Солянка

Быстро и качественно пропьём крупную сумму денег. Недорого. Выезд.

Перечитывал "Хромую судьбу" Стругацких и решил кусочек выложить. Кому не хочется - не читайте.

... Однажды в Мурашах, в доме творчества, дурак Рогожин
публично отчитал Ойло (П. Скоробогатова) за повышение голоса в столовой, да еще вдобавок, прочитал ему мораль о нравственном облике советского писателя. Ойло выслушал все это с подозрительным смирением, а наутро на обширном сугробе прямо перед крыльцом дома появилась надпись: "Рогожин, я вас люблю!". Надпись эта была сделана желтой брызчатой струей, достаточно горячей, судя по глубине проникновения в сугроб.
Теперь, значит, представьте себе такую картину. Мужская
половина обитателей Мурашей корчится от хохота. Ойло с
каменным лицом расхаживает среди них и приговаривает: "это,
знаете ли, уже безнравственно. Писатели, знаете ли, так не
поступают..." Женская половина брезгливо морщится и требует
немедленно перекопать и закопать эту гадость... Вдоль надписи, как хищник в зоопарке, бегает взад и вперед Рогожин
и никого к ней не подпускает до прибытия следственных
органов. Следственные органы не спешат, зато кто-то
услужливо делает для Рогожина (и для себя, конечно)
несколько фотоснимков: надпись, Рогожин на фоне надписи,
просто Рогожин и снова надпись. Рогожин отбирает у него
кассету и мчит в Москву. Сорок пять минут на электричке,
пустяк.
С кассетой в одном кармане и с обширным заявлением на
Петеньку - в другом Рогожин устремляется в наш секретариат
возбуждать персональное дело о диффамации. В фотолаборатории
клуба ему в два счета изготавливают дюжину отпечатков, и их
он с негодованием выбрасывает на стол перед Федором
Михеичем. Кабинет Федора Михеича как раз в это время битком
набит членами правления, собравшимися по поводу какого-то
юбилея. Многие уже в курсе. Стоит гогот. Фотографии
разбегаются по рукам и в большинстве своем исчезают.
Федор Михеич с каменным лицом объявляет, что не видит в
надписи никакой диффамации. Рогожин теряется лишь на
секунду. Диффамация заключена в способе, коим произведена
надпись, заявляет он. Федор Михеич, с каменным лицом
объявляет, что не видит никаких оснований обвинять именно
Петра Скоробогатова. В ответ Рогожин требует графологической
экспертизы. Все валятся друг на друга. Федор Михеич с
каменным лицом выражает сомнение в действенности
графологической экспертизы в данном конкретном случае.
Рогожин, горячась, ссылается на данные криминалистической
науки, утверждающей, якобы, будто свойства идиомоторики
таковы, что почерк личности остается неизменным, чем бы
личность ни писала. Он пытается демонстрировать этот факт,
взявши в зубы шариковую ручку, чтобы расписаться на бумагах
перед Федором Михеичем, угрожает и вообще ведет себя
безобразно.
В конце концов Федор Михеич вынужден уступить, и на
место происшествия выезжает комиссия. Петенька Скоробогатов,
прижатый к стене и уже слегка напуганный размахом событий,
сознается, что надпись сделал именно он. "Но не так же, как
вы думаете, пошляки! Да разве это в человеческих силах?" Уже
поздно. Вечер. Комиссия в полном составе стоит на крыльце.
Сугроб еще днем перекопан и девственно чист. Петенька
Скоробогатов медленно идет вдоль сугроба и, ловко орудуя
пузатым заварочным чайником, выводит: "Рогожин, я к вам
равнодушен!" Удовлетворенная комиссия уезжает. Надпись
остается...

- Дорогая, если я соблазню твоего мужа, мы останемся подругами?
- Нет.
- Значит, мы станем врагами?
- Нет.
- А что тогда?
- Мы будем квиты.

- Николай Петрович, можно мне двух крепких мальчиков?
- Конечно, Лидия Ивановна, вам, наверно, что-то тяжелое надо перенести?
- Да, разлуку.