба турбовинтовой Ил-18 долгие 12 часов бултыхался в заоблачной синеве, с промежуточными посадками преодолевая немыслимые расстояния от Благовещенска до Москвы.
Куцая ночёвка в столице - и следующий лайнер уносит нас к южному морю.
Едва наш самолёт приземлился в аэропорту Адлера, как я стал канючить, чтобы меня отпустили отбить домой телеграмму. Вожатые сжалились, и перьевая ручка, макаемая в засохшую чернильницу, царапая серый бланк, выводила каракули: «Мама, долетел хорошо…»
«Орлёнок» встретил белой накипью шумных волн, ритмично бьющихся о берег Чёрного моря. На побережье горел теплом октябрь, стройные кипарисы вонзались в синее небо, а на клумбах цвели невиданные доселе розы. Другая планета!
Наши вожатые Марина и Серёжа создали для нас целый мир - мир пионерских законов и традиций. Каждый день мы заканчивали в орлятском кругу (мальчик, девочка, девочка, мальчик) - обнимали друг друга за талию: «Доброй ночи, девчата-орлята…» - говорили мальчишки. «Доброй ночи, ребята-орлята…» - отвечали девчонки. А сколько было нам поведано легенд и сказочных историй! Особой мастерицей тут была Марина. Каждая прибрежная сопка, пологий мыс, рощица и тропинка были овеяны придуманными легендами. Все они были с налётом трагизма, разлучённых влюблённых, но в каждой из них добро побеждало зло. Мы всем отрядом не хотели ложиться спать, выпрашивали у Марины пару-тройку свежих легенд.Не выезжавший дальше райцентра Архара, я первое время безумно скучал по своей деревне, по дому и матери. Помню, что, поверив в историю о том, что все просьбы, сказанные «каменному цветку» - аляповатому фонтану у Дома авиации и космонавтики, - обязательно сбываются, я тайком бегал к цветку-фонтану и просил его, чтобы быстрее пришло письмо от матери.
Конверт с цветной каёмкой и словом «авиа» по верхнему краю, прилетевший из моего Отважного, был для меня подарком с неба.
«Майка наша отелилась, тёлочку привела… А баба Грязниха умерла…» - писала моя мамка бесхитростные деревенские новости.
Наша дружина называлась «Звёздная», распорядок орлятского детства был насыщен до предела: подъём, завтрак, три урока в школе, где не задавали (!) домашнего задания, и череда кружков - мероприятий. Дети в отряде были со всего Советского Союза, сыновей и дочерей доярок и токарей было немного. В основном черноморские лагеря были доступны потомкам тогдашней номенклатуры.
Мы сдружились практически все, там были первые влюблённости, вздохи и клятва, что писать будем друг дружке всегда.
Потом, под конец месячной смены, мы безумно привыкли друг к другу, а когда автобусы развозили нас в разные стороны, сколько было выплакано слёз. Рыдали все! Я не помню ни одного безучастного лица.
Помню, как перед самым отходом автобусов мы с Олегом из Калининской области пулей сбегали к морю и, бросив в волну по 10 копеек, стремглав вернулись обратно. Вожатая Марина нас не ругала…
7 ноября 1982 г. группа амурских детей, возвращавшихся из «Орлёнка», провела в Москве. Я не знаю, почему так получилось, но нас повели на Красную площадь на праздничную демонстрацию. Мы стояли в первых рядах у самого Мавзолея, и я, широко распахнув глаза, смотрел на «неустанного борца за мир во всём мире, дорогого Леонида Ильича». Он выглядел очень больным человеком, до сих пор в глазах стоит его беспомощное помахивание рукой всему советскому народу.
В Благовещенске в день прилёта нас практически всех разобрали родители, за некоторыми из детей приехали на второй день. Меня не забрал никто.
Рассерженная девица из обкома комсомола выговаривала мне:
- Почему за тобой не приезжают родители? Всех предупредили заранее!
Мы сдружились практически все, там были первые влюблённости, вздохи и клятва, что писать будем друг дружке всегда.
Потом, под конец месячной смены, мы безумно привыкли друг к другу, а когда автобусы развозили нас в разные стороны, сколько было выплакано слёз. Рыдали все! Я не помню ни одного безучастного лица.
Помню, как перед самым отходом автобусов мы с Олегом из Калининской области пулей сбегали к морю и, бросив в волну по 10 копеек, стремглав вернулись обратно. Вожатая Марина нас не ругала…
7 ноября 1982 г. группа амурских детей, возвращавшихся из «Орлёнка», провела в Москве. Я не знаю, почему так получилось, но нас повели на Красную площадь на праздничную демонстрацию. Мы стояли в первых рядах у самого Мавзолея, и я, широко распахнув глаза, смотрел на «неустанного борца за мир во всём мире, дорогого Леонида Ильича». Он выглядел очень больным человеком, до сих пор в глазах стоит его беспомощное помахивание рукой всему советскому народу.
В Благовещенске в день прилёта нас практически всех разобрали родители, за некоторыми из детей приехали на второй день. Меня не забрал никто.
Рассерженная девица из обкома комсомола выговаривала мне:
- Почему за тобой не приезжают родители? Всех предупредили заранее!
Я растерянно пожимал плечами.
Запертый в гостинице, я сидел словно узник, три раза в день меня кормили в гостиничном буфете и постоянно за что-то ругали. На улицу не выпускали ни на минуту. Тоска! Просидев сутки взаперти, я решился на побег. От материнской сторублёвки осталась десятка, а плацкарта до Архары стоила 6 рублей. «Прорвусь», - решил я.
Обдурив администраторшу, я пулей вылетел из гостиницы - вслед мне неслось: «Мальчик, постой...» «А как же!» - думал я, бежав, куда глаза глядели. Мне казалось, что за мной гонится весь Благовещенск. Остановился только тогда, когда сердце стало биться высоко в горле…
От станции Татакан до моей деревни 3 километра просёлочной дороги, билет на поезд я по наивности взял только до Архары. Татакан - следующая за Архарой. «Попрошусь, довезут», - по-детски думал я.
- Пацан, вставай! Архара! - грубо толкнул меня проводник.
- Дяденька, а можно на следующей выйду? У меня нет денег на автобус, а оттуда я пешком добегу.
- Выходи, я сказал! - проводник был непреклонен.
Я вышел в ночь. Глотая слёзы, не встреченный никем, «орлёнок» понуро шёл вдоль вагонов.
- Ты что плачешь, мальчик? - участливо спросила проводница одного из вагонов. Я выпалил всё про лагерь, про Чёрное море и то, что денег нет ни копейки, а до деревни 12 км отсюда идти.
- Заходи ко мне в вагон, доедем до твоего Татакана.
Я зайцем бежал от станции до своего дома - душила обида, почему никто не встретил.
На мой торопливый стук в окно открыла мама, одна нога её была в гипсе…
- Сынок, я на ферме ногу сломала. Сердце стало чёрным, что некому тебя встретить, - гладила она меня по голове.
С неведомого ей Чёрного моря я привёз 2 килограмма краснобоких яблок и кучу восторженных рассказов о той счастливой «стране» Пионерия, где я был, где тепло и беззаботно и печку топить не надо.
Мать в ту ночь яблоки мои даже и не попробовала, подперев щёку ладошкой, она смотрела на меня и почему-то плакала:
- Ешь ты яблочки, в такую даль вёз, а я не хочу. Правда не хочу, сынок, - тихо говорила она.
Я ей не верил…
Запертый в гостинице, я сидел словно узник, три раза в день меня кормили в гостиничном буфете и постоянно за что-то ругали. На улицу не выпускали ни на минуту. Тоска! Просидев сутки взаперти, я решился на побег. От материнской сторублёвки осталась десятка, а плацкарта до Архары стоила 6 рублей. «Прорвусь», - решил я.
Обдурив администраторшу, я пулей вылетел из гостиницы - вслед мне неслось: «Мальчик, постой...» «А как же!» - думал я, бежав, куда глаза глядели. Мне казалось, что за мной гонится весь Благовещенск. Остановился только тогда, когда сердце стало биться высоко в горле…
От станции Татакан до моей деревни 3 километра просёлочной дороги, билет на поезд я по наивности взял только до Архары. Татакан - следующая за Архарой. «Попрошусь, довезут», - по-детски думал я.
- Пацан, вставай! Архара! - грубо толкнул меня проводник.
- Дяденька, а можно на следующей выйду? У меня нет денег на автобус, а оттуда я пешком добегу.
- Выходи, я сказал! - проводник был непреклонен.
Я вышел в ночь. Глотая слёзы, не встреченный никем, «орлёнок» понуро шёл вдоль вагонов.
- Ты что плачешь, мальчик? - участливо спросила проводница одного из вагонов. Я выпалил всё про лагерь, про Чёрное море и то, что денег нет ни копейки, а до деревни 12 км отсюда идти.
- Заходи ко мне в вагон, доедем до твоего Татакана.
Я зайцем бежал от станции до своего дома - душила обида, почему никто не встретил.
На мой торопливый стук в окно открыла мама, одна нога её была в гипсе…
- Сынок, я на ферме ногу сломала. Сердце стало чёрным, что некому тебя встретить, - гладила она меня по голове.
С неведомого ей Чёрного моря я привёз 2 килограмма краснобоких яблок и кучу восторженных рассказов о той счастливой «стране» Пионерия, где я был, где тепло и беззаботно и печку топить не надо.
Мать в ту ночь яблоки мои даже и не попробовала, подперев щёку ладошкой, она смотрела на меня и почему-то плакала:
- Ешь ты яблочки, в такую даль вёз, а я не хочу. Правда не хочу, сынок, - тихо говорила она.
Я ей не верил…
Источник:
Еще крутые истории!
И эти фимозные сучки... Да, ори на ребёнка, что его никто не встретил, ведь он не только знает, почему, но и конечно же сам в этом виноват. Вот этим особенно убивал совок. Не тем, что за едой охотиться надо и прочими прелестями, а узаконенным стилем общения "ты говно" всяких тёток, которые чувствовали, что ты хоть в чём-то от них зависишь.
23 марта 1982 года в Ташкенте, когда Брежнев осматривал корпуса авиазавода, на него обрушились мостки, полные людей. В результате у Брежнева была сломана ключица, которая потом так и не срослась. После этого случая здоровье генсека было окончательно подорвано. На следующий день Брежнев должен был выступить на торжественном заседании в Ташкенте. Его уговаривали немедленно вернуться в Москву для лечения, но Брежнев отказался, остался и произнёс речь. Присутствовавшим в зале и телезрителям казалось, что Брежнев накануне выпил он был несколько заторможенным. Только сопровождавшие его люди знали, что даже лёгкое движение правой руки было для него крайне болезненным, поэтому врачи дали ему болеутоляющее средство. 7 ноября 1982 года состоялось последнее публичное появление Брежнева. Стоя на трибуне Мавзолея Ленина, он в течение часа принимал военный Парад на Красной площади; однако его тяжёлое физическое состояние бросалось в глаза даже на официальной съёмке.
Про мамину сломанную ногу вообще шедеврально! В деревне, да еще в маленькой, да еще и в 1982-м году? Да председатель колхоза на служебном УАЗике лично привез бы из того Благовещенска пионера-героя, прославившего село на весь Советский Союз! Еще бы, из всей области только пионер из Отважного отличился!
"но я ни какпл ине хотел"