Хохлы плохого не посоветуют!

Об этом материал, который прислал мне читатель ресурса nstarikov.ru Виктор Дмитриевич Бычков. Это рассказы одного непосредственного участника этих событий. Он продолжает тему, которая была открыта моим рассказом о прочитанной книге Юрия Галушко «Чехословакия-68. Взгляд советского офицера из прошлого в будущее».

Относительно Чехословакии и событий 1968 года там происходивших.
Это мои юношеские воспоминания. В 1968 году я учился в 8 классе. И хорошо помню, как мы остро переживали со своими друзьями происходившие там события, как жалели обманутых чехов, и готовы были в любой момент двинуться туда на помощь. Уже в начале зимы, где-то в декабре, из армии вернулся старший брат моего товарища, Аникин Владимир, который участвовал в событиях, происходивших в Чехословакии.
Поначалу он практически ничего не рассказывал, но постепенно мы его разговорили. Собиралась небольшая компания юношей, в основном это были близкие друзья вернувшегося из армии, я туда иногда попадал на правах друга младшего брата. Было домашнее легкое вино, но главное — мы все с жадностью слушали рассказы очевидца, побывавшего аж за границей, да ещё участвовавшего в таких исторических событиях. Он просил ничего никому не передавать из его рассказов. Тем не менее, я очень хорошо запомнил, то, что он тогда говорил.

Итак, первое — как он туда попал. Служил срочную на Украине, при военном аэродроме, в какой-то аэродромной службе. В основном они занимались охраной аэродрома и простыми вещами типа содержания в надлежащем порядке взлетной полосы, крепления самолетов под руководством техников и т.д. Однажды вечером их подняли по тревоге, личное оружие, каску, боекомплект и т.д. , загрузили в транспортники, и они полетели. Солдаты обратили внимание, что кроме боекомплекта и оружия на борт загрузили довольно много боеприпасов и всего прочего. Куда летели не знали, все думали, что это учения.

Летели долго. Как только сели, быстро занялись разгрузкой. То, что это уже заграница, поняли не сразу, только после рассвета.

Из других самолетов выгружались десантники со своей техникой, которые быстро уехали, а солдаты части рассказчика за аэродромом недалеко от леса и ручья разбили палатки, обустраивая палаточный городок. Недалеко от аэродрома был небольшой город, в который они направили вооруженные патрули с офицерами. С противоположной стороны аэродрома был небольшой аэровокзал и ещё несколько невысоких аэродромных строений. Утром пришли сотрудники аэродрома и с удивлением смотрели на солдат, самолеты и т.д. Надо сказать,
что наши самолеты прилетали довольно часто, привозили в основном десантников с техникой и прочим, которые быстро уезжали.

Привозимые боеприпасы складировались прямо рядом со взлетной полосой. Там же были палатки, в которых располагалось наше армейское аэродромное начальство, узел связи и т.д. Всё было своё.
Уже к середине дня стали проявляться первые признаки неприятия и недружелюбия местного населения. Особенно старалась молодежь.
Выкрикивали ругательства, показывали всякие неприличные жесты.
К вечеру на взлетную полосу заехали два мотоциклиста, которые носились по взлетной полосе, подъезжали к самолетам, кидали камни и бутылки в воздухозаборники, окна самолетных кабин и т.д. .. Солдатам был приказ, не применяя оружия и силу вытеснить их с полосы. Это с трудом удалось сделать.
Другая проблема — это вода. Сначала воду набирали для кухни и прочих хоз.нужд из довольно чистого ручья, но скоро этого нельзя было делать, т.к. местное население стало ходить и специально гадить в ручей выше по течению, бросать туда нечистоты, дохлых собак и т.д. Поездки в городок за водой тоже не имели успеха — если где-то начинали набирать воду, она быстро кончалась. Переезжали на другое место и там та же картина. Очень оперативно и скоординировано отключали воду. Вообще воду уже было собирались возить самолетами. Туго было и с дровами для кухни — в основном топили разбитыми ящиками от патронов, а цинки с патронами складывали штабелями. Служащие аэропорта не пускали солдат в аэропорт, в туалет и т.д. , и солдатам приходилось бегать в кусты по другую сторону полос, что вызывало смех у местных жителей и служащих аэропорта. Пытались вырыть яму под туалет для военнослужащих, но из аэропорта приходил какой-то местный начальник и не разрешал этого делать. Дескать, ничего нельзя рыть и всё. Сложно было и патрулировать местность вокруг, и городок. Местное население очень быстро наглело в выражении своей неприязни, особенно молодежь. Кидали камнями, палками, кричали. Но был строгий приказ: оружие и физическую силу не применять, всё переносить, проявлять дружелюбие.

Обстановка накалялась, и это конечно в конце концов привело бы к плохим последствиям. Кончилось бы терпение у наших солдат.
Тем более, что патрулей посылали много и на всех не хватало офицеров, и часто шли два солдата без офицероа. На второй день двое солдат-патрульных вообще исчезли и их так и не нашли. Все понимали, что их скорей всего убили и где-то зарыли.

А потом появились немцы. И ситуация начала меняться в корне. К обеду третьего дня пришла колонна немецкой армии. Как рассказывал Володя, который был в патруле и как раз находился в центре этого городка на площади, это было как в кино про Великую Отечественную. Сначала мотоциклисты с пулемётами, затем колонна. Впереди и сзади бронетранспортеры с пулемётчиками наготове. В центре колонны старший офицер — на легковой машине в сопровождении других офицеров. Колонна въехала на площадь, части её рассредоточились по улицам вблизи площади. Из машины вышел старший офицер и его окружение.
Старший осмотрел площадь и окрестности, сверился с картой. Затем указывает, где будет штаб, рядом с будущим штабом — дом для себя. Тут же дает команду своим офицерам, показывая, где будут размешаться подразделения. До этого солдаты сидели в машинах, не было никакого движения, все ждали. Как только поступили команды — закипела работа. Солдаты быстро освобождали дома под штаб и для жилья для старшего офицера, остальные тоже занимались размещением под руководством своих командиров. Как освобождали дома? Очень просто — изгоняли оттуда местных жителей.

К старшему быстро привели солидного мужчину, надо полагать местного градоначальника, ещё каких-то представительных личностей. Старший из немцев им кратко пояснил, верней указал, что надо делать. Поскольку дискуссией и не пахло, местное начальство и не думало возражать, а только тянулось перед немцами. Причем немцы все говорили местным по-немецки, не затрудняя себя переводом, и те прекрасно их понимали. Немцы вели себя очень по-хозяйски.
К нашим патрулям, подошёл немецкий офицер, козырнул, и спросил по-русски, кто они, и где находится их часть. Пояснил, что им надо связаться с руководством нашей части. Солдаты ответили, после чего офицер козырнул и пошёл доложил старшему. Старший офицер в сопровождении мотоциклистов с пулеметами поехал в расположение нашей части. Солдаты не знают, о чём говорили старшие офицеры, но, судя по всему, наш командир пожаловался на положение с водой. Где-то к вечеру, часа через два-три была видна такая картина. Чехи быстро тянули водопровод в расположение части, металлические трубы прокладывали прямо по земле или слегка прикапывали. Сделали также разводку на несколько кранов, там, где им указали, работали очень споро. С тех пор чистая вода была всегда в изобилии. Кроме этого чехи стали регулярно привозить колотые готовые дрова в требуемом количестве, т.е. и эта проблема тоже была быстро решена.

К вечеру на аэродроме произошли события, в корне перевернувшие отношение местных к нашему присутствию. Дело в том, на аэродром можно было заехать с разных сторон, он был не огорожен. Только с одной стороны, по направлению от аэропорта к городу, был забор. И тот от скота, т.к. там был выпас. И этим пользовалась та самая местная молодежь. Залетали на мотоциклах, закидывали самолеты бутылками, камнями и прочим, смеялись над солдатами, которые пытались их вытеснить с посадочных полос. В солдат кидали тоже самое, и они получали травмы и ушибы, но ничего не могли поделать. И вот на вечером на третий день после появления немцев, на полосы заехал легковой автомобиль, на котором четверо юнцов носилось по взлетному полю, подъезжали к самолетам и т.д. .. Приказ их вытеснить ничего не дал. Однако на этот раз хулиганы зашли далеко – они сбили машиной двух солдат, серьезно их травмировав. Чешский персонал аэродрома со смехом наблюдал за происходящим, с большой радостью встречая каждый удачный финт юнцов и особенно их наезд на солдат. А солдаты с оружием не могли ничего сделать с этими юнцами – ведь стрелять им не разрешалось.

Но тут к несчастью этих юнцов к аэродрому подъехал немецкий патруль на двух мотоциклах с пулеметами. Немцы быстро все поняли. Юнцы, увидев немецкий патруль, кинулись удирать по крайней полосе. За ними, верней по параллельной полосе, помчался один мотоцикл. Отъехав подальше, так чтобы нельзя было зацепить кого-то случайного, пулеметчик одной очередью подбил автомобиль. Он сразу застрелил двух молодцов, сидевших на передних сидениях. Автомобиль остановился. Двое сидевшие сзади выскочили и бросились бежать.
Пулеметчик дал две короткие очереди по земле слева и справа от бегущих. Один остановился, поднял руки и пошел назад, второй продолжал убегать, пытаясь петлять. Это вызвало смех у пулеметчика, и он короткой очередью срезал его, затем прошёлся из пулемета по уже лежащему ещё двумя очередями. Второго, стоявшего с поднятыми руками, немец поманил к себе крича «ком, ком». Тот пошел, как пьяный, громко рыдая. Наш офицер послал солдат, и те вытащили из загорающегося автомобиля двух убитых, сидевших спереди. Идущему с поднятыми руками и рыдающему юнцу немец показал куда идти.
Подведя его поближе к аэропорту поставил на колени, руки за голову и встал неподалеку с автоматом наготове. Юнец всё время громко рыдал и о чём-то просил. Но немец не обращал на это никакого внимания.
Со второго патрульного мотоцикла по рации доложили о происходящем своему начальству. Чешский персонал аэропорта уже не смеялся и молча наблюдал за происходящим. Скоро приехал легковой автомобиль с немецким офицером и двумя солдатами. Офицер вышел из машины, выслушал доклад старшего из патрульных, повернулся и пошел к ближайшему сбитому нашему солдату, лежащему на посадочной полосе в крови, в том месте, где его сбили. Ему уже оказывали помощь, бинтовали, накладывали шины, и он громко стонал. Офицер подошел, посмотрел, козырнул подошедшему нашему офицеру и сказал, показывая на автоматы у солдат: «надо стреляйт». Он явно не понимал, почему не применялось оружие в столь очевидной ситуации. Развернулся и пошел к стоящему на коленях юнцу. Уже подходя, на ходу расстегнул кобуру. Подойдя метра на три, выстрелил ему в лоб, после чего спокойно положил пистолет обратно и дал команду своим солдатам.
Его солдаты побежали к аэропорту и скрылись там. Скоро стало понятно зачем. Они всех находящихся там буквально пинками выгоняли на площадку перед аэропортом. Когда туда подошел офицер, солдаты уже выгоняли последних.
Сбоку и сзади офицера подъехал один из патрульных мотоциклов с пулеметом и пулемётчик держал на прицеле всю эту толпу, молча и очень опасливо глядевшую на офицера и пулеметчика. Нам тоже казалось, что сейчас они положат из пулемета стоящих перед ними. Но офицер произнес краткую речь на немецком, которую согнанные перед ним угрюмо восприняли. Вероятно, он объяснил им, кто тут хозяин,
и как себя надо вести.

После этого они очень живо побежали в аэропорт, и всё зашевелилось. Примчалась пожарка, потушившая загоревшую машину, и оттащившая её после этого с посадочной. Вскоре её забрал эвакуатор. Потом приехали трое местных полицейских, с которыми немецкий офицер тоже провел краткую беседу. Младшие полицейские погрузили трупы в грузовик и уехали, а старшего полицейского забрал с собой немецкий офицер. Вообще немцы действовали с такой абсолютной уверенностью в своей правоте и правильности того, что они делают, что все местные им невольно беспрекословно подчинялись.

После всего случившегося уже никогда никто из местных и близко не подходил к аэродрому, кроме тех, кто там работал. Кроме того, часа через два приехал экскаватор, и пожилой экскаваторщик спросил, где надо русским рыть. Так были перекрыты боковые дороги и тропинки ведущие к аэропорту, после чего была вырыта большая яма под солдатский туалет, который до этого чехи никак не давали делать. Теперь никто из местных не возражал. Надо сказать еще, что после этого наших солдат и офицеров стали свободно пускать в аэропорт и вообще везде. При этом старались… как бы не замечать. Попыток как-то хулиганить на аэродроме и т.д. тоже больше не было.

И ещё одно последствие. На следующий день приехала бригада чешских плотников и под руководством немецкого унтер офицера быстро построила довольно высокую и добротную вышку на дороге, ведущей из городка в аэропорт. Удобная лестница, крыша, на самой вышке двойные стены, из досок внахлёст, между стен мешки с песком — защита от пуль.
Крепления для пулеметов, мощный прожектор на турели. Удобно, всё видно и всё простреливается. Там же установили шлагбаум и рядом с ним будку из досок со стеклянными окнами, что было очень удобно особенно в ненастье. Вышкой наши солдаты почти не пользовались, но она была видна далеко и производила на местных очень дисциплинирующее воздействие. Такая классическая немецкая вышка.

Где-то через неделю к аэродрому со стороны выпаса пришла группа молодых людей, человек 20-30, с плакатами «Русские убирайтесь домой», с громкоговорителем, в который они кричали всякие призывы «убраться оккупантам». Подошли сбоку, со стороны аэропорта, но не очень близко и к взлетной полосе, и к палаткам не приближались. Дежурный на КПП послал солдата на вышку, что бы тот глянул, много ли их, есть ли ещё кто-то за ними, вообще, чтобы осмотрелся.
Так вот как только митингующие увидели, что солдат стал подниматься на вышку, они тут же убежали, бросив часть плакатов на месте. Может подумали, что будут стрелять.

Ещё один эпизод запомнился, о котором рассказал Володя Аникин. С приходом немцев ситуация сильно изменилась. Местное население очень уважительно относилось к немцам и немецким патрулям, выполняло их малейшие требования. Вообще, чехам в голову не приходило, что с немцами можно спорить или не соглашаться. Тем более как-то не уважительно к ним относиться. А немецкие патрули патронов не жалели. Никто не смел кинуть в них камень или облить помоями и т.д. В ответ — мгновенный огонь на поражение, без разбора, почему это произошло. Поэтому наши патрули старались заполучить себе в компанию немецкого солдата или вообще идти вместе с немецким патрулем. Немцы к этому относились благосклонно. Им явно нравилась роль блюстителей порядка.
И вот однажды патруль, в котором был Володя и русский сержант, старший патруля, были направлены на патрулирование улиц на окраине городка. Идя туда, они сделали крюк и прошли через улицы, где квартировали немцы. Там возле одного из домов кучковались немецкие солдаты, весело гогоча.
Надо сказать, что немецкие солдаты, несмотря на дисциплину, имели много больше свобод, чем наши солдаты. Имели больше свободного времени, могли пойти куда-то в личное время и т.п.

Подойдя к немецким коллегам наши пытались как-то пообщаться, что-то сказать или понять. Немцы знали, что русских солдат часто обижают
местные, и им явно льстила роль в некотором роде защитников. По крайней мере, немецкие солдаты сразу поняли, что наши солдатики должны пешим строем патрулировать окраину и хотят иметь в компании немца для прикрытия. Надо сказать, что немцы обычно патрулировали на двух мотоциклах с колясками с пулеметами. Пулеметчики всегда сидели наготове…
Вызвался с нашими один молодой солдат, который тут же сбегал доложил об этом своему унтеру, тот понимающе улыбаясь отпустил солдата. И вот они идут втроем, пытаясь общаться. Немец знает какие-то русские слова, много жестов мимики, всем троим весело и интересно. Идут уже по самой окраине, по пригороду, где все уже больше похоже на дачи. Слева идёт сплошной забор, а затем сетчатый. Немец свернул к сплошному забору и стал справлять малую нужду. (Вообще немецкие солдаты нужду, особенно малую, справляли не стесняясь, почти везде в городе). Ну, а Володя с сержантом прошли чуть дальше вперед, где уже начинался сетчатый забор. Тут из-за забора, из кустов, летит камень и попадает в спину нашего сержанта. Наши патрули на такие камни внимания не обращали и получить камнем по спине было обычным делом. Но сейчас это видит немец, русских солдат уже догонявший. А тот кто кидал, не видел немца из-за сплошного забора. Реакция солдата ГДР мгновенная — срывает автомат и выпускает по кустам весь рожок от пояса веером.
Володя говорит, мы стоим с сержантом остолбенелые. Немец перезаряжает автомат и собирается стрелять ещё. Володя говорил, что они не сговариваясь с сержантом, подскочили к немцу и забрали у него автомат. Тот его безропотно отдал, но горячо им что-то говорил и показывал на кусты, откуда прилетел камень. Он явно не понимал, почему русские не стреляют и ведут себя так странно.

За кустами какие-то летние постройки, типа фанерной беседки или ещё что-то такое.
Оттуда слышен плачь. Немец показывает с азартом охотника, что вот, мол, где дичь сидит, и её надо сейчас наказать. А наши солдаты тащат союзника прочь. Он что-то пытается объяснить, но его уводят подальше и побыстрей. И только когда немец успокоился, а отошли достаточно далеко, то наши отдали немцу автомат. Для нас это было дико, рассказывал Володя Аникин, стрелять боевыми в населенном пункте. И к тому же, выдавая по два рожка боевых патронов, нас строго предупреждали, что стрелять нельзя ни при каких обстоятельствах. Умри, но не стрельни. Зачем тогда давать боевые патроны, зачем куда-то посылать? А немцы за патроны, видимо, не отчитывались и потому их не жалели.

И ещё некоторые наблюдения Владимира Аникина:

«Немцы питались в ресторанах, превращаемых на обеденное время в солдатские столовые. Чехи привозили для них свежие овощи, фрукты, свежее мясо, зелень и т.д. .. Наши патрули это хорошо видели. Платили ли немцы за это, мы не знали, но питались они против нас много лучше. Мы же в основном кашей и тушёнкой.
Суп борщ - тоже с тушёнкой. Разнообразия и разносолов не было. Но мы приловчились вот что делать. Там у них по полям и лесам бродило довольно много оленей и косуль, которые мало боялись людей. Однажды видели, как остановился немецкий грузовик и офицер, сидевший в кабине, взяв у солдата автомат, подстрелил оленя, которого немецкие солдаты затащили в кузов и уехали. Пример был подан.
Мы просили у немецких солдат патроны и стреляли оленей. Быстро разделывали, забирали мясо. Автомат из которого стреляли, быстро чистился. Если спрашивали, кто завалил, говорили что немцы. Что с немцев возьмешь? Делают, что хотят. Конечно, многие из офицеров догадывались, а может и знали, что стреляли мы, но такой приварок и такие объяснения всех устраивали. Так что поели мы оленины.
Еще почему с немцами выгодно было дружить, это то, что они заходили в любые пивнухи, где для них всегда сразу предоставлялся отдельный стол, если даже пивнуха была переполнена. Заказывали пиво, а пиво там было очень хорошее, и выпив, уходили не платя. У нас денег чешских не было, а у немцев может и были, но они не платили. Да и зачем — перед ними чехи и так гнулись.

О немецкой организации дела. Опять же наши патрули, которые торчали в центре города, видели, что каждое утро местный градоначальник вытянувшись ждал старшего немецкого офицера перед его домом. Тот утром шел к себе в штаб. Иногда давал указания этому градоначальнику, иногда вел его и ещё кого-то к себе в штаб. Т.е. была четкая вертикал власти, и каждый знал, что он должен делать. Сначала все, что надо немцам, а потом уже своими делами занимайся. Поэтому, в Прагу, конечно, надо было немцев пустить первыми. Во-первых,
чехи бы не стали против них сильно выступать и провоцировать. А если бы кто-то дернулся, немцы бы с большим удовольствием объяснили, что этого делать не надо, себе хуже.
Для полицейской миссии немцы идеально подходят. Знают, как оккупировать и что делать с оккупированными. Наша армия к этому мало готова. Воевать — да. Победить – да. А оккупировать и гнуть оккупированных — это не для нас. Так что если бы немцев первых в Прагу пустили, это только бы укрепило дружбу народов. Всем было бы хорошо. И чехи бы с удовольствием вспоминали сейчас немцев в Праге и их «европейский орднунг».

В ноябрев палатках стало очень холодно. Простужались солдатики. Приезжал старший немец со своим офицером, хорошо говорившим по-русски,
и, разговаривая с нашим командиром, сказал, что нельзя жить в палатках. Если он хочет, чтобы все вместе жили и были всегда под рукой, надо занять местную школу. Когда наш командир стал говорить, что где же дети будут учиться, немец ответил, что проблемой обучения местных детей пусть занимаются местные власти, это их дело, а он должен заботиться о своих солдатах. Это всё наш связист, который там присутствовал, рассказал. Но наши всё равно продолжали жить в палатках, многие болели».

В конце ноября Володю перевели в Союз и, в скорости, уволили в запас. Он и так переслужил несколько месяцев, но понимал, что ситуация очень непростая, тянул лямку безропотно.
Володя ещё рассказывал то, что приносило «солдатское» радио. Но я передаю только то, что он видел лично сам, своими глазами. Но то, что приносило «солдатское» радио, во многом совпадало с виденным им лично. К нашим солдатам чехи относятся плохо, много провокаций, иногда с тяжелыми последствиями для наших солдат, с увечьями и даже гибелью. И благородство наших солдат у них только смех вызывало. А немцев чехи боятся и уважают. Хотя для немцев они второй сорт.
Немецкая оккупация им привычна, понятна и т.д. И как бы их кто не гнул и не насиловал, виноваты всё равно во всём «русские».
В 1970 году я закончил школу и уехал учится. С тех пор я не видел Владимира и не знаю где он. Прошло почти полвека, и многое изменилось в нашей жизни. Если он жив — доброго ему здоровья, ну а если уже ушел — земля пухом. Наверняка можно будет найти и других участников этих событий. Их воспоминания помогли бы дополнить картину происходящего тогда в Чехословакии. Фильм бы хороший и правдивый снять об этом. Сейчас ведь уже мало кто помнит об этих событиях.

Виктор Дмитриевич БычковШо я хотев казать те, вата: Ми заусегда шо робили, -- стидили вас "купациями", "подавленнями", "предательствами" та "голодуморами". Ми знали шо ми робимо! -- Ми вас воспитували!
Воспитували та вивоспитували. Маете ви тепер инперску жесткисть? -- Але маемо ми! Маете ви тепер инперску твердисть та решительнисть следувати своим и тильки своим интересам? Але маемо ми! Могете ви тепер не думати та не жалети коженну кошару та коженну людину? Але могемо не думати ми! Ми же ж могемо вообще не думати!

И шо ви тепер з нас зробите?! От це и е наша головня Пэрэмога!


А если серьезно, вопрос, что как и в каких количествах "надо терпеть", как научить кое-кого покаяться и как спросить "урок" по-прежнему остается открытым.

P.S. Мой армейский прапорщик, участвовавший в этих событиях в составе 7-гв. ВДД еще срочником, роже рассказывал о крутых нравах и бесцеремонности контингента ННА ГДР. Так что в подлинности фактов, у меня сомнений нет (REX)