Бомбили нас - хотелось жить.
Не говорилось громких слов.
Был дот на каждом из углов.
Был дом - ни света, ни воды.
Был хлеб - довесочек беды.
Сон сокращался в забытье,
Быт превращался в бытие.
Была судьба на всех одна.
Мы растеряли имена.
Мы усмиряли потный страх,
Мы умирали на постах.
Мы умирали… Город жил -
Исполнен наших малых сил.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
37.
38.
39.
40.
41.
42.
43.
44.
45.
46.
47.
48.
49.
Таня Савичева
«Бабушка умерла 25 января в 3 часа 1942 г.».
«Лека умер 17 марта в 5 часов утра. 1942 г.».
«Дядя Вася умер 13 апреля в 2 часа ночи. 1942 год».
«Дядя Леша, 10 мая в 4 часа дня. 1942 год».
«Мама – 13 мая в 7 часов 30 минут утра. 1942 г.».
«Савичевы умерли». «Умерли все». «Осталась одна Таня».
50.
51.
52.
53.
- Сергей Шнуров научил лидера Rammstein Тилля Линдеманна материться по-русски
- Шрамы войны спустя годы: поля сражений, которые помнят каждый осколок
- Девица-кавалерист: реальный прототип Шурочки из фильма "Гусарская баллада"
- Царское село: так ли безоблачно жилось в самом статусном русском поселении
- Останки 1400 немецких солдат перезахоронили под Петербургом
Из Ленинграда в Шатки привезли 125 детей и Только одна Таня не смогла восстановиться....
Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить,
Мне б только до той вон канавы
Полмига, полшага прожить;
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить её,
Врезать, как надо,
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нём пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву!
…Прожить бы мне эти полмига,
А там я сто лет проживу!
Это было в снегах и вьюгах,
В нестерпимые холода,
В волчьих далях,
В лесных яругах,
В незапамятные года…
На оси замерзает компас -
Ногтем в стёклышко барабань!
Прорубается конный корпус
Из-под Вишеры на Любань.
Без обозов не пропадая,
Без орудий летят полки,
K гривам спутанным припадая,
Пулемётчики бьют c луки.
И слыхать уже вечерами:
В гулких далях лесной зари
Отзываются им громами
Ленинградские пушкари.
Стонут раненые на вьюках,
Торфяная дымит вода…
Это было в снегах и вьюгах
В незапамятные года.
Кони бешеные летели
Стороной моей ледяной,
Лес в серебряной канители
Стыл под розовою луной…
3аживились рубцы на теле,
Только памяти нет иной,
Ей сегодня опять не спится,
И не знает она сама,
Сколько зим ещё будет длиться
Бесконечная та зима:
Начала
Всю ночь валится
Снега сонная кутерьма…
Вот и снова мы постояльцы
Седоусого декабря,
В горностаевом одеяльце
Спит за сосенками заря.
Это не ул. Халтурина,4 (ныне Миллионная), а Дворцовая набережная,4. На заднем плане виден Троицкий (в те годы Кировский) мост.
Ленинградке
Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: - Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть...
Да, отдохнуть ото всего на свете -
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала...
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
- Затем, что ты - сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!
8 марта 1942
"На Пискарёвском кладбище зеленеет трава. На Пискарёвском кладбище большие могилы. Большие, общие, заполненные народным горем. Здесь похоронена моя мать.
Документов нет. Очевидцев нет. Ничего нет, за что можно было бы зацепиться пытливым умом. Но вечная сыновья любовь определила здесь. И я склонился к земле.
Я глажу рукой траву Пискарёвского кладбища. Я ищу сердце матери. Оно не может истлеть. Оно стало сердцем земли."
Юрий Яковлев: «Сердце земли».
https://litresp.ru/chitat/ru/Я/yakovlev-yurij-yakovlevich/pozavchera-bila-vojna/17https://litresp.ru/chitat/ru/Я/yakovlev-yurij-yakovlevich/pozavchera-bila-vojna/17