973
4
Советские войска впервые вошли в Афганистан 25 декабря 1979 года. Известно также, что незадолго до этого, 3 и 14 декабря, в Баграм были переброшены парашютно-десантный батальон и подразделение спецназначения для усиления охраны резиденции главы государства Хафизуллы Амина и аэродрома Баграм.
Но мало кто знает, что первое советское подразделение прибыло в Афганистан еще в начале мая 1978 года, всего через несколько дней после прихода к власти в этой стране левого режима.
Кабул. Первое мая 1978 года. Стою с сигаретой на балконе. По дорожке перед домом гордо вышагивают трое афганцев, знакомых по дворовому волейболу. У одного из них на груди красный бант. Окликаю и интересуюсь, чем это они занимаются. Поворачиваются в мою сторону и хором декламируют: «Мир! Труд! Май!»
– Так вы – первомайская демонстрация? – удивляюсь вслух, досадуя, что не понял это сразу.
– Да, товарищ! – кричат наперебой, – теперь и нам можно… никто не посмеет запретить… и у трудящихся в Афганистане есть права.
– Что же вас так мало?
– Не волнуйся, – уверенно отвечает афганец с бантом, – мы идем на базар, будем агитировать темный люд присоединяться к нам.
Когда через час вновь выхожу на балкон, вижу демонстрантов в том же составе, уныло бредущих восвояси. Все ясно – «мелкобуржуазный» базар не внял призывам к единению с «пролетариями». Хорошо хоть, что торговцы бока не намяли бока борцам за права трудящихся, а то не с кем было бы сражаться на волейбольной площадке.
В отличие от афганцев, у нас, уже порядком уставших от идеологически выдержанных мероприятий, Первомай проходит тихо, по-домашнему. В непьющем Афганистане немногочисленным гражданам Советского Союза водочное довольствие к празднику, несмотря даже на революционную неразбериху в стране, торговые работники посольства выдали как всегда в срок и в полном объеме. Вечером собираемся за общим столом на кухне под нехитрую закуску – селедочку иваси и тушенку из лавки Востокинторга с гарниром из местной картошки. Разговор сам собой скатывается на афганские дела. Единодушно признаем, что нежданно-негаданно стали свидетелями исторических событий в одной из самых отсталых стран мира, последовавшей наконец доброму примеру своего северного соседа. Всех после нескольких дней, проведенных безвылазно в микрорайоне, тянет на службу лично убедиться, что афганские военнослужащие разделяют теперь уже наши общие идеалы.
На работу выхожу, но не надолго. Успеваю отметить только, что куда-то пропали некоторые офицеры штаба ВВС и ПВО, нет и его начальника – полковника Абдул Кадыра, ставшего в одночасье героем революции и потому назначенного сразу министром обороны Афганистана с присвоением звания генерал-майор.
Как всегда не вовремя, именно тогда, когда еще не поздним вечером собираюсь угостить коллег коньяком по случаю дня своего рождения, вызывает старший референт-переводчик военного контракта:
– Есть работа.
– Какая? – интересуюсь.
– Ответственная.
– А конкретнее.
Кабул. Первое мая 1978 года. Стою с сигаретой на балконе. По дорожке перед домом гордо вышагивают трое афганцев, знакомых по дворовому волейболу. У одного из них на груди красный бант. Окликаю и интересуюсь, чем это они занимаются. Поворачиваются в мою сторону и хором декламируют: «Мир! Труд! Май!»
– Так вы – первомайская демонстрация? – удивляюсь вслух, досадуя, что не понял это сразу.
– Да, товарищ! – кричат наперебой, – теперь и нам можно… никто не посмеет запретить… и у трудящихся в Афганистане есть права.
– Что же вас так мало?
– Не волнуйся, – уверенно отвечает афганец с бантом, – мы идем на базар, будем агитировать темный люд присоединяться к нам.
Когда через час вновь выхожу на балкон, вижу демонстрантов в том же составе, уныло бредущих восвояси. Все ясно – «мелкобуржуазный» базар не внял призывам к единению с «пролетариями». Хорошо хоть, что торговцы бока не намяли бока борцам за права трудящихся, а то не с кем было бы сражаться на волейбольной площадке.
В отличие от афганцев, у нас, уже порядком уставших от идеологически выдержанных мероприятий, Первомай проходит тихо, по-домашнему. В непьющем Афганистане немногочисленным гражданам Советского Союза водочное довольствие к празднику, несмотря даже на революционную неразбериху в стране, торговые работники посольства выдали как всегда в срок и в полном объеме. Вечером собираемся за общим столом на кухне под нехитрую закуску – селедочку иваси и тушенку из лавки Востокинторга с гарниром из местной картошки. Разговор сам собой скатывается на афганские дела. Единодушно признаем, что нежданно-негаданно стали свидетелями исторических событий в одной из самых отсталых стран мира, последовавшей наконец доброму примеру своего северного соседа. Всех после нескольких дней, проведенных безвылазно в микрорайоне, тянет на службу лично убедиться, что афганские военнослужащие разделяют теперь уже наши общие идеалы.
На работу выхожу, но не надолго. Успеваю отметить только, что куда-то пропали некоторые офицеры штаба ВВС и ПВО, нет и его начальника – полковника Абдул Кадыра, ставшего в одночасье героем революции и потому назначенного сразу министром обороны Афганистана с присвоением звания генерал-майор.
Как всегда не вовремя, именно тогда, когда еще не поздним вечером собираюсь угостить коллег коньяком по случаю дня своего рождения, вызывает старший референт-переводчик военного контракта:
– Есть работа.
– Какая? – интересуюсь.
– Ответственная.
– А конкретнее.
– Конкретнее? – переспрашивает. – Хорошо, только с приятелями не делись. Из Союза узел связи с личным составом перебрасывают. Наши представители уже поехали встречать его на авиабазу Баграм, они же будут сопровождать колонну. А тебе нужно помочь обеспечить прием и контакты с афганцами здесь, в Кабуле. Размещать будут на территории военного клуба. Бывал там?
– Не довелось.
– Вот, заодно и побываешь.
– Когда приступать-то?
– Да прямо сейчас. Предупреди своих советников, что завтра с ними в штаб не едешь, но лишнего не болтай, домой забеги, сигаретами там запасись и подходи сюда. Афганцы, с которыми будешь работать, должны на машине за тобой заехать.
Дома на всякий случай беру джемпер, ночами еще прохладно, набиваю карманы сигаретами, подумав, прихватываю с праздничного стола еще и бутерброд с сыром. Возвращаюсь. Вижу знакомую зеленую «Волгу» без заднего стекла, пострадавшую от кирпичей штаба ВВС и ПВО. Облокотившись на нее, стоят два афганских капитана: оба невысокого роста и в разной форме, один – в летной, другой – в сухопутной. Мне указывают на почетное по местным представлениям место рядом с водителем, сами усаживаются сзади.
Военный клуб, как выясняется всего через десять минут неспешной поездки, расположен недалеко. Сворачиваем с асфальта на грунтовую дорожку, с обеих сторон прикрытую деревьями. На КПП проезд перегораживает шлагбаум, который торопливо поднимает, завидев нас, солдат в каске и при оружии. За его спиной довольно большая территория с рощицами и зелеными лужайками, стадионом и маленьким двухэтажным зданием с террасой и примыкающим к ней бассейном. Место хорошее, ухоженное, но напротив, через улицу, по которой снуют машины, американское посольство. «Соседи неважные, – отмечаю про себя, – из их окон территория клуба как на ладони».
Пожилой афганец – то ли заведующий, то ли завхоз – показывает здание. Смотрю с важным видом, но так, только для порядка, потому что вопросов у меня пока нет, как, впрочем, и руководящих указаний, главным образом из-за отсутствия полномочий их давать. Вызываем начальника караула, обходим вместе с ним по периметру территорию: надо убедиться, что между часовыми существует визуальная и голосовая связь, позволяющая контролировать всю охраняемую зону. Спрашиваю начальника караула про боеприпасы. Отвечает: «Патроны выдали». К нему у меня есть и другие вопросы, задаю:
– Почему солдат у шлагбаума пропустил нашу «Волгу» сразу, без осмотра и доклада старшему?
– Так не в первый же раз она приезжает, и офицеры, – кивает на капитанов, – уже всем знакомы.
– Хорошо, а на КПП связь с начальником караула и зданием военного клуба имеется?
– Установили полевые телефоны. В здании клуба аппарат находится в комнате на втором этаже.
– Тогда, – говорю, – с этого момента въезд и вход на охраняемую территорию только с моего или, – указываю на капитанов, – их разрешения.
– Не довелось.
– Вот, заодно и побываешь.
– Когда приступать-то?
– Да прямо сейчас. Предупреди своих советников, что завтра с ними в штаб не едешь, но лишнего не болтай, домой забеги, сигаретами там запасись и подходи сюда. Афганцы, с которыми будешь работать, должны на машине за тобой заехать.
Дома на всякий случай беру джемпер, ночами еще прохладно, набиваю карманы сигаретами, подумав, прихватываю с праздничного стола еще и бутерброд с сыром. Возвращаюсь. Вижу знакомую зеленую «Волгу» без заднего стекла, пострадавшую от кирпичей штаба ВВС и ПВО. Облокотившись на нее, стоят два афганских капитана: оба невысокого роста и в разной форме, один – в летной, другой – в сухопутной. Мне указывают на почетное по местным представлениям место рядом с водителем, сами усаживаются сзади.
Военный клуб, как выясняется всего через десять минут неспешной поездки, расположен недалеко. Сворачиваем с асфальта на грунтовую дорожку, с обеих сторон прикрытую деревьями. На КПП проезд перегораживает шлагбаум, который торопливо поднимает, завидев нас, солдат в каске и при оружии. За его спиной довольно большая территория с рощицами и зелеными лужайками, стадионом и маленьким двухэтажным зданием с террасой и примыкающим к ней бассейном. Место хорошее, ухоженное, но напротив, через улицу, по которой снуют машины, американское посольство. «Соседи неважные, – отмечаю про себя, – из их окон территория клуба как на ладони».
Пожилой афганец – то ли заведующий, то ли завхоз – показывает здание. Смотрю с важным видом, но так, только для порядка, потому что вопросов у меня пока нет, как, впрочем, и руководящих указаний, главным образом из-за отсутствия полномочий их давать. Вызываем начальника караула, обходим вместе с ним по периметру территорию: надо убедиться, что между часовыми существует визуальная и голосовая связь, позволяющая контролировать всю охраняемую зону. Спрашиваю начальника караула про боеприпасы. Отвечает: «Патроны выдали». К нему у меня есть и другие вопросы, задаю:
– Почему солдат у шлагбаума пропустил нашу «Волгу» сразу, без осмотра и доклада старшему?
– Так не в первый же раз она приезжает, и офицеры, – кивает на капитанов, – уже всем знакомы.
– Хорошо, а на КПП связь с начальником караула и зданием военного клуба имеется?
– Установили полевые телефоны. В здании клуба аппарат находится в комнате на втором этаже.
– Тогда, – говорю, – с этого момента въезд и вход на охраняемую территорию только с моего или, – указываю на капитанов, – их разрешения.
– Да, господин, – щелкает каблуками унтер.
Поглядываю на капитанов, никак не отреагировавших на «господина». Но они и сами, несмотря на то, что оба партийные, все еще путаются в обращениях, а один из них даже упомянул как-то лидера НДПА совсем уж несуразно – «товарищ господин Hyp Мухаммад Тараки».
Темнеет. В какое время ожидать прибытия колонны из Баграма – неизвестно. Устраиваемся в комнате с телефоном, Очень кстати приходится бутерброд, припасенный в кармане. Делю на троих…
Полудрему прерывает звонок с КПП – колонна прибыла. Даем разрешение на въезд и выходим из здания. В свете фар зеленые армейские машины и изъясняющиеся на русском люди в «гражданке», причем сплошь в темных костюмах, белых рубашках и при галстуках. Вот бежит куда-то коротко стриженный солдат-срочник с автоматом в руке, а под стильным пиджаком на брючном ремне у него болтаются зеленый подсумок с магазинами, саперная лопатка и фляжка. Офицеры, более привычные к ношению протокольных двоек, хотя и выглядят не так комично, но тоже обременены табельным оружием, кобуры которых оттопыривают полы пиджаков. Все заняты делом, и, несмотря на внешнюю суетность происходящего, чувствуется внутренняя организованность, присущая военному организму. На нас – «принимающую сторону» – обращают внимание только тогда, когда приходит время выставлять свои посты вокруг расположения узла связи.
Вновь, теперь уже в темноте, шагаем по периметру, организуя внутреннее кольцо охраны. Афганские солдаты при нашем приближении истошно кричат: «Дриш!» («Стой!»), как требуют их уставы, выбрасывают вперед одну ногу и заученно имитируют колющий удар оружием с примкнутым штыком. Зрелище не для слабонервных, особенно если начальник караула успевает осветить солдата фонариком, в свете которого его смуглое лицо с вытаращенными белками глаз приобретает устрашающе-зловещий вид. Успокаиваю соотечественников, объясняя, что чаще всего афганские часовые несут службу без патронов и потому им так важно нагнать страху на потенциальных нарушителей.
Под утро удается прикорнуть немного, балансируя на стуле рядом с телефоном – теперь моим главным орудием труда. С рассветом исследую его на предмет длины провода, которого хватает, чтобы вынести аппарат на террасу перед бассейном. Нахожу подходящий столик, а появившийся на работе завхоз предлагает еще и легкомысленный пляжный зонтик на подставке. Не возражаю, днем солнце припекает по-летнему. Расположившись с комфортом, предаюсь ленивым размышлениям: «Хорошо бы еще уговорить завхоза почистить и залить бассейн, тем более что остатки грязной воды на дне неприятно попахивают, когда ветер дует в мою сторону». Шелест листвы успокаивает, клонит в сон, сквозь дрему чувствую, как рядом пролетает что-то большое, наверное, шмель, жужжание которого заглушает громкий хлопок.
Сонливость испаряется одновременно с осознанием того, что рядом пронеслось не мохнатое насекомое, а несколько граммов свинца. Вскакиваю и внимательно всматриваюсь в здание под звездно-полосатым флагом. Окна закрыты, полное спокойствие, лишь морской пехотинец за воротами напряженно смотрит в мою сторону, внешне не проявляя никаких враждебных намерений. Стало быть, стрелял не он. Но между ним и мной на полянке, словно по команде «Замри!», в абсолютной неподвижности застыло в реденьком строю отделение афганцев из состава караула. Спускаюсь с террасы и иду к братьям по оружию. По мере моего приближения унтер, которому внутренний голос наконец-то подал очередную команду – «Отомри!», начинает проявлять показную активность. Слышу его ругань, обращенную к кому-то из подчиненных. Ясно, пальнул один из афганских солдат. Спрашиваю:
– Что произошло?
– Этот, – унтер указывает пальцем на начинающего лязгать от страха зубами солдата, – когда отрабатывали приемы с оружием, взял и нажал на спуск. Пуля чуть-чуть в меня не попала. Прямо над ухом просвистела.
– У меня тоже, – делюсь неприятным ощущением и интересуюсь, – почему патрон был в патроннике?
– Не знаю, – пожимает плечами, – может, он ночью на посту дослал его, а потом и забыл вынуть.
– Непорядок…
Поглядываю на капитанов, никак не отреагировавших на «господина». Но они и сами, несмотря на то, что оба партийные, все еще путаются в обращениях, а один из них даже упомянул как-то лидера НДПА совсем уж несуразно – «товарищ господин Hyp Мухаммад Тараки».
Темнеет. В какое время ожидать прибытия колонны из Баграма – неизвестно. Устраиваемся в комнате с телефоном, Очень кстати приходится бутерброд, припасенный в кармане. Делю на троих…
Полудрему прерывает звонок с КПП – колонна прибыла. Даем разрешение на въезд и выходим из здания. В свете фар зеленые армейские машины и изъясняющиеся на русском люди в «гражданке», причем сплошь в темных костюмах, белых рубашках и при галстуках. Вот бежит куда-то коротко стриженный солдат-срочник с автоматом в руке, а под стильным пиджаком на брючном ремне у него болтаются зеленый подсумок с магазинами, саперная лопатка и фляжка. Офицеры, более привычные к ношению протокольных двоек, хотя и выглядят не так комично, но тоже обременены табельным оружием, кобуры которых оттопыривают полы пиджаков. Все заняты делом, и, несмотря на внешнюю суетность происходящего, чувствуется внутренняя организованность, присущая военному организму. На нас – «принимающую сторону» – обращают внимание только тогда, когда приходит время выставлять свои посты вокруг расположения узла связи.
Вновь, теперь уже в темноте, шагаем по периметру, организуя внутреннее кольцо охраны. Афганские солдаты при нашем приближении истошно кричат: «Дриш!» («Стой!»), как требуют их уставы, выбрасывают вперед одну ногу и заученно имитируют колющий удар оружием с примкнутым штыком. Зрелище не для слабонервных, особенно если начальник караула успевает осветить солдата фонариком, в свете которого его смуглое лицо с вытаращенными белками глаз приобретает устрашающе-зловещий вид. Успокаиваю соотечественников, объясняя, что чаще всего афганские часовые несут службу без патронов и потому им так важно нагнать страху на потенциальных нарушителей.
Под утро удается прикорнуть немного, балансируя на стуле рядом с телефоном – теперь моим главным орудием труда. С рассветом исследую его на предмет длины провода, которого хватает, чтобы вынести аппарат на террасу перед бассейном. Нахожу подходящий столик, а появившийся на работе завхоз предлагает еще и легкомысленный пляжный зонтик на подставке. Не возражаю, днем солнце припекает по-летнему. Расположившись с комфортом, предаюсь ленивым размышлениям: «Хорошо бы еще уговорить завхоза почистить и залить бассейн, тем более что остатки грязной воды на дне неприятно попахивают, когда ветер дует в мою сторону». Шелест листвы успокаивает, клонит в сон, сквозь дрему чувствую, как рядом пролетает что-то большое, наверное, шмель, жужжание которого заглушает громкий хлопок.
Сонливость испаряется одновременно с осознанием того, что рядом пронеслось не мохнатое насекомое, а несколько граммов свинца. Вскакиваю и внимательно всматриваюсь в здание под звездно-полосатым флагом. Окна закрыты, полное спокойствие, лишь морской пехотинец за воротами напряженно смотрит в мою сторону, внешне не проявляя никаких враждебных намерений. Стало быть, стрелял не он. Но между ним и мной на полянке, словно по команде «Замри!», в абсолютной неподвижности застыло в реденьком строю отделение афганцев из состава караула. Спускаюсь с террасы и иду к братьям по оружию. По мере моего приближения унтер, которому внутренний голос наконец-то подал очередную команду – «Отомри!», начинает проявлять показную активность. Слышу его ругань, обращенную к кому-то из подчиненных. Ясно, пальнул один из афганских солдат. Спрашиваю:
– Что произошло?
– Этот, – унтер указывает пальцем на начинающего лязгать от страха зубами солдата, – когда отрабатывали приемы с оружием, взял и нажал на спуск. Пуля чуть-чуть в меня не попала. Прямо над ухом просвистела.
– У меня тоже, – делюсь неприятным ощущением и интересуюсь, – почему патрон был в патроннике?
– Не знаю, – пожимает плечами, – может, он ночью на посту дослал его, а потом и забыл вынуть.
– Непорядок…
– Не беспокойтесь, господин, – прерывает унтер, – больше не повторится, а этого накажем, надолго запомнит…
– Наказывать, – говорю, – не нужно. Он уже наказан, вон как трясется. Но у меня к вам есть очень важный вопрос. Кто сейчас ваши друзья, товарищ?
– Друзья, – унтер ненадолго задумывается, с его лица потихоньку сходит выражение подобострастия, и, когда в глазах появляется хитринка, выпаливает уверенно, – конечно, советские.
– Если так, то почему вы направляете оружие в их сторону?
– Понял, все понял, товарищ, мигом исправим, – радуется сообразительный унтер, уяснив, что разноса не будет, и тут же командует, – отделение, кругом!
Вот теперь все становится на свои места. Пусть американские морские пехотинцы вместе со своими дипломатами волнуются, созерцая напротив посольства отделение афганцев, небрежно отрабатывающих приемы с боевым оружием.
Возвращаюсь на террасу как раз вовремя – трезвонит телефон. С КПП докладывают о прибытии какого-то майора. Долго пытаюсь выяснить – кто таков? Начальник караула, понижая голос, пытается объяснить, что на «Волге» прибыла большая шишка. Приказываю пропустить, но пешим. Вскоре появляется молодой офицер. Спрашиваю: «По какому делу?» – «Да я новый начальник управления генерального штаба, – отвечает, – надо согласовать некоторые вопросы по пошиву обмундирования для ваших военнослужащих». – «Вот как, – думаю, – майор, а уже на генеральской должности. Хотя некоторые в считанные дни и гораздо выше подпрыгнули. Тоже майор, Ватанджар, прямо из танка в кресло заместителя премьер-министра уселся. Встречать теперь надо, – делаю вывод, – не по одежке, а по мандатам, как в октябре семнадцатого». Встаю, приношу извинения за невежливый прием, веду решать вопросы с командиром узла связи…
Афганской повседневной формой без знаков различия узел связи обеспечивают всего в течение нескольких дней. Меня – тоже. Получаю к ней высокие армейские ботинки и становлюсь похожим, как и все остальные, то ли на загадочного военнослужащего неизвестной армии, то ли партийного функционера эпохи революционных перемен. Невнятность облика порождает некоторые, свойственные только смутному времени, коллизии. Когда по хозяйственным или иным делам вместе с двумя капитанами разъезжаем по Кабулу на «Волге» с боевыми отметинами, встречающиеся по пути пешие военнослужащие от солдат до полковников включительно (генералы пешком не ходят) с приставленной к головному убору рукой буквально ломаются пополам, пытаясь совместить строгий ритуал отдания воинской чести с сердечным поклоном. Так, на всякий случай видимо, проявляя лояльность по внешним признакам явно близкому к новым властям молодому выскочке. Стараюсь не обижать пожилых полковников, благосклонно киваю в ответ и помахиваю ласково рукой.
Узел связи быстро втягивается в обычный, повседневный ритм жизни. В комнату на втором этаже здания встроена звуконепроницаемая камера для ведения переговоров, спецмашины расставлены в нужном порядке, гражданские костюмы переодетого в форму личного состава спрятаны до возвращения в Союз, обеспечена совместная с афганцами система охраны и пропуска на территорию военного клуба. Даже грязную воду из бассейна спустили прямо на зеленые лужайки. Налажено и снабжение отечественными продуктами через посольский магазин.
Но не обойтись и без свежих овощей и фруктов. А их можно приобрести только за афгани. Когда валюту на эти цели выделяют, едем с прапорщиком-снабженцем на базар. Объясняю ему по дороге азы рыночного поведения и местную специфику: никогда сразу же не соглашаться на предложенную цену; торговаться, как принято в Кабуле, до последнего афгани; оптовикам положена скидка, увеличивающаяся в процессе превращения разового посетителя в постоянного клиента; поощряются взаимные подношения (бакшиш) и совместные чайные церемонии, способствующие созданию доверительных отношений, необходимых для того, чтобы избежать обмана и лукавства, случающихся среди местных купчишек в отношении иностранцев.
Как и ожидалось, наш вместительный ГАЗ-66 сразу же привлекает пристальное внимание афганцев, знающих толк в торговле. От предложений нет отбоя, некоторые продавцы тут же начинают снижать цену. Возникает даже мысль, что все уже наслышаны о прибытии в Кабул советского узла связи, для личного состава которого потребуются значительные партии овощей и фруктов. Может, это и правда, ведь именно базар на Востоке всегда в курсе всех событий. С достоинством обходим ряды, демонстрируя свою основательность и добиваясь этим уважения, не спеша изучаем товар, справляемся о ценах и, выбрав подходящего партнера, приступаем к занимательной игре, цель которой максимально соблюсти коммерческие интересы обеих сторон. Через несколько минут признаем, что расхваливаемый торговцем товар действительно хорош, но цена все же завышена, еще через некоторое время соглашаемся с опущенной до нижнего предела стоимостью за пау (мера веса в Афганистане, равная 441,6 грамма. – Авт.), но оговариваем, что, если возьмем не один сир (мера веса, равная 7,066 кг. – Авт.), хорошо бы и еще уступить. Торговец клянется, что в этом случае не получит никакой выгоды. Делаем несколько демонстративных шагов к его соседу, но тут же получаем согласие на наши условия. Провожая нас, довольный афганец прикладывает руку к сердцу и говорит, что ждет нас с нетерпением в следующий раз. Советую прапорщику, напряженно прикидывающему в уме, сколько же денег сэкономлено от начальной цены за счет правильного поведения на базаре, при очередной закупке у этого же торговца закрепить отношения и предложить бакшиш, скажем, немного высокоценимого советского сливочного масла или сухого молока.
Вновь сижу у порядком надоевшего телефона. Время от времени приезжают на переговоры с Москвой то посольские чины, то главный военный советник. Меня же дергают все меньше и меньше, узел связи уже прекрасно научился обходиться без переводчика. С интересом наблюдаю процесс заполнения чистой водой бассейна, представляя, как буду резвиться в нем по три раза на день. Мечты обрывает поступившая команда явиться в штаб военного контракта. Еду. Встречает старший референт-переводчик:
– Собирай вещички. Завтра летишь в Кандагар.
– Да я две недели как оттуда.
– Вот и хорошо, с условиями знаком. Побудешь там немного, надо помочь устроить новых советников, ну, поработать с ними немного.
– А когда обратно?
– Не волнуйся, при первой же возможности заберем, – говорит не очень уверенно и добавляет, припомнив что-то, – отзовем, конечно, тебе ж в Союз скоро, командировка всего через несколько месяцев заканчивается.
Уж лучше бы я не ездил в апреле в Кандагар. Хоть какой-то интерес сохранился бы к новым впечатлениям. Но делать нечего, видно, пора пришла открыть очередную страничку хроники военного переводчика, не очень занимательную, наверное, судя по свежим воспоминаниям об этом афганском захолустье.
– Наказывать, – говорю, – не нужно. Он уже наказан, вон как трясется. Но у меня к вам есть очень важный вопрос. Кто сейчас ваши друзья, товарищ?
– Друзья, – унтер ненадолго задумывается, с его лица потихоньку сходит выражение подобострастия, и, когда в глазах появляется хитринка, выпаливает уверенно, – конечно, советские.
– Если так, то почему вы направляете оружие в их сторону?
– Понял, все понял, товарищ, мигом исправим, – радуется сообразительный унтер, уяснив, что разноса не будет, и тут же командует, – отделение, кругом!
Вот теперь все становится на свои места. Пусть американские морские пехотинцы вместе со своими дипломатами волнуются, созерцая напротив посольства отделение афганцев, небрежно отрабатывающих приемы с боевым оружием.
Возвращаюсь на террасу как раз вовремя – трезвонит телефон. С КПП докладывают о прибытии какого-то майора. Долго пытаюсь выяснить – кто таков? Начальник караула, понижая голос, пытается объяснить, что на «Волге» прибыла большая шишка. Приказываю пропустить, но пешим. Вскоре появляется молодой офицер. Спрашиваю: «По какому делу?» – «Да я новый начальник управления генерального штаба, – отвечает, – надо согласовать некоторые вопросы по пошиву обмундирования для ваших военнослужащих». – «Вот как, – думаю, – майор, а уже на генеральской должности. Хотя некоторые в считанные дни и гораздо выше подпрыгнули. Тоже майор, Ватанджар, прямо из танка в кресло заместителя премьер-министра уселся. Встречать теперь надо, – делаю вывод, – не по одежке, а по мандатам, как в октябре семнадцатого». Встаю, приношу извинения за невежливый прием, веду решать вопросы с командиром узла связи…
Афганской повседневной формой без знаков различия узел связи обеспечивают всего в течение нескольких дней. Меня – тоже. Получаю к ней высокие армейские ботинки и становлюсь похожим, как и все остальные, то ли на загадочного военнослужащего неизвестной армии, то ли партийного функционера эпохи революционных перемен. Невнятность облика порождает некоторые, свойственные только смутному времени, коллизии. Когда по хозяйственным или иным делам вместе с двумя капитанами разъезжаем по Кабулу на «Волге» с боевыми отметинами, встречающиеся по пути пешие военнослужащие от солдат до полковников включительно (генералы пешком не ходят) с приставленной к головному убору рукой буквально ломаются пополам, пытаясь совместить строгий ритуал отдания воинской чести с сердечным поклоном. Так, на всякий случай видимо, проявляя лояльность по внешним признакам явно близкому к новым властям молодому выскочке. Стараюсь не обижать пожилых полковников, благосклонно киваю в ответ и помахиваю ласково рукой.
Узел связи быстро втягивается в обычный, повседневный ритм жизни. В комнату на втором этаже здания встроена звуконепроницаемая камера для ведения переговоров, спецмашины расставлены в нужном порядке, гражданские костюмы переодетого в форму личного состава спрятаны до возвращения в Союз, обеспечена совместная с афганцами система охраны и пропуска на территорию военного клуба. Даже грязную воду из бассейна спустили прямо на зеленые лужайки. Налажено и снабжение отечественными продуктами через посольский магазин.
Но не обойтись и без свежих овощей и фруктов. А их можно приобрести только за афгани. Когда валюту на эти цели выделяют, едем с прапорщиком-снабженцем на базар. Объясняю ему по дороге азы рыночного поведения и местную специфику: никогда сразу же не соглашаться на предложенную цену; торговаться, как принято в Кабуле, до последнего афгани; оптовикам положена скидка, увеличивающаяся в процессе превращения разового посетителя в постоянного клиента; поощряются взаимные подношения (бакшиш) и совместные чайные церемонии, способствующие созданию доверительных отношений, необходимых для того, чтобы избежать обмана и лукавства, случающихся среди местных купчишек в отношении иностранцев.
Как и ожидалось, наш вместительный ГАЗ-66 сразу же привлекает пристальное внимание афганцев, знающих толк в торговле. От предложений нет отбоя, некоторые продавцы тут же начинают снижать цену. Возникает даже мысль, что все уже наслышаны о прибытии в Кабул советского узла связи, для личного состава которого потребуются значительные партии овощей и фруктов. Может, это и правда, ведь именно базар на Востоке всегда в курсе всех событий. С достоинством обходим ряды, демонстрируя свою основательность и добиваясь этим уважения, не спеша изучаем товар, справляемся о ценах и, выбрав подходящего партнера, приступаем к занимательной игре, цель которой максимально соблюсти коммерческие интересы обеих сторон. Через несколько минут признаем, что расхваливаемый торговцем товар действительно хорош, но цена все же завышена, еще через некоторое время соглашаемся с опущенной до нижнего предела стоимостью за пау (мера веса в Афганистане, равная 441,6 грамма. – Авт.), но оговариваем, что, если возьмем не один сир (мера веса, равная 7,066 кг. – Авт.), хорошо бы и еще уступить. Торговец клянется, что в этом случае не получит никакой выгоды. Делаем несколько демонстративных шагов к его соседу, но тут же получаем согласие на наши условия. Провожая нас, довольный афганец прикладывает руку к сердцу и говорит, что ждет нас с нетерпением в следующий раз. Советую прапорщику, напряженно прикидывающему в уме, сколько же денег сэкономлено от начальной цены за счет правильного поведения на базаре, при очередной закупке у этого же торговца закрепить отношения и предложить бакшиш, скажем, немного высокоценимого советского сливочного масла или сухого молока.
Вновь сижу у порядком надоевшего телефона. Время от времени приезжают на переговоры с Москвой то посольские чины, то главный военный советник. Меня же дергают все меньше и меньше, узел связи уже прекрасно научился обходиться без переводчика. С интересом наблюдаю процесс заполнения чистой водой бассейна, представляя, как буду резвиться в нем по три раза на день. Мечты обрывает поступившая команда явиться в штаб военного контракта. Еду. Встречает старший референт-переводчик:
– Собирай вещички. Завтра летишь в Кандагар.
– Да я две недели как оттуда.
– Вот и хорошо, с условиями знаком. Побудешь там немного, надо помочь устроить новых советников, ну, поработать с ними немного.
– А когда обратно?
– Не волнуйся, при первой же возможности заберем, – говорит не очень уверенно и добавляет, припомнив что-то, – отзовем, конечно, тебе ж в Союз скоро, командировка всего через несколько месяцев заканчивается.
Уж лучше бы я не ездил в апреле в Кандагар. Хоть какой-то интерес сохранился бы к новым впечатлениям. Но делать нечего, видно, пора пришла открыть очередную страничку хроники военного переводчика, не очень занимательную, наверное, судя по свежим воспоминаниям об этом афганском захолустье.
Еще крутые истории!
реклама
