5454
52
Целую историческую эпоху на фотопленке оставил потомкам фотограф Дмитрий Бальтерманц.
Почти полвека страна смотрела на мир его глазами. Многие годы Бальтерманц считался главным советским фотографом. На кадрах, пойманных объективом его фотоаппарата, – трагедия войны и труд рабочих, бескрайние просторы родины и суровая сибирская тайга, комсомольцы, прокладывающие рельсы БАМа. Он снимал всех великих людей своего времени, среди которых были шесть генсеков – от Сталина до Горбачева. Бальтерманцу удалось создать свой неповторимый визуальный язык, понятный не только в СССР, но и за рубежом.
Дмитрий Бальтерманц — один из немногих советских фотографов еще при жизни получивших признание за рубежом. Его знали и любили Henri Cartier-Bresson, Josef Koudelka, Robert Doisneau и другие мэтры европейской фотографии. Бальтерманца уважали друзья и коллеги в России. Умер он в 1990 году неожиданно и быстро, не проболев и недели. А созданная им фотолетопись советской эпохи живет и сегодня — и конечно будет жить завтра.
Дмитрий Бальтерманц — один из немногих советских фотографов еще при жизни получивших признание за рубежом. Его знали и любили Henri Cartier-Bresson, Josef Koudelka, Robert Doisneau и другие мэтры европейской фотографии. Бальтерманца уважали друзья и коллеги в России. Умер он в 1990 году неожиданно и быстро, не проболев и недели. А созданная им фотолетопись советской эпохи живет и сегодня — и конечно будет жить завтра.
×
реклама
Смерть фашизму.
https://www.historyworlds.ru/gallery/vojjny-narodov/2-a-mirovaja-velikaja-otechestvennaja/https://www.historyworlds.ru/gallery/vojjny-narodov/2-a-mirovaja-velikaja-otechestvennaja/
поза того что центрее, так и говорит, уж на куй...и, надо
оч впечатлился
Весеннее солнце сияет,
Грачи не по-русски галдят,
Мой дед по Берлину шагает,
В Германии русский солдат.
На вид ему лет восемнадцать,
Он даже еще не отец,
Блестят сапоги - наибацца,
Гвардеец геройский - [мат]!
В руках ППШ, а не "Шмайсер",
В глазах его - яркий огонь.
Висит за плечами Weltmeister,
Такой пианино-гармонь.
Поправив медаль «За отвагу»
(За Прагу ее получил),
Ефрейтор шагает к Рейхстагу,
Где Гитлер работал и жил.
При нём - не планшет и не каска,
Боец умудрился достать
Ведерко с оранжевой краской,
Чтоб ей по Рейхстагу писать.
Всей ротой ему поручили,
Чтоб он отразил на стене,
Что все, [мат], что мы победили
В давно [мат] войне.
Две немки стоят на, балконе.
Красивые, [мат] мой рот!
Летят запряжённые кони
Поверх Бранденбургских ворот.
И вот уже стены Рейхстага,
Гулянье, веселье и гам.
– С какого ты фронта, бродяга?
– С танкистами вмажешь сто грамм?
Он выбрал местечко повыше,
Чтоб было получше видать,
Он встал возле статуи в нише,
Чтоб память потомкам создать,
Он кистью макает в ведёpкo,
Вдруг дёрнулось что-то в руке:
Он вспомнил сержанта Федорко
И бои на замёрзшей реке.
Федорко был парень [мат].
Но помер, тоскуй - не тоскуй…
И твердой рукою солдата
Дед вывел огромное «ХУЙ!».
Вы спросите, что тут случилось?
Вы скажете, это – [мат]?
Но слово само проявилось
Из памяти, слёз и огня,
«ХУЙ» – значит «[мат] вам, фашисты,
«ХУЙ» – значит «мы всё же дошли
И [мат] моряка и танкиста
Вам в глотку задвинуть смогли».
Мой дед рисовал [мат],
Он буквы раз пять обводил,
За ровное гордое слово
Сам Жуков его похвалил.
Он парня окликнул сурово:
– Ты что материшься, боец!?
А впрочем, отличное слово,
Короче не скажешь. [мат]!
... Рассказывать дед мой не мастер,
Но в мае всегда достаёт
Свой красный трофейный Weltmeister
И «Синий платочек» поёт.
Нагрянет лихая година –
Мой дед тихо скажет: «Не ссать!
Дойдём до любого Берлина,
А "ХУЙ!" мы умеем писать!»