7397
2
Иван Волков, 6-ой полк имени Платова. Дефицит веса — 30 килограммов. Высоченный, но истощенный парень — почти два метра, а вес едва дотягивает до 50 килограммов. Изъеден туберкулезом.
Пришел на похороны Дремова — своего друга и командира. Вели его двое друзей под руки — сам почти не мог идти. Уже после этого его подхватили, накормили, отправили в луганский тубдиспансер. А тогда Ваня Волков шел на похороны к своему командиру и думал, что скоро умрет.
Вот его рассказ.
— В феврале 2014, когда Ленина «правосеки»* у нас в Стаханове сломать хотели, я сказал, что для того, чтобы что-то ломать, сначала надо построить что-то. И поддержал восстание. Там был Паша Дремов покойный, командир наш, мы тогда познакомились. Оружия у нас не было. Мы просто стояли, просто мужики мужиками, работяги, шахтеры, бывшие милиционеры и бывшие зэки, в общем все, кому небезразлично это было, все встали. Стояли под Лениным, по нам стрелять начали. Кстати, на памятнике там есть отпечатки дроби, которой по нам стреляли. Это люди Шахова были, Шахов тут настоящим хозяином города был. Подъехали ночью на автомобиле и по нам постреляли.
Потом уже захватили мы СБУ, прокуратуру, областную милицию. Потом приняли решение защищать Стаханов. Мы заняли позиции в Северодонецке и Лисичанске. Я стоял на блокпосту Рубежное, и у нас только автоматы были. По нам стреляли танки, по нам стреляли минометы, по нам стреляли «Грады». Но мы были все вдохновлены идеей, что мы делаем правильное правое дело ради людей, ради нашей земли, ради наших детей.
Паша Дремов в этом большую роль играл. Паша — это идеал, мой идеал. Вот я ставлю себе в пример Путина, как мужика, то есть планку, и Дремова. Мы тогда спали на земле, в окопах, не доедали, нам денег никто не платил, никаких денег не было, люди кормили, бабушки приходили кормили нас. Консервацию приносили, в общем, так и воевали.
Потом попали в окружение в Северодонецке, в танковое. Пришлось уйти, ушли до Первомайска сюда, заняли позиции здесь в Первомайске и Попасной. Дремов сказал: «Первомайск не отдадим. Стоим до последнего!»
И стояли до последнего.
Нас брали полк танков украинских, нас здесь было 300 человек, триста человек — не скрываю, там были зэки, там были бывшие милиционеры, там были шахтеры, там были деды, и были девушки и женщины, которые стояли с нами. Здесь нас было 300 спартанцев, которые стояли и держали Первомайск. Потом уже люди поняли, что происходит, и в течение месяца-двух нас стало уже тысяча двести.
Страшно… Страшно было, когда детей раненых я вывозил. Это было тепло, в прошлом году, по-моему, в 2014, июнь или июнь месяц, по-моему. Было обстрел из Попасной украинскими силовиками по рынку Теплогорска. И там убило мать, а ранило двоих деток, оторвало ручки, ножки, и мы их везли в машине, держа, зажав руки. И в больнице уже в реанимации я был в шоковом состоянии, мне в реанимации врачи отодвигали мои руки. Я ребятам сосуды пережал, чтобы кровь не шла у них. Меня уже врач с нашатырем отдирал от них буквально, но я был в шоке. Это дети. Одному, девочке, по-моему, три с половиной годика, а мальчику два. Оторваны ручки, кисти, и ножки, стопы.
У меня был один жгут. Одному я перетянул ногу жгутом, я снял с автомата жгут, перетянул, а второй — рукой просто зажал вот так и все. И врачи не могли оторвать от этой руки уже в реанимации, когда ребенку хотели делать операцию.
И потом я туберкулезом вскоре заболел. Я болел раньше туберкулезом, но он был залечен. А тут просто в один прекрасный день проснулся, как всегда пошли на блокпост заступать, я потерял сознание. Приехала скорая помощь, у меня температура была сорок один. Сделали флюорографию, было понятно, что туберкулез проснулся.
Ну, сейчас вот лечат… Как оно дальше будет, непонятно. Я скажу словами моего друга, покойного Паши Дремова: «На все воля Божья. Как будет, так и будет».
Вот его рассказ.
— В феврале 2014, когда Ленина «правосеки»* у нас в Стаханове сломать хотели, я сказал, что для того, чтобы что-то ломать, сначала надо построить что-то. И поддержал восстание. Там был Паша Дремов покойный, командир наш, мы тогда познакомились. Оружия у нас не было. Мы просто стояли, просто мужики мужиками, работяги, шахтеры, бывшие милиционеры и бывшие зэки, в общем все, кому небезразлично это было, все встали. Стояли под Лениным, по нам стрелять начали. Кстати, на памятнике там есть отпечатки дроби, которой по нам стреляли. Это люди Шахова были, Шахов тут настоящим хозяином города был. Подъехали ночью на автомобиле и по нам постреляли.
Потом уже захватили мы СБУ, прокуратуру, областную милицию. Потом приняли решение защищать Стаханов. Мы заняли позиции в Северодонецке и Лисичанске. Я стоял на блокпосту Рубежное, и у нас только автоматы были. По нам стреляли танки, по нам стреляли минометы, по нам стреляли «Грады». Но мы были все вдохновлены идеей, что мы делаем правильное правое дело ради людей, ради нашей земли, ради наших детей.
Паша Дремов в этом большую роль играл. Паша — это идеал, мой идеал. Вот я ставлю себе в пример Путина, как мужика, то есть планку, и Дремова. Мы тогда спали на земле, в окопах, не доедали, нам денег никто не платил, никаких денег не было, люди кормили, бабушки приходили кормили нас. Консервацию приносили, в общем, так и воевали.
Потом попали в окружение в Северодонецке, в танковое. Пришлось уйти, ушли до Первомайска сюда, заняли позиции здесь в Первомайске и Попасной. Дремов сказал: «Первомайск не отдадим. Стоим до последнего!»
И стояли до последнего.
Нас брали полк танков украинских, нас здесь было 300 человек, триста человек — не скрываю, там были зэки, там были бывшие милиционеры, там были шахтеры, там были деды, и были девушки и женщины, которые стояли с нами. Здесь нас было 300 спартанцев, которые стояли и держали Первомайск. Потом уже люди поняли, что происходит, и в течение месяца-двух нас стало уже тысяча двести.
Страшно… Страшно было, когда детей раненых я вывозил. Это было тепло, в прошлом году, по-моему, в 2014, июнь или июнь месяц, по-моему. Было обстрел из Попасной украинскими силовиками по рынку Теплогорска. И там убило мать, а ранило двоих деток, оторвало ручки, ножки, и мы их везли в машине, держа, зажав руки. И в больнице уже в реанимации я был в шоковом состоянии, мне в реанимации врачи отодвигали мои руки. Я ребятам сосуды пережал, чтобы кровь не шла у них. Меня уже врач с нашатырем отдирал от них буквально, но я был в шоке. Это дети. Одному, девочке, по-моему, три с половиной годика, а мальчику два. Оторваны ручки, кисти, и ножки, стопы.
У меня был один жгут. Одному я перетянул ногу жгутом, я снял с автомата жгут, перетянул, а второй — рукой просто зажал вот так и все. И врачи не могли оторвать от этой руки уже в реанимации, когда ребенку хотели делать операцию.
И потом я туберкулезом вскоре заболел. Я болел раньше туберкулезом, но он был залечен. А тут просто в один прекрасный день проснулся, как всегда пошли на блокпост заступать, я потерял сознание. Приехала скорая помощь, у меня температура была сорок один. Сделали флюорографию, было понятно, что туберкулез проснулся.
Ну, сейчас вот лечат… Как оно дальше будет, непонятно. Я скажу словами моего друга, покойного Паши Дремова: «На все воля Божья. Как будет, так и будет».
Нука мля, сравни, что у вас не подходит под это описание, мудила:
Тоталитари́зм (от лат. totalis — весь, целый, полный; лат. totalitas — цельность, полнота[1][2]) — политический режим, имеющий полный (тотальный) контроль государства над всеми аспектами жизни общества и человека.
Тоталитаризм с точки зрения политологии — форма отношения общества и власти, при которой политическая власть берёт под полный (тотальный) контроль общество, полностью контролируя все аспекты жизни человека[3][4]. Проявления оппозиции в любой форме жестоко и беспощадно подавляются или пресекаются государством. Также важной особенностью тоталитаризма является создание иллюзии полного одобрения народом действий этой власти.