5131
16
1
У режиссера Алексея Германа нет и не было проходных фильмов, все фильмы боль и страдание, идущие с экрана. Не все это любят и не все это принимают. До сих пор.
Экранизировать одну из военных повестей Константина Симонова режиссер Алексей Герман задумал в начале 1970-х годов. Однако руководство «Ленфильма», где Герман работал, отнеслось к идее настороженно. У режиссера была слава неблагонадежного – его предыдущую ленту, «Операция «С Новым годом!», впоследствии более известную как "Проверка на дорогах", положили на полку «за искажение героической правды о войне». Но неожиданно Германа поддержал автор сценария Константин Симонов. Он и пробил в верхах разрешение на съемку.
Вместе с женой-сорежиссером Светланой Кармалитой Герман отсмотрел всю военную хронику. Потребовал также показать ему санитарный поезд времен войны. Тогда же решил: снимать фильм в таком же военном составе, курсирующем по среднеазиатской железнодорожной ветке.
Для большего проникновения в быт военного времени в поезд поселили и всех актеров. «Ненависть, которую испытывала ко мне группа, была беспредельна, – рассказывал потом Герман. – Ванны в составе, естественно, не было, а сортиры оказались такие, что лучше о них не вспоминать. Вагон же я нарочно выстудил, чтобы избежать фальши в актерской игре». Но пережившие страшные мытарства актеры позже признавались: именно эта атмосфера помогла им лучше понять характеры героев.
Для большего проникновения в быт военного времени в поезд поселили и всех актеров. «Ненависть, которую испытывала ко мне группа, была беспредельна, – рассказывал потом Герман. – Ванны в составе, естественно, не было, а сортиры оказались такие, что лучше о них не вспоминать. Вагон же я нарочно выстудил, чтобы избежать фальши в актерской игре». Но пережившие страшные мытарства актеры позже признавались: именно эта атмосфера помогла им лучше понять характеры героев.
Вас ждет крупный план
На главную роль Герман решил пригласить Юрия Никулина, у которого тогда была стойкая репутация комедийного актера. Никулин отказался. Герман приехал с женой в Москву, пришел в цирк, где работал Юрий, посмотрел его выступление и напросился к нему домой. Там режиссер и убедил бывшего фронтовика сыграть роль офицера. Но проблемы возникли с утверждением кандидатуры актера на худсовете. И тут опять вмешался Симонов. «Это мой герой, – заявил он, – я его выдумал, мне и решать, кто его должен играть».
Работа над ролью давалась Никулину нелегко. От усталости и напряжения он похудел так, что костюмерам пришлось срочно ушивать его шинель и гимнастерку. Потом, наоборот, на нервной почве у актера проснулся страшный аппетит. Жена Германа Кармалита стала в столовой садиться рядом с Никулиным и неустанно ему напоминать: «Юрий Владимирович, меньше ешьте – вас ждет крупный план».
На главную женскую роль Герман хотел пригласить Аллу Демидову. Но тут Симонов неожиданно воспротивился. Позже выяснилось, что Демидова на пробах слишком сильно напомнила ему Валентину Серову, его жену, и прототипа главной героини. Тогда пришлось взять в фильм Людмилу Гурченко.
Первые пробы прошли неудачно. Актрисе предложили изобразить в кадре «уродливое» рыдание. Гурченко с трудом понимала задачу и не смогла сыграть так, как требовали. «Вот видите, не можете самого простого», – холодно заключил режиссер. Обиженная Гурченко надолго заперлась в купе.
Работа над ролью давалась Никулину нелегко. От усталости и напряжения он похудел так, что костюмерам пришлось срочно ушивать его шинель и гимнастерку. Потом, наоборот, на нервной почве у актера проснулся страшный аппетит. Жена Германа Кармалита стала в столовой садиться рядом с Никулиным и неустанно ему напоминать: «Юрий Владимирович, меньше ешьте – вас ждет крупный план».
На главную женскую роль Герман хотел пригласить Аллу Демидову. Но тут Симонов неожиданно воспротивился. Позже выяснилось, что Демидова на пробах слишком сильно напомнила ему Валентину Серову, его жену, и прототипа главной героини. Тогда пришлось взять в фильм Людмилу Гурченко.
Первые пробы прошли неудачно. Актрисе предложили изобразить в кадре «уродливое» рыдание. Гурченко с трудом понимала задачу и не смогла сыграть так, как требовали. «Вот видите, не можете самого простого», – холодно заключил режиссер. Обиженная Гурченко надолго заперлась в купе.
А вот с Никулиным у Гурченко задушевные отношения сложились сразу же. Благо и жили они по соседству. «Нас намеренно поместили рядом, купе к купе, чтобы мы привыкали друг к другу, – вспоминает актриса. – Ведь мы же играем любовь, да еще какую! Ни в одной своей роли Юрий Владимирович на экране любовь не изображал, это ему предстояло впервые…
Как-то Герман то ли в шутку, то ли всерьез объявил, что любовную сцену мы будем играть в полураздетом виде, мол, сейчас во всем мире так, а нам чего стесняться. На следующее же утро в купе постучался Ю.В., и я увидела при тусклом свете лампочки меж обледенелых окон узкого коридора, как он стоит в трусах и майке с полотенцем через плечо: «Здравствуйте! Чтобы не было неожиданностей, начнем приучать друг друга к нашему телу. Я первый».
В другой раз репетировали сцену, где Гурченко, изображая восторг любви, шептала: «Обними меня, у тебя такие крепкие руки». Никулин выждал момент, когда режиссер отвернулся, и столь же патетично прошептал в ответ: «О, если бы ты знала, какие у меня ноги!» «Конечно, я тут же выпала у него из рук, – говорит актриса. – Мы оба хохотали как безумные
Как-то Герман то ли в шутку, то ли всерьез объявил, что любовную сцену мы будем играть в полураздетом виде, мол, сейчас во всем мире так, а нам чего стесняться. На следующее же утро в купе постучался Ю.В., и я увидела при тусклом свете лампочки меж обледенелых окон узкого коридора, как он стоит в трусах и майке с полотенцем через плечо: «Здравствуйте! Чтобы не было неожиданностей, начнем приучать друг друга к нашему телу. Я первый».
В другой раз репетировали сцену, где Гурченко, изображая восторг любви, шептала: «Обними меня, у тебя такие крепкие руки». Никулин выждал момент, когда режиссер отвернулся, и столь же патетично прошептал в ответ: «О, если бы ты знала, какие у меня ноги!» «Конечно, я тут же выпала у него из рук, – говорит актриса. – Мы оба хохотали как безумные
А Герман на нас внимательно смотрел – с чего это мы? Что смешного в этой сцене? Потом уже смеялся и он, и вся группа. Позже я говорила эти слова в сторону, чтобы только не глядеть на Никулина».
Гурченко во время работы над фильмом переживала трудный период – незадолго до этого она потеряла горячо любимого отца. «В этой картине я испытала рядом с Юрием Владимировичем много минут добра, – вспоминает актриса. – Он разрешил мне называть его папой. Так получилось, что со временем он оказался единственным человеком, к которому я могла обратиться с просьбой. Я знала, что он меня поймет так, как надо».
Гурченко во время работы над фильмом переживала трудный период – незадолго до этого она потеряла горячо любимого отца. «В этой картине я испытала рядом с Юрием Владимировичем много минут добра, – вспоминает актриса. – Он разрешил мне называть его папой. Так получилось, что со временем он оказался единственным человеком, к которому я могла обратиться с просьбой. Я знала, что он меня поймет так, как надо».
Режиссер упрямо добивался правды во всем. Однажды в Ташкенте снимали эпизод заводского митинга и никак не могли вызвать нужного эмоционального подъема у пятитысячной массовки. «Тогда я попросил включить через все динамики запись песни «Вставай, страна огромная», – рассказывает Герман. – Ударила музыка, и случилось чудо.
Люди стали другими, изменились выражения лиц. Можно было снимать один, другой, третий дубль, средние и крупные планы. Никогда, ни в одной из моих картин не возникало на съемке такого удивительного, приподнятого, святого состояния».
Необходимо сказать несколько слов и об участниках массовых сцен. Как известно, Герман всегда был требователен к актерам массовки, не меньше, чем к главным исполнителям. На поиск ярких, колоритных людей у ассистентов порой уходили недели. А режиссер обосновывал такие старания следующим образом: «Мы, прежде всего, отбирали лица, которые, как говорится, царапали душу… которые чем-то притягивают, задевают, занимая на экране секунды, запоминаются». Так, например, подбирали пятитысячную массовку для сцены митинга в цеху. При этом интересно, что на время съемок завод оцепила милиция, поскольку измученные дублями люди пытались разбежаться.
Люди стали другими, изменились выражения лиц. Можно было снимать один, другой, третий дубль, средние и крупные планы. Никогда, ни в одной из моих картин не возникало на съемке такого удивительного, приподнятого, святого состояния».
Необходимо сказать несколько слов и об участниках массовых сцен. Как известно, Герман всегда был требователен к актерам массовки, не меньше, чем к главным исполнителям. На поиск ярких, колоритных людей у ассистентов порой уходили недели. А режиссер обосновывал такие старания следующим образом: «Мы, прежде всего, отбирали лица, которые, как говорится, царапали душу… которые чем-то притягивают, задевают, занимая на экране секунды, запоминаются». Так, например, подбирали пятитысячную массовку для сцены митинга в цеху. При этом интересно, что на время съемок завод оцепила милиция, поскольку измученные дублями люди пытались разбежаться.
Для Германа было принципиально, чтобы места съемок максимально соответствовали повести Симонова и позволяли воспроизвести дух военного времени. Приблизительность была неприемлема — только точность. По этой причине режиссер отказался от павильонов. Съемки шли в Узбекистане (который режиссер хорошо знал, поскольку жил там ребенком в эвакуации) и в Калининградской области. Ташкент за десятилетия после войны несколько отстроился, поэтому группе пришлось искать невзрачные уголки, в которых еще не было налета современности. Из-за этого, кстати, Германа упрекали в том, что он демонстрирует на экране одну грязь, лишние «бытовые подробности». Видимо, именно за это готовый фильм больше года продержали «на полке».
Часть съемок проходила на железной дороге от Джамбула. По ней на дистанции в триста километров туда и обратно ходил поезд времен войны со съемочной группой. Состав приходилось гонять все по той же причине нежелания Германа работать в павильоне. Более того, чтобы актеры вжились в атмосферу военного времени и не допускали фальши, в вагонах выбили стекла, из-за чего температура на площадке не поднималась выше -12°. Жила команда не в гостинице, а также в вагонах. И вишенкой на торте можно назвать периодические грабительские нападения на состав местной бедноты из чеченцев, черкесов и курдов. Зато, по словам Германа, удалось «создать атмосферу, в которой не наврешь».
Военные эпизоды снимали в Калининградской области, в основном близ Калининграда и Знаменска, где удалось найти пейзажи, близкие к сталинградским. В городе Немане группа отметилась не самым лучшим образом, поскольку в ходе работы почти уничтожила чудом переживший войну замок Тевтонского ордена XV века Рагнит. Для сцены воспоминаний Герману был необходим эффектный взрыв стены. Решили взорвать стену замка, что в дальнейшем способствовало его обрушению. Также в калининградском городе Черняховске снимали сцену на ташкентском вокзале, поскольку именно здесь нашелся вокзал, в точности похожий на тот, что в годы войны был в столице Узбекистана.
Как это часто бывало с Германом, съемки картины сильно затянулись — они с перерывами и пятью экспедициями продлились с января по декабрь 1975 года. Одна из причин, по словам Людмилы Гурченко, заключалась в том, что на одну сцену Герману порой требовалась неделя-полторы. Связано это было с щепетильностью автора в наполнении кадра деталями. Только когда десятки, казалось бы, малозначительных элементов собирались воедино, в кадре возникала необходимая режиссеру атмосфера.
Пожалуй, одна из самых удивительных вещей в «Двадцати днях без войны» — это кастинг.
Исполнители главных ролей Юрий Никулин и Людмила Гурченко предстали на экране в нетипичных для себя драматических ролях (Никулин был особенно признателен Герману за то, что тот впервые доверил ему играть любовь). Собственно, это и было задачей режиссера — он не просто хотел удивить зрителя широтой актерского диапазона всем знакомых артистов, но и подчеркивал смелым кастинговым решением центральную мысль, что война в действительности имеет не столь привычное лицо.
Исполнители главных ролей Юрий Никулин и Людмила Гурченко предстали на экране в нетипичных для себя драматических ролях (Никулин был особенно признателен Герману за то, что тот впервые доверил ему играть любовь). Собственно, это и было задачей режиссера — он не просто хотел удивить зрителя широтой актерского диапазона всем знакомых артистов, но и подчеркивал смелым кастинговым решением центральную мысль, что война в действительности имеет не столь привычное лицо.
«Двадцать дней без войны» часто сравнивают с военной хроникой, что верно в плане передачи атмосферы времени и простоты, о которой говорилось ранее. Но вряд ли сравнение с хроникой удачно в плане визуального сходства, если не считать монохрома. В фильме почти нет трясущейся ручной камеры, композиция точно выверена и доминируют длинные кадры. Герман замечал, что фильм снят «очень длинными, слишком длинными планами», протяженность которых в среднем в три раза больше традиционной для советского кино того времени. При монтаже авторы следовали принципу «три метра — длинно, пять — невозможно, восемь — то, что нужно». Такая затянутость создает особый печальный медитативный музыкальный ритм картины.
В фильме присутствует и любимый прием Германа — разрушение «четвертой стены», когда исполнители ролей смотрят прямо в камеру, а значит — на зрителя. Режиссер так объяснял это решение: «…заставляли в какой-то момент, хотя это не принято, смотреть в камеру. Тогда казалось, что эти глаза заглядывают тебе прямо в душу».
В заключение выделим одну из самых радикальных длиннокадровых сцен картины — монолог летчика-капитана в поезде. Ее, как уже говорилось, снимали в настоящем поезде. Сам Герман объяснял необходимость работы в реальном объекте таким образом: «Я не мог снимать нигде, кроме как в настоящем поезде. Это — 30% успеха». Остальное зависело от актера: «Задача была в том, чтобы 310 метров проговорить, и никто бы не зевнул. Удержать зрителя в одном положении, не потеряв напряжения». Кандидатами на роль были Евгений Леонов, Ролан Быков, Василий Шукшин и Алексей Петренко. Исполнил ее в итоге Петренко, поскольку оказался единственным, кто согласился ради эпизода ехать в Среднюю Азию. Однако усилия, которые он приложил для роли, отнюдь не «эпизодические». Всего группе потребовалось около двадцати пяти дублей и больше трех дней съемок. Часть монолога снимали непрерывным шестикадровым куском, в котором, правда, пришлось сделать одну склейку, чтобы вырезать нецензурную фразу — в пылу игры Петренко не сдержался. Сам он впоследствии признавал именно эту эпизодическую роль самой лучшей в своей карьере.
реклама
"...И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,.."
Я все чаще стал произносить фразу: "Советские актеры с каждым годом играют все лучше и лучше.":)
"чтобы актеры вжились в атмосферу военного времени и не допускали фальши, в вагонах выбили стекла"
Неужели во время войны люди не обращали внимания на такие "мелочи", как собственное здоровье и не пытались создать хоть какой-то комфорт? У них что, не хватало ума заткнуть, закрыть хоть чем-нибудь эти отверстия от потока ледяного воздуха?
По-моему, Герман всегда немного перегибал, что особенно проявилось в его последнем фильме, ПМСМ.
Я Петренко впервые УВИДЕЛА именно в этом фильме.
Сильный фильм.
Спасибо автору, как всегда.