Как наш взводный пытался уличить курсантов, проверив их фляги

Между нами установилось нигде не задокументированное соглашение о дружбе и взаимопомощи: новоиспечённый лейтенант не шпыняет нас как солдат-первогодков, а мы не строим ему козни, на которые наш брат курсант очень даже горазд. Но этот негласный договор просуществовал только до весны.

К весне наш лейтенант оперился, заматерел, обрёл командирский голос. А в апреле у нас был очередной выезд на наш полигон. Предстояла работа в полевых условиях, имитирующих боевые действия сухопутных частей. Всю неделю пахали круглые сутки практически без сна, не вылезая из спецаппаратных. Еду разносили в котелках. Хоть шифровальщики и считаются штабной элитой, которой и в атаку-то ходить не положено, но за шесть дней этих занятий наши преподы выжали нас досуха. Временами поставленные задачи и морально-психологические нагрузки были таковы, что невольно в голову приходила мысль, что лучше уж разок-другой сходить в атаку, нежели вот так неделю к ряду работать в комфортной спецаппаратной. И попробуй допустить в работе какую-нибудь ошибку по невнимательности или незнанию. Каждые двое суток короткий перерыв на непродолжительный сон, новые вводные и снова в бой, оттачивать свои профессиональные навыки.

Но, как ни странно, через шесть дней такого тренажа у нас ещё оставались силы. Что значит молодость и здоровье. Поздним вечером мы собрались тесной компашкой на лесной полянке рядом с нашим лагерем у костра за рюмкой чая. Рюмок как таковых, конечно, не было, а были железные солдатские кружки из походного котелка. В них можно больше налить. Да и чему курсанту рюмки? Гусары в походе из рюмок не пьют. Из немудрённой закуски была печёная в золе картошка, луковица и несколько ломтей хлеба. Пили домашнее вино, которое притащили наши гонцы, для чего им выделили несколько пустых солдатских фляжек. Хорошо посидели, душевно. Потрепались как обычно о своём, курсантском, и уже глубокой ночью расползлись по палаткам спать.

А утром наш взводный, который, понятное дело, в посиделках наших не участвовал (выбыл из «узкого круга ограниченных лиц» по возрасту и служебному положению), заглянув в одну-две палатки, сразу же учуял знакомый еще, наверное, с курсантских времён запах. Ещё бы, поди, сам пил такое же винище год назад. И это ему очень не понравилось. Нашу тайную вечерю он воспринял как подрыв боевой готовности и подкоп под его командирский статус.

Построив взвод, он для начала выдал нам целую лекцию на тему облико морале советского курсанта, потом потребовал выдать организаторов праздника непослушания. Видимо забыл, что сам когда-то употреблял с нами живительную влагу в виде запрещённого курсантам пива в уютном чепке под условным названием «сапог». Вот так, сто́ит сменить курсантские погоны на лейтенантские, как сразу же начинаешь страдать амнезией. У всех что ли лейтенантов так? Ну ладно бы просто порядка ради отчитал взвод. Это было бы понятно, это мы переживём, не впервой. Но вот потребовать сдать своих, это уж совсем не по-нашему. Понятное дело, его призыв сдаться и покаяться понимания в курсантских рядах не нашел. Вместо этого народ начал глухо роптать, напомнив пословицу «не пойман – не вор». Но лейтенант закусил удила и его, что называется, понесло. Однако посыпать голову пеплом никто не собирался. Доморощенное расследование зашло в тупик.

И тут нашего взводного осенило. Догадавшись по запаху из какого источника во взвод просочилась огненная воде, лейтенант сообразил: пили осквернители устава явно не «Бальтазар» из фирменных бутылок Каталонии, налитых в погребе Святого Александра. Тут явно чувствуется присутствие кубанской домашней бодеги. А в чём нарушители могли доставить такое вино к месту преступления? Да во флягах, в чём же ещё. Озарённый своим прозрением, а может быть воспоминаниями недавнего курсантского прошлого, лейтенант оставил свои попытки призвать нас к совести и дал команду предъявить ему свои фляги. Вот тут-то всем нам разом стало кисло. Вино разливали не во все фляжки. Их таких было всего-то несколько штук. В остальных ничего крепче вчерашнего чая. Но вот тех, чьи фляги сейчас окажутся с запахом, ждёт не хилое разбирательство с далеко идущими последствиями. Кто-то из нас рисковал оказаться крайним мальчиком для битья. Допустить такое было бы грубым нарушением всех норм курсантской этики и боевого братства.

Лейтенант дал команду взводу снять фляги с пояса и отправился в конец строя инспектировать их на наличие улик, потребовав у стоящего на левом фланге курсанта предъявить ему свою ёмкость. Открутив пробку, он как охотничий пёс втянул в себя исходящий из неё запах. Ничего крамольного не учуяв, он вернул флягу её хозяину.

Но как видно умные мысли приходят не только в лейтенантские головы. Наш старшина, стоявший на правом фланге в противоположном конце строя от лейтенанта, вдруг уронил свою флягу на землю, слегка поддал её сапогом, направляя траекторию движения в центр строя, и сделал жест остальным последовать его примеру. Все всё поняли мгновенно и без слов. Не прошло и двух секунд, как перед строем красовалась живописная картина из солдатских фляг. Ну хоть походный натюрморт рисуй с них. Взводный, увлечённо нюхающий очередную флягу, среагировать не успел. Точнее среагировать-то он среагировал, но это уже была, что называется, стрельба вдогон. В виде междометий на понятном всем солдатском языке с использованием казарменного диалекта. Схватив первую попавшуюся ему под руку флягу из образовавшейся кучи, он попытался установить её владельца по каким-либо надписям на ней. Но ничего, что могло бы выдать её владельца, на ней не имелось. Фляги у нас не принято было подписывать, инвентарное имущество всё-таки, подлежит возврату. Если каждый будет оставлять на ней свои автографы, то как она будет выглядеть через 20-30 лет? В общем, полный облом в расследовании. Выходка, конечно, была с нашей стороны рисковая. Тут уж мы пошли ва-банк. Но что оставалось делать?

Курсанта не стоит загонять в угол. Даже если ты начальник. Иногда надо дать ему возможность сохранить лицо. Тем более, если ты и сам только-только вырос из курсантских портков. Но вот наш лейтенант это правило забыл и поэтому потерял лицо сам.

У него ещё хватило глупости по приезде в училище нажаловаться на нас комбату, когда тот поинтересовался ходом и результатами выезда. Комбат выслушал, посокрушался над непутёвыми курсантами, а потом молвил: «Дурак вы, батенька. Вы за руку с поличным в пьяном и непотребном виде кого-нибудь поймали? Нет? Ну а на нет и суда нет. Как же вы намеревались тогда доказать, что кто-то что-то там пил? В строю-то утром все стояли трезвые. Фляги, говорите? А с флягами вы хорошо начали, но плохо закончили. Обвели вас курсанты. Находчивые парни. Сориентировались. Такие не пропадут. Вам, товарищ лейтенант, самому надо бы у них кое-чему подучиться».