Стать космонавтом

Слушатели-космонавты в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале (ЦНИАГ), слева направо: Георгий Шонин, Андриян Николаев, Евгений Хрунов, Виктор Горбатко, Иван Аникеев, Алексей Леонов, Юрий Гагарин, Григорий Нелюбов, Павел Попович; март 1960 года. Фото из архива ФГБУ «НИИ ЦПК имени Ю.А. Гагарина».



Отряд космонавтов Военно-воздушных сил СССР был сформирован по результатам отбора среди лётчиков истребительной авиации. В него вошли двадцать человек — именно столько должностей слушателей-космонавтов предусматривало штатное расписание в/ч 26266 (будущего Центра подготовки космонавтов, ЦПК ВВС), образованной директивой №321141, которую 11 января 1960 года подписал главный маршал авиации и главком ВВС Константин Андреевич Вершинин.

В конце февраля отобранные офицеры начали по вызовам съезжаться в Москву, поэтому возникла необходимость оформить их статус. Министерство обороны приняло «Временное положение о космонавтах», в котором, по сути, закреплялась сложившаяся ситуация: космонавтами являются пилоты-истребители; они зачисляются на все виды довольствия, предусмотренные для лётного состава реактивной авиации; за участие в испытаниях им выплачивается дополнительное денежное вознаграждение; при утрате трудоспособности полагается персональная пенсия, размер которой не зависит от выслуги лет. Кроме весьма скромного «пряника», отдельным пунктом предусматривался «кнут»: «В случае невыполнения программы специальной подготовки, неправдивого информирования о своём самочувствии или несоблюдения установленного режима — космонавт отстраняется от дальнейшей подготовки».

Принятый документ никак не определял условия размещения и жизни лётчиков в Москве — указывалось только то, что они должны находиться на «специальном режиме» в Центре подготовки, но его в то время как специального комплекса зданий просто не существовало. Лётчик-космонавт Виктор Васильевич Горбатко рассказывал:
«Первое расположение ЦПК было на Ленинградском проспекте [ранее — шоссе]. И основную подготовку мы, конечно, проходили в ЦНИАМе [правильно — в Государственном научно-исследовательском испытательном институте авиационной и космической медицины Вооружённых Сил СССР, ГНИИИАиКМ, в/ч 64688], но, кроме этого, мы проходили физическую подготовку на базе ЦСКА [Центральный спортивный клуб Армии], так как у нас тогда своей базы не было. Поэтому мы очень благодарны руководству ЦСКА, которое пошло нам навстречу: выделило и помещения, и бассейн, и лыжи, и всё другое, что необходимо для физподготовки. А она играет в жизни космонавтов немаловажную роль».

Слушатели-космонавты Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов и Валерий Быковский в перерыве между занятиями в отряде космонавтов; 1960 год. РИА «Новости».


В марте жильё для слушателей отряда ещё не было выделено, поэтому их с семьями разместили в казарме военных строителей поблизости от Центрального аэродрома им. М.В. Фрунзе. Там не было даже стульев — только солдатские койки. На всех — единственная электрическая плитка, на которой готовили пищу. Столы заменяли сложенные друг на друга чемоданы. В апреле семейным предоставили квартиры в доме №95 на Ленинском проспекте, холостяки поселились в офицерской гостинице.

На первом этапе слушатели изучали общетеоретические дисциплины и занимались спортом. В апреле их отправили на парашютную подготовку в город Энгельс. Пока они отсутствовали, методистами была разработана программа обучения, которая включала основы ракетостроения, космической и авиационной медицины, принципы создания систем жизнеобеспечения, оборудование кабин современных летательных аппаратов, характеристики космических кораблей, новых стендов и регистрирующей аппаратуры, специальный курс киносъёмки. Летчик-космонавт Алексей Архипович Леонов вспоминал:

«Вернувшись, мы приступили к подготовке к космическим полётам. <…> Эти занятия проходили в маленьком двухэтажном домике на Центральном аэродроме (бывшая Ходынка). Там были в одной из комнат, площадью метров пятьдесят, столы ученические, и за эти столы посадили двадцать человек — первый отряд советских космонавтов. После «разгульной» жизни на аэродроме, в смысле чисто физически свободной — сесть за академическую парту было сложно, тяжело. Аэродром — это больше практическая работа, прыгнул, парашют уложил, свободный, смотришь за товарищами. А здесь надо было восемь часов просидеть за партой, вести конспект. <…> Я сидел за одной партой с Юрием Гагариным. Так получилось, что в госпитале мы вместе с ним в одной палате находились, много времени раньше вместе провели. Я знал уже многое о нём, да и он — про меня. Так что не случайно мы сели за одну парту. <…>

Были лёгкие моменты: медико-биологическая подготовка — в школе мы изучали строение организма, и когда нам читал лекции Григорий Федулович Хлебников, кандидат наук, потом доктор наук, то эти малые и большие круги кровообращения были для нас известны, и мы так иногда поигрывали, как дети, в морской бой. Это происходило довольно-таки часто. Во всяком случае, я и Юрий играли. Однажды, после создания партийной организации, на первом партийном собрании выступает один товарищ и начинает воспитывать, что мы прибыли сюда для того, чтобы решить государственную задачу, к нам серьёзно все относятся, нам читают серьёзные дисциплины, а два лейтенанта, Гагарин и Леонов, сидят и играют в морской бой. Ужасно было стыдно, мы сказали, что мы больше не будем. Я подумал, надо же, какие серьёзные ребята собрались, они не шутят, и надо действительно прекращать эти детские забавы…»

Космонавт Павел Попович во время тренировки на бегущей дорожке. РГАНТД. 0-3724.


Помимо обучения специальным дисциплинам, начались нагрузочные тренировки, призванные развивать переносимость факторов космического полёта. Слушатели по очереди отправлялись на центрифугу, в сурдокамеру и термокамеру. Виктор Горбатко рассказывал:

«Было трудно, очень трудно. Если говорить о термокамере, то мы проходили её с самыми разными температурами — и 60, и 70, и 95 градусов, и, конечно, только благодаря большой дисциплинированности и, наверное, большой выносливости. До 1961 г. все требования, которые предъявлялись к выдерживанию нагрузок в термокамере, мы в основном выдержали. В этом отношении нам, разумеется, оказывали помощь сами сотрудники НИАМа, но иногда и было совсем неожиданно, когда проходили подготовку в сурдокамере. Я помню, что в сурдокамере я по плану должен был находиться 10 дней. Особенность тут в том, что меня слышат, а я — совершенно нет. То есть мы готовились на случай, когда в полёте нет связи с Землёй, на случай одиночества. В первых полётах, когда летали по одному, было очень важно знать, насколько человек готов к этому моменту, когда связь с Землёй прервётся и, кроме молчаливого космоса, рядом никого нет. Но часы у меня были заведены так, что они за 10 суток опоздали на двое суток, и получилось, что мне сказали: «Пора выходить» (раньше, чем я ожидал). Конечно, я был очень расстроен: значит, я что-то не так сделал, раз меня заставляют покинуть сурдокамеру. Ну и каковы были мои радость и удивление, когда открылась дверь, и мне сказали, что я всё выдержал хорошо. <…>

Тяжела всегда была центрифуга, тем более что мы проводили тренировки не только «грудь-спина», как сейчас делается в основном, но и «голова-таз», а они самые тяжёлые. И перегрузки «грудь-спина» доходили до 12 g, что сегодня не делается, но мы этого тогда не знали, поэтому делали и такие перегрузки.

Никогда не забуду вибростенд. Некоторые его опасались, а для меня он был вполне нормальным с точки зрения самочувствия. Очень много внимания уделялось вестибулярной устойчивости. До сих пор не все выдерживают требования со стороны вестибулярных нагрузок. <…>

Кроме этого, у нас начались и полёты на невесомость. Мы тогда летали с подмосковного аэродрома, на учебно-тренировочном самолёте с кратковременной невесомостью. Начались и тренировки уже в будущем тренажере космического корабля «Восток». <…> Кроме этого, мы летали на самолётах — как на истребителях, так и на транспортных самолётах. Готовились самым разнообразным образом. Много занимались физической подготовкой. Вообще у лётчиков ей уделяется много времени, а в войсках тогда была ещё недостаточная физическая подготовка, и поэтому в ЦПК этому было уделено большое внимание. И, конечно, прямо на глазах мы становились более выносливыми, более крепкими и закалёнными».

Космонавты Алексей Леонов и Павел Беляев (слева) во время тренировки. Фото В. Черединцева, ТАСС

Лётчик-космонавт Юрий Гагарин занимается физподготовкой на балконе своей квартиры; 1963 год. РИА «Новости».

Специалисты, получив под опеку двадцать молодых и неприхотливых офицеров, готовых выполнять любые приказы и участвовать в любых испытаниях, не упустили возможность собрать на их примере материал для научных работ. Алексей Леонов свидетельствовал:

«Во время всего периода подготовки к любому полёту мы постоянно подвергались медицинским обследованиям и экспериментам, причём во многом неоправданно жестоким. Зачем, например, подвергать людей воздействию высокой температуры? В корабле же могут быть или очень высокие температуры, более тысячи градусов, или температуры в допустимых пределах, при которых можно посадить корабль. Правда, потом я докопался до истины. Была у одного сотрудника, Толи Лебедева, научная работа, в которой он утверждал, что воздействие высоких температур на сердечнососудистую систему позволяет выявить скрытые изменения этой системы, которые в обычных условиях не проявляются. Вот и вся работа.

Много было людей, которые занимались научной работой, а космонавтов брали как материал. Для примера: есть такое понятие — «признак бесконечно высокого тона», когда сосуды начинают «звенеть» при больших нагрузках. Был у нас такой врач — Поручиков Анатолий Евгеньевич, который писал диссертацию «Признак бесконечно высокого тона — признак нетренированности сердечнососудистой системы». Этот признак он обнаружил у меня, у Виталия Жолобова, у Бориса Волынова, т. е. у тех людей, которые имели наивысшие показатели в физическом развитии. И что он только ни делал, чтобы подтвердить правильность своей гипотезы. Он садился на велосипед, а я с ним бежал 3, 5, 10 км. И на бегу он мне замерял частоту пульса и дыхания, записывал кардиограмму, так как хотел доказать наличие этого недостатка. Когда всё это дошло до главного терапевта Советской армии, он посмотрел на меня и на других и понял, что это же глупость какая-то. Ведь сколько нужно спортсменов и космонавтов отчислить, если следовать этому утверждению! Когда я уже слетал, Поручиков получил все записи моего физического состояния в полёте. И что он сделал? Он всё переиначил: «Признак высокого тона — признак высокой тренированности». Когда я с ним заговорил на эту тему, он стал оправдываться: «Ведь это наука. Факты показали, что мои взгляды были ошибочными». <…> И от таких вот типов зависела судьба человека…»

Впрочем, слушатели не жаловались. Они прекрасно понимали, что это будет воспринято как проявление слабости, чреватое отчислением. Кроме того, за участие в экспериментах и тренировках они получали солидную прибавку к основному жалованью: каждый час пребывания в макете корабля «Восток» в обычной одежде приносил 12 «дореформенных» рублей, в скафандре — 15 рублей; сутки в герметичных кабинах оплачивались из расчёта 250 рублей в обычной одежде и 350 рублей — в спецснаряжении; один полёт на испытание невесомостью давал слушателю 200 рублей.

Со временем улучшились и жилищные условия. В августе космонавтам выделили квартиры в новом пятиэтажном доме в посёлке Чкаловский (Щёлково-10, ныне — Щёлково-3) по адресу улица Ленина, дом №25 (ныне — улица Циолковского, дом №4). Полковник Сергей Парамонович Новиков, секретарь парткома ЦПК ВВС, вспоминал:

«В середине 1960 г. все члены первого отряда были расселены на [станции] Чкаловской в основном по двухкомнатным квартирам в обычных «хрущёвках». Рядом был магазинчик, бытовая мастерская «Спутник». Утром автобус отвозил их на тренировки, километров за пять от Чкаловской, а вечером привозил назад. Обычно детишки уже крутились у подъездов, ждали, когда отцы приедут.

Тогда после полётов у космонавтов были определённые льготы. В частности, им подбирали квартиры в Москве. Но от столичного жилья, как правило, отказывались. Все слетавшие космонавты стремились участвовать в новых программах и понимали, что жить нужно рядом со своим местом службы. Так повелось с Гагарина. Он и после полёта жил на Чкаловской. <…> Юрий Алексеевич стал основной «пробивной силой», когда началось строительство Зелёного городка — так сначала называли Звёздный».

Космонавты и специалисты в Монтажно-испытательном корпусе полигона Тюра-Там (космодрома Байконур); март 1961 года. Фото В. Суворова. РГАНТД. Арх. № 0-690цв.


3 августа 1960 года было принято секретное постановление Совета Министров №866-361 «О подготовке полёта человека в космическое пространство», в котором среди прочего утверждалось «Положение о космонавтах Союза ССР» — теперь не временное, а постоянно действующее.

Новый документ отличался, прежде всего, тем, что в нём было чётко прописано: в отряд может попасть любой советский гражданин, изъявивший добровольное желание участвовать в космических полётах. Если желающий не состоит на военной службе, но проходит отбор, то его призывают согласно существующему порядку в кадры Советской Армии. Подготовка осуществляется на базе ЦПК ВВС; после обучения и сдачи экзаменов слушатели отряда назначаются на штатные должности «космонавт». Дальнейший карьерный рост определяется количеством полётов на орбиту: после первого полёта присваивается звание «космонавт 3-го класса», после второго — «космонавт 2-го класса», после третьего — «космонавт 1-го класса». На должности инструктора-космонавта и старшего инструктора-космонавта могут претендовать только космонавты, имеющие класс. Члены отряда, летавшие и нелетавшие, обязаны «строго соблюдать установленный режим и выполнять программу специальной подготовки; своевременно и правдиво информировать о своём самочувствии». При нарушениях режима космонавты отстраняются от выполнения служебных обязанностей и снимаются с занимаемой должности. Реальная практика в дальнейшем показала, что наказание применялось исключительно к тем, кто не летал, — их имена и факт членства в отряде были засекречены, поэтому с ними можно было поступать как угодно, невзирая на степень их готовности и затраченные ресурсы.

Документом устанавливался и месячный оклад: слушателям отряда собирались платить 3000 «дореформенных» рублей, космонавтам — 3500 рублей, инструкторам-космонавтам — 4000 рублей, старшим инструкторам-космонавтам — 4500 рублей. В зависимости от класса были предусмотрены добавки в размере соответственно 10, 15 и 20%. Плюс к этому полагались оклады по воинским званиям и особая премия за космический полёт в размере от 50 000 до 150 000 рублей. Для сравнения: средняя зарплата в 1960 году составляла 831 рубль, а пенсия по старости — 473 рубля.

Первыми членами отряда, которые получили должность космонавта и повышенный оклад, стали шесть слушателей, отобранные для приоритетной работы на тренажёрах корабля «Восток» и сдавшие комплексный экзамен в январе 1961 года. Тогда же комиссия определила и рекомендуемый порядок участия в космических полётах: Юрий Алексеевич Гагарин, Герман Степанович Титов, Григорий Григорьевич Нелюбов, Андриян Григорьевич Николаев, Валерий Фёдорович Быковский, Павел Романович Попович. В этой последовательности для них начали изготавливать скафандры по индивидуальной мерке, и все шестеро, наконец, получили возможность посетить полигон Тюра-Там (будущий космодром Байконур) и принять участие в процедурах, предшествовавших запуску корабля «Восток». Что касается других членов отряда, то они продолжали участвовать в разного рода экспериментах. Лётчик-космонавт Борис Валентинович Волынов вспоминал:

«Перед полётом Юрия Алексеевича Гагарина испытывали парашютную систему, которая должна была стоять на первом пилотируемом корабле. Мне надлежало прыгать с парашютной системой, состоящей из двух куполов, спинки кресла сидения скафандра, носимого аварийного запаса (НАЗ) и — на всякий случай — нагрудного запасного парашюта. Общий вес достигал 180 кг. Испытания проходили на аэродроме вблизи Киржача. На этапе разработки парашютная система тестируется сначала на манекенах, а затем на испытателях. После того как систему отработали, необходимо было проверить, как ей будет управлять космонавт. Для такого испытания меня и выбрали. Вообще-то нас было несколько человек, каждый выполнял свои задачи, а в полном снаряжении прыгал я. Вместе со мной прыгал испытатель Слава Тамарович. Он «ходил» рядом на спортивном куполе и контролировал ход процесса, сообщал мне состояние системы, поскольку в скафандре обзор ограничен.

Я осмотрелся и увидел, что меня понесло прямо на город. Слава кричит: «Скользи!» — и, чтобы это сделать, мне пришлось подтянуть часть купола парашюта за стеньгу, т.е. весь свой вес держать на руках и скользить на площадку приземления. Мне удалось это сделать ценой огромных усилий, но после приземления я дышал, как собака. Это вызвало большую озабоченность медиков. <…>

К тому же во время открытия парашюта НАЗ (точнее, его габаритно-весовой макет; 43 кг), который находился на круговой лямке, развалился — и мимо меня полетели разные предметы. Впоследствии его доработали, но и при посадке Гагарина с НАЗом тоже было не всё благополучно».
В то же время отряд понёс потери. Космонавт-слушатель Валентин Степанович Варламов во время купания на Медвежьих озёрах поблизости от Чкаловского повредил шейный позвонок и был выведен из числа слушателей. В шестёрку лучших сначала входил Анатолий Яковлевич Карташов. Однако в октябре 1960 года по требованию конструкторов корабля «Восток» слушатели прошли семикратные испытания при действии перегрузок от 7 до 12 g в направлении «грудь-спина». В сохранившемся отчёте сказано, что после эксперимента у испытуемых «на спине и боковых поверхностях бедёр отмечались единичные мелкоточечные подкожные кровоизлияния». И только у Карташова «возникли обильные, сливные кровоизлияния в подкожную клетчатку спины, ягодиц и бёдер». Его немедленно направили на госпитальное обследование, что по факту означало отстранение от дальнейшей подготовки. Освободившееся место в шестёрке занял Григорий Нелюбов.

Страшная участь досталась самому молодому члену отряда Валентину Васильевичу Бондаренко — в феврале 61-го ему исполнилось двадцать четыре года. 13 марта он отправился на тренировочную «отсидку» в сурдобарокамеру. Через много лет Алексей Леонов свидетельствовал:

«С Валентином Бондаренко вот что произошло. Он погиб 23 марта 1961 года: скончался от ожогового шока за девятнадцать дней до первого космического полёта. Согласно расписанию тренировок, он заканчивал десятисуточное пребывание в сурдобарокамере — как и других космонавтов, его испытывали одиночеством и тишиной. Ему сделали атмосферу, как на высоте пять тысяч метров, но парциальное давление кислорода высокое. <…>

В конце одного из медицинских тестов Валя совершил простую и непоправимую ошибку. Он снял закреплённые на теле датчики, протёр места их закрепления смоченным в спирте ватным тампоном и неосторожно, не глядя, его выбросил. Вата попала на спираль раскалённой электроплитки и мгновенно вспыхнула. В атмосфере почти чистого кислорода огонь быстро распространился на всю камеру. На нём загорелся шерстяной тренировочный костюм. Быстро открыть сурдобарокамеру было невозможно из-за большого перепада давления. Когда камеру открыли, Бондаренко был ещё жив. Его доставили в Боткинскую больницу, где врачи восемь часов боролись за его жизнь… <…> А он был одет в тёмно-синий олимпийский костюм с такой белой полосочкой. Он чисто шерстяной. А шерсть, пропитанная кислородом, — это порох, самый настоящий порох…»

Курсант лётного училища Валентин Бондаренко с женой Анной и сыном Сашей; 1957 год
peoples.ru.

Бондаренко посмертно наградили орденом Красной Звезды за «успешное выполнение задания правительства», а 16 апреля министр обороны подписал особое распоряжение, в котором говорилось: «Обеспечить семью старшего лейтенанта В.В. Бондаренко всем необходимым как семью космонавта». В отряде долго хранили память о нём: на значимых встречах, когда отмечались очередные успехи или подводились промежуточные итоги, на праздничных застольях всегда звучало имя Валентина — космонавты чествовали его с болью и любовью.

Первый отряд советских космонавтов на отдыхе в Сочи; май 1961 года. В первом ряду (слева направо): Павел Попович, Виктор Горбатко, Евгений Хрунов, Юрий Гагарин, главный конструктор Сергей Королёв, Нина Королёва с Наташей Попович, руководитель отряда космонавтов Евгений Карпов, тренер по парашютной подготовке Николай Никитин, врач Евгений Фёдоров. Во втором ряду (слева направо): Алексей Леонов, Андриян Николаев, Марс Рафиков, Дмитрий Заикин, Борис Волынов, Герман Титов, Григорий Нелюбов, Валерий Быковский, Георгий Шонин. В третьем ряду (слева направо): Валентин Филатьев, Иван Аникеев, Павел Беляев. РИА «Новости».


После 12 апреля, когда Юрий Гагарин совершил свой триумфальный одновитковый полёт на космическом корабле «Восток», мир наконец-то узнал о том, что советский отряд космонавтов действительно существует, и что в него отобраны военные лётчики, которые усиленно тренируются, чтобы совершить новые рейсы на орбиту и даже к Луне. Впрочем, их личные данные оставались секретными — настолько, что в первом издании книги «Дорога в космос», написанной корреспондентами «Правды» Сергеем Александровичем Борзенко и Николаем Николаевичем Денисовым по итогам бесед с Гагариным, дублёр Герман Титов именуется «Космонавтом Два». Очевидно, руководство ЦПК ВВС таким способом оставляло за собой право менять кандидатов на следующие полёты по своему усмотрению, не оглядываясь на мнение и ожидания общественности.
При этом положение Гагарина резко изменилось. Он стал не только первым летавшим космонавтом (или лётчиком-космонавтом, как определял его новый статус указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 апреля), но и публичной фигурой мирового масштаба. 28 апреля Гагарин отправился в Чехословакию, в мае — в Болгарию, в июне — в Финляндию, в июле — в Великобританию и Польшу, затем — на Кубу, в Бразилию и Канаду. Везде его ждал восторженный приём, он встречался с главами государств и правительственными чиновниками, профсоюзными и общественными деятелями, военными и учёными, обычными гражданами и детьми. Помимо рекламы социализма, который, как утверждала пропаганда, является «надёжной стартовой площадкой, с которой Советский Союз запускает свои космические корабли», Гагарин всё больше занимался политикой: в частности, он выступил правительственным посланником, поспособствовав установлению дипломатических отношений между СССР и Бразилией.

Кроме того, первый лётчик-космонавт «неприлично» разбогател — по советским меркам, разумеется. За осуществление полёта он получил премию в размере 15 000 рублей (150 000 «дореформенных» рублей) — заработок квалифицированного рабочего за восемь лет! Ежемесячный оклад с учётом всех надбавок вырос до 640 рублей (6400 «дореформенных» рублей), что соответствовало уровню главного конструктора или университетского профессора. Впрочем, советские чиновники понимали, что в условиях товарного дефицита наличия высокой зарплаты недостаточно — нужно ещё иметь доступ к «распределителям», поэтому отдельным секретным распоряжением Совета Министров №1037рс от 18 апреля был утверждён список «подарков» для Гагарина и членов его семьи, включавший множество различных предметов: от автомашины «Волга» и меблировки до комплектов одежды и белья. В дальнейшем похожие подарочные наборы правительство выписывало и другим летавшим космонавтам.

Испытание славой и богатством Юрий Гагарин выдержал с честью. К примеру, он вполне мог претендовать на жилплощадь в центральном районе Москвы и, без сомнения, получил бы её, но предпочёл остаться в «хрущёвке» посёлка Чкаловский, хотя и переехал с пятого на четвёртый этаж в расширенную трёхкомнатную квартиру №57, в которой прожил с семьёй до апреля 1966 года, когда космонавтов начали переводить в Звёздный городок.

Встреча Юрия Гагарина и премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана; 13 июля 1961 года
marieclaire.ru

Всё же отношение к Гагарину со стороны других членов отряда менялось — чем дальше, тем больше. Лётчик-космонавт Евгений Васильевич Хрунов сообщал в мемуарах:

«Если бы я написал, что Юра после полёта совершенно не изменился, я бы сказал неправду, мне бы не поверили, да и вообще я не стал бы писать об этом.

Мы продолжали быть старшими лейтенантами, а он стал майором. Кто служил в армии, эту дистанцию понимает хорошо. Мы были рядовыми космонавтами, а он сначала командиром отряда, а затем заместителем начальника Центра подготовки космонавтов. Обязанности наши и его не сравнимы. Мы едем в академию на автобусе, а он — на машине, и хотя это не его «вина», а отпечаток всё-таки оставляло. Когда мы были в группе и к нам обращались с вопросами, было сразу ясно, кто будет отвечать. Если нас преподаватели и методисты, в основном такие же молодые, как и мы, а иногда и немного постарше, называли по имени и на «ты», впрочем, как и мы их, то к Юре уже проскакивало «вы» и Юрий Алексеевич. Всё вроде бы понятно… <…>

Да, мы оставались друзьями, и не внешне, а вообще. И в то же самое время, как иногда определяют психологи, среди нас был лидер, причём лидер формальный, то есть определённый условиями, социальной средой. Но это продолжалось недолго.

Прошло два-три года — и Гагарин из лидера формального превратился в лидера объективного. То есть, я хочу сказать, что не только командование назначило его начальником, вернее, выделило его из нас, но и сам коллектив признал эту реальность. И именно признание своих друзей, товарищей, с которыми он был на равных, делало его с каждым днем всё большей и большей личностью.

Ему пришлось как бы раздвоиться: Юра и Юрий Алексеевич. Космонавт, друг — и командир, начальник. На службе у него стали появляться властные нотки. Он руководил и знал силу своих решений. А отдыхая с нами, готовясь к очередным стартам, он оставался таким же, как все мы».

Лётчик-космонавт Юрий Гагарин и главный конструктор ракетно-космической техники Сергей Королёв с жёнами на прогулке во время отдыха в Сочи; май 1961 года, Сочи. РГАНТД. Арх. № 1-551цв

Надо сказать, что поначалу ни Гагарин, ни Титов не понимали, что обретение всемирной славы накладывает на них определённые обязательства, что теперь они должны стать образцовыми офицерами, обладающими высокими моральными качествами и служащими примером для молодого поколения.

Осенью 1961 года произошёл весьма неприятный инцидент, который мог иметь тяжелейшие последствия. 14 сентября космонавты в сопровождении генерал-лейтенанта Николая Петровича Каманина, помощника главкома ВВС по космосу, прилетели в Крым на отдых и разместились на бывшей даче Максима Горького, расположенной в 2 км от основной базы санатория «Форос». Первая неделя прошла идеально: стояла солнечная погода, а местный персонал делал всё для того, чтобы космонавты адаптировались и отдохнули после изматывающих зарубежных поездок. Однако Каманин быстро заметил, что его подопечные ведут себя довольно развязно: они откровенно злоупотребляли спиртными напитками, нарушали распорядок, уходили в «самоволку». В дневнике генерал-лейтенанта сохранилась характерная запись:

«25 сентября были в Артеке, где пионеры показали нам очень интересную спортивную игру «Снайпер». На обратном пути обедали в ресторане «Ялта», перед обедом осмотрели завод «Массандра» и попробовали более 12 различных вин. За Гагарина пили вино выдержки с 1934 года, за Титова — 1935, за меня — 1908. Обедом «дирижировали» первый секретарь Ялтинского горкома партии А.А. Куценко и его первый заместитель Н.Н. Дементьев. Оба любят крепко выпить. В этой и других встречах они спаивали Германа и Юрия. Герман зачастил в Ялту, возвращался поздно и изрядно выпившим. 26 сентября я обнаружил, что охранник Титова — Роберт Ахмеров — пьёт, спаивает Германа и занимается сводничеством. Серьёзно поговорил с Титовым и Гагариным, предупредил их, что они на скользком пути, объявил, что немедленно отправлю Ахмерова в Москву. Оба признали свои ошибки и очень просили не наказывать Ахмерова. Герман уверял меня, что во всём виноват только он сам. Я им поверил».

Лётчики-космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов в пионерском лагере Артек; сентябрь 1961 года
forpostsevastopol.ru

Лётчики-космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов на винном заводе «Массандра» Артек; сентябрь 1961 года
massandra.su

Несмотря на признание вины, космонавты не успокоились, что едва не закончилось трагедией. Хотя Гагарин был на отдыхе с семьёй, он с первых дней приметил двадцатисемилетнюю медсестру Анну Афанасову, работавшую в санатории, и оказывал ей знаки внимания. Однако девушка понимала, что перспектив у отношений нет, а начальство моментально уволит её «по собственному желанию», если заподозрит в нарушении спокойствия Гагариных. Космонавт продолжал настаивать на взаимности. 4 октября Каманин записал в дневнике:

«За девять часов до назначенного отъезда из «Фороса» случилось происшествие, которое попортило очень много крови мне и многим другим людям, несущим ответственность за Гагарина. Это происшествие могло закончиться очень печально для Гагарина, меня и нашей страны. Юрий Гагарин был на волосок от нелепой и глупейшей смерти.

В этот день (3 октября) Юра с территории дачи не отлучался, за исключением прогулочной поездки на катере. Как я позже узнал, эта прогулка была опасной. Гагарин на четырёхместную моторную лодку сажал по 6-7 человек, на лодке отсутствовали средства спасения. Юрий уходил далеко в море и делал очень резкие и опасные развороты.

За день Гагарин чрезмерно «напрощался». После ужина Юра сразу лёг спать. Женщины играли в карты. В 22:00 я с женой ушёл отдыхать, а в 23:50 она разбудила меня криком: «Коля, вставай! Внизу что-то случилось!» Через минуту я увидел Гагарина лежащим на садовой скамейке. Лицо и рубашка Юрия были в крови, на лице — рваные раны. Валя [Гагарина] в слезах кричала: «Что же вы все стоите, помогите ему! Он умирает!» Срочно вызвали врача и начальника санатория. Через четыре часа приехали флотские врачи, сделали на месте операцию. Заключение: пробита надбровная кость, но рана не смертельная, над левой бровью останется шрам. Порекомендовали в течение трёх недель сохранять постельный режим.

Из опроса <…> я установил следующее. Гагарин проснулся около 22 часов, помогал купать [дочку] Галку, а потом спустился в гостиную на первый этаж, где Валентина Ивановна с другими женщинами продолжала играть в карты, а мужчины — в шахматы. Юра «болел» за шахматистов, «помогал» жене, менял пластинки на проигрывателе, танцевал и был в нормальном состоянии. В 23:47-23:48 Юра сказал Вале: «Кончай играть, пошли спать!» — и вышел из гостиной. Через 2-3 минуты Валя, закончив играть в карты, спросила: «А где Юра?» Жена Серяпина с ехидцей сказала ей, что он пошёл по коридору направо и зашёл в одну из комнат. В коридоре находились три комнаты, из которых отдыхающие уже уехали. В двух комнатах Валя никого не обнаружила, третья — была закрыта на ключ изнутри. Валя резко постучала в закрытую дверь. Через несколько секунд она открылась, в комнате горел свет, а в дверях стояла медсестра Аня (27 лет). На вопрос Вали: «Где Юра?» — Аня ответила: «Ваш муж выпрыгнул с балкона». Балкон возвышался над уровнем земли на 2 метра, под ним была асфальтированная дорожка, окаймлённая с внешней стороны цементированной бровкой. При прыжке Гагарин зацепился ногами за виноградные лозы, потерял равновесие и упал лицом на цементную бровку. Как рассказала медсестра Аня, она после смены с дежурства зашла в комнату отдохнуть, лежала на кровати одетой и читала книгу. Гагарин вошёл в комнату, закрыл дверь на ключ и со словами: «Ну что, будешь кричать?» — пытался её поцеловать… В это время раздался стук в дверь, и Гагарин выпрыгнул с балкона».

Рана выглядела ужасно: половина левой надбровной дуги была вмята в череп, в глаза бросался глубокий тёмно-бордовый шрам. Однако самое печальное для космонавта и остальных заключалось в том, что скоро начинался XXII съезд КПСС, на котором делегат от Московской партийной организации Юрий Алексеевич Гагарин должен был заседать в президиуме рядом с Никитой Сергеевичем Хрущёвым. Понятно, что глава государства был в ярости от срыва его замыслов.

Несмотря на усилия хирургов и косметологов, шрам скрыть не удалось. Всю последующую жизнь Гагарин, подходя к зеркалу или разглядывая свои фото в прессе, видел отметину, изуродовавшую бровь, и она была лучшим напоминанием о том, как однажды из-за глупой прихоти он едва не лишился всего, к чему шёл с большим напряжением и упорством.

Лётчик-космонавт Юрий Гагарин вносит знамя комсомола в зал Кремлёвского Дворца съездов во время открытия XIV съезда ВЛКСМ; 16 апреля 1962 года. РГАНТД. Арх. № 1-13666
Если бы подобное случилось с нелетавшим космонавтом, то его ждало бы отчисление из отряда, однако к новоиспечённым кумирам поколения, которых жаждал видеть целый мир, стандартные меры были неприменимы. Поэтому к делу привлекли партийную организацию ЦПК ВВС. 14 ноября Каманин записал в дневнике:

«Сегодня более четырёх часов занимался с космонавтами. <…> Первые два часа в партийном порядке разбирали персональные дела Гагарина и Титова. У командования ВВС не было намерений заниматься разбором поведения Гагарина и Титова на курорте в Крыму <…>. Поводом для обсуждения явилось заявление Гагарина в партийную организацию ЦПК с просьбой рассмотреть его поведение на курорте и принять соответствующие решения. Выступившие Гагарин и Титов, в основном, правильно доложили о своём поведении на курорте. Признали случаи злоупотребления спиртным, легкомысленного отношения к женщинам и другие проступки. Юра достоверно изложил обстоятельства своего ранения, но, по-видимому, заботясь о спокойствии Вали, утверждал, что, заходя в комнату, из которой выпрыгнул, он не знал, что там находится медсестра Аня и что он только хотел подшутить над женой, спрятавшись от неё. Хотя я и убежден, что мотив посещения комнаты был другой, не стал настаивать на своём. <…> Все космонавты выступили примерно в таком духе: «Гагарин и Титов вели себя легкомысленно; они забыли, кем они теперь стали и не имели права делать подобные глупости». Особенно досталось Титову. Говорили, что он зазнаётся, отрывается от коллектива, не доложил о поездках за границу и о работе 22-го съезда и т.д. Гагарин и Титов (последний в меньшей мере) признали критику товарищей справедливой и обещали не допускать подобных ошибок и глупостей в будущем».

Как показало будущее, Гагарин принял тяжёлый урок близко к сердцу и остепенился. Титов же ещё долго доставлял неприятности Каманину и другим руководящим товарищам. Именно на его «дурной пример» генерал-лейтенант возлагал часть ответственности за отчисление из отряда капитана Марса Закировича Рафикова, которого министр обороны и главком ВВС в марте 1962 года решили демонстративно наказать, воспользовавшись очередным фактом самовольного оставления части.

Космонавты Юрий Гагарин и Герман Титов на теоретических занятиях в Центре подготовки космонавтов ВВС. РГАНТД. Арх. № 0-724цв

Когда Юрий Гагарин стал публичным и обеспеченным человеком, возглавил отряд космонавтов и получил удостоверение депутата Верховного Совета СССР, его возможности по сравнению с другими сослуживцами несоизмеримо выросли. Он мог легко вмешиваться в процесс подготовки к очередным космическим полётам, его мнение учитывалось при формировании экипажей кораблей, он выступал лидером группы космонавтов, проходивших обучение в Военно-воздушной инженерной академии имени Н.Е. Жуковского. Однако жизнь отряда не ограничивалась только тренировками и учёбой, поэтому Гагарину пришлось взять на себя и совместный досуг. Евгений Хрунов вспоминал:

«В кругу друзей, как я уже отмечал, Юрий оставался прежним. Он очень любил охотиться. Обычно на природу ездили вместе. Иногда к нам присоединялись руководители из ВВС, местные власти. Помню охоту перед Новым годом. Нас человек 12-15. Снаряжение у всех отличное. Патронташи заполнены полностью, а убивать нам разрешили лишь одного лося. Егеря объяснили:

— Как увидите, что убили, кричите «Готов!», а остальные разряжайте ружья.

Прослушав это разъяснение, стоим, ждём дальнейших распоряжений. Холодно. Воротники подняты, шапки нахлобучены. С нами стоит генерал Л.И. [Леонид Иванович] Горегляд, самый старший по званию, и рядом Юра. Подходит к нам один егерь и, узнав в генерале старшего, спрашивает:

— Где будет стоять Гагарин?

Я сразу понял, что егеря хотят выгнать лося под его выстрел. Юру они не узнали.

— От речки первый, — это вмешался в разговор Юра.

Когда нас расставляли, Юра встал в цепь в противоположном конце… Это тоже Гагарин — среди друзей он не хотел выделяться.

И после полёта, став знаменитостью, Юра любил компании, любил собирать друзей у себя дома, ходить в гости. И несмотря на то, что у него в доме бывали и очень уважаемые в стране люди, мы не чувствовали себя там чужими. Обстановка на таких вечерах была весёлая, к которой мы привыкли начиная ещё с первого нашего житья в Москве в казарме. Она напоминала нам вечера, которые принято устраивать то у одного, то у другого офицера в военных городках. И ценились такие вечера не дорогими напитками и коллекционными винами, а чем-то своим, домашним: пирогами, каким-то «фирменным» для этой семьи блюдом…»

Лётчики-космонавты Юрий Гагарин и Алексей Леонов на охоте в Рязанской области; октябрь 1966 года. РГАНТД. Арх. № 1-13773

Лётчики-космонавты Юрий Гагарин и Алексей Леонов на охоте в Рязанской области; октябрь 1966 года
statehistory.ru

Похожее свидетельство оставил лётчик-космонавт Георгий Степанович Шонин:

«Весна. Нас пригласили в воскресенье поохотиться на боровую. Выдался чудесный солнечный день. И хоть ещё везде полно снега, чувствуется — весна решительно вступает в свои права.

Мы поднялись спозаранку и без устали бродим по лесу, по полянам, хмельные от весенних запахов и птичьих перезвонов. Мы ни капельки не огорчены тем, что ягдташи и ружья на этот раз оказались ненужными атрибутами нашей экипировки. Только Юрий вернулся из лесу с трофеем. Он и Алексей Леонов долго скрадывали глухаря, подбираясь к нему во время его любовной песни и застывая в неудобных позах, когда птица умолкала и озиралась вокруг красными глазами.

Приехали домой и стали прощаться у автобуса. И тут Юрий, единственный с добычей и от этого чувствующий себя неловко, запротестовал:

— Так, ребята, не пойдёт! Вот что: через полтора часа жду вас с женами у себя дома. Валя успеет зажарить этого красавца. Я думаю, попробовать на всех хватит.

И мы пришли. И всем хватило. Всем понравился жареный глухарь, хотя некоторым гостям (а было нас человек двадцать) он напоминал жареную курятину. И все ещё раз (в который!) слушали сначала Юрия, а затем Алексея, как они подбирались к этой ужасно хитрой птице… А потом пели. <…> Мы тогда любили и умели, собравшись вместе, попеть задушевные песни».

Космонавты Юрий Гагарин, Алексей Леонов, Борис Волынов, Виктор Горбатко с друзьями на пикнике в Долгопрудном; 1963 год. Фото из семейного альбома А. Алиева
old.togdazine.ru

Лётчики-космонавты Юрий Гагарин (слева) и Алексей Леонов во время костюмированного праздника в Звёздном городке; 1965 год
statehistory.ru

Конечно, не только Гагарин участвовал в создании неписаных традиций отряда космонавтов и Звёздного городка, однако так получалось, что ему везде приходилось играть роль ведущего. Валентина Леонидовна Пономарёва (Ковалевская) из женской группы космонавтов свидетельствовала:

«Когда в Центр [подготовки космонавтов] прибывал «новый набор», их «посвящали в космонавты» — в бассейне устраивалось действо, которое, не знаю уж почему, называли Днём Нептуна (может, потому, что и символика привлекательная, и «акватория» есть).

Это всегда было очень весело. Действующие лица и зрители, кто в купальном, кто в спортивном костюме, сидели вдоль стены на низенькой скамеечке. «Прилично» одетые от греха подальше располагались выше на галерее: в воду бросали не символически, не очень разбираясь, кто ты есть: посвящаемый, просто зритель или почётный гость. В роли Нептуна выступал Гагарин. Он восседал на троне с длинной белой бородой и с трезубцем в руке, а русалкой у него служил Н.Ф. [Николай Фёдорович] Никерясов. Это была великолепная русалка — с большой круглой, обритой наголо головой и с большим круглым животом. Увидев «её», мы чуть не попадали в воду от хохота!

Водяные приводили молодых космонавтов пред светлые очи Нептуна, и он задавал им вопросы. Если ответ был неудачен, водяные по знаку трезубца бросали посвящаемого в воду. Публика рыдала от восторга.

Вот Нептун спрашивает очередного:

— Скажи, какой у нас самый лучший стенд?

Тот думает, боится ошибиться, наконец говорит:

— Качели!

— Нет, — говорит Нептун. — Самый лучший стенд у нас — это стенд товарища Уварова.

А «стенд товарища Уварова» — это бухгалтерия и касса, где нам выдавали зарплату. Гагарин мастер был на такие шутки…»

Отряд космонавтов постепенно рос — в январе 1963 года его пополнил второй набор, состоявший из пятнадцати человек, в октябре 1965 года — третий, включавший двадцать два человека. Слушателями становились офицеры с инженерным образованием и гражданские специалисты. При этом многие планируемые полёты были отменены, что создавало почву для конфликтов и интриг.

Гибель Владимира Комарова в апреле 1967 года и Юрия Гагарина в марте 1968 года стала рубежом, после которого отношение к космической программе начало меняться, а космонавты в глазах общественности из супергероев всё больше превращались в работников опасной профессии, коих хватает и в других сферах деятельности. Единая «звёздная» семья распалась, однако члены «гагаринского» набора до конца жизни пользовались высоким авторитетом в России и за границей, оставаясь олицетворением самого романтического периода в истории космонавтики.

Первые лётчики-космонавты Советского Союза в 1965 году. В первом ряду (слева направо): Владимир Комаров, Юрий Гагарин, Валентина Терешкова, Андриян Николаев, Константин Феоктистов, Павел Беляев. Во втором ряду (слева направо): Алексей Леонов, Герман Титов, Валерий Быковский, Борис Егоров, Павел Попович. РИА «Новости»