«Францию ждет более жестокая война, чем в Донбассе»

За столом в небольшом кафе в центре Донецка сидит молодой мужчина с бородой. Он невысок, его движения и мимика скупы. На его военном кителе одновременно нашивки батальона «Призрак», шутливый шеврон «Вежливые люди» и триколор Донецкой народной республики. Это Гийом Норманн, доброволец из Франции, который воюет за ополчение с середины лета прошлого года.


— Почему ты решил приехать в Донбасс и принять участие в боевых действиях?
— Я активист французского националистического движения. Большая часть националистов во Франции убеждена, что наше правительство страшно коррумпировано, а Европейский союз и НАТО тянут нас вниз и разрушают нашу страну. Поэтому для нас это естественно — поддержать Россию, Сирию, страны БРИКС, которые противостоят этим силам.


— Сколько твоих соотечественников из Франции воюет в Донбассе за ополчение?
— Точного количества назвать нельзя, так как одни приезжают, другие уезжают. Я думаю, одномоментно здесь в среднем находится от 10 до 15 моих сограждан. Конкретно в моем подразделении их было восемь. Не все французы приезжают для участия в боевых действиях. Кто-то привозит гуманитарную помощь, есть врачи.


— Ты служил во французской армии? Может, участвовал раньше в боевых действиях?
— Нет, но у меня была начальная военная подготовка в тех националистических организациях, где я состоял. Когда я приехал в Донбасс, прошел тренировочные курсы в три месяца, которые практически сразу стали сочетаться с боевыми действиями. До этого никакого боевого опыта у меня не было.


— Ты когда сюда приехал?
— Пытался в июле с российской стороны заехать, но у меня не получилось. Вторая попытка была в августе, через Киев, по маршруту Киев — Харьков — Донецк.


Мы проезжали через украинские блокпосты, я показывал свой студенческий билет и журналистское удостоверение. И прокатывало.


— Ты упомянул, что состоишь в сообществе французских националистов. Ты активист «Фронт Насьональ» Марин Ле Пен?
— Нет, это легальная политическая партия, она не занимается отправкой добровольцев на фронт. Да, «Фронт Насьональ» поддерживает Россию. Я иногда голосую за них. Но я не состою в этой партии.


— А как называется организация, от которой ты приехал?
— Сегодня я не состою ни в какой структуре или движении. Я приехал в Новороссию вместе с парнями из Unite Continentale (Континентальное единство, занимается отправкой добровольцев в Донбасс из Франции, Сербии и других стран Европы. — «Газета.Ru»). Но у меня возникли разногласия с лидерами этой структуры, и я покинул ее. Я не ассоциирую себя ни с какой организацией. Добровольцы могут приезжать сюда и сами, совершенно открыто, независимо ни от кого и спокойно вступать в то подразделение, которое они хотят.


— Какая у тебя военная специальность?
— Я пехотинец. А вообще парни из Франции здесь работали в группах фронтовой разведки и группах по осуществлению мобильных разведывательно-диверсионных операций.


Мы прошли подготовку по системе НАТО (подготовку проводила организация Unite Continentale. — «Газета.Ru»), суть которой в том, что бойцы должны действовать небольшими мобильными группами. Иногда это создавало проблемы при взаимодействии с другими подразделениями, потому что они были подготовлены по советской системе, которая в корне отличается от натовской. Короче говоря, я в основном занимался фронтовой разведкой.


— Ты помнишь свой первой бой?
— Да, это было в ноябре под Дебальцево, на северо-востоке от этого города. На самом деле до этого я участвовал в паре перестрелок. Но серьезным боем это не назовешь. А вот там мы неожиданно для себя были вынуждены вступить в бой за один из железнодорожных полустанков. Наша атака была стремительной, но очень неорганизованной. И наше небольшое подразделение, где были только французы, вступило в бой с украинскими военными. Мы убили нескольких украинцев и отбросили их от станции, но нам крепко повезло, что сами не понесли потери. Уж очень плохим было наше взаимодействие в этом бою — как между собой, так и с другими подразделениями.


— Ты же осознаешь, что принял участие в бою против украинских военных. Что ты испытываешь в связи с этим?
— Я не испытываю ненависти к ребятам с Украины. Они в чем-то такие же, как мы, — они делают свою работу. Но когда ты на войне, ты должен выбрать, за кого ты. Некоторые мои товарищи были убиты украинцами. Это война. Ты должен просто принять это.


— Ты сказал, что между тактикой, которую использует большинство подразделений ополчения, и той, которую тебе преподавали, есть серьезная разница. В чем она?
— Солдаты в Донбассе подготовлены по советской военной системе, которая появилась еще во время Второй мировой. По правде говоря, она сильно устарела и больше не работает. Из-за этого у нас много раненых и убитых. Слишком многое основано на спонтанных решениях. У нас же (французов) все построено на том, что каждый боец хорошо подготовлен, хорошо знает свое оружие и уверен в нем. При этом с ним проводят инструктаж перед каждой операцией, так что он прекрасно понимает, чем конкретно он будет заниматься в бою. Мы более серьезно ко всему этому относимся. Думаю, что если бы многие подразделения ополчения переняли натовскую тактику применения пехоты, потерь у армии Новороссии было бы меньше. У нас, например, предполагается, что ты перед каждым боевым выходом изучаешь пристально карту. Я не хочу сказать, что мы какие-то «суперсолдаты», но мы лучше организованы и дисциплинированы. Мы, например, не стоим долго большими группами на одном месте и не ждем непонятно чего. У многих здесь другой принцип, и это зачастую печально заканчивается.


— А украинская армия тоже по советской школе воюет?
— Она делает схожие с нами ошибки. Периодически воюют так же, как и советская армия. Поэтому нам нередко удается одерживать победу над украинцами. Но проблема в том, что к ним приезжает довольно много инструкторов из натовских стран и к ним поступает много нового оружия, амуниции и боеприпасов. У нас вот нет в достаточном количестве автоматов, танков, касок тех же не хватает. У них же много всего этого добра, и вдобавок они сейчас будут подготовлены натовскими военными. И как только на их большое количество оружия наложится хорошая подготовка, мы окажемся в полном дерьме, мы просто проиграем. Я не хочу, чтобы Донбасс потерпел поражение, я хочу, чтобы он заставил Украину отступить и победил. Но тут вопрос в том, кто раньше успеет научиться воевать. Мы не должны дать им время подготовиться и вооружиться. Мы должны стать профессиональнее, наладить взаимодействие друг с другом, стать мобильнее.


Иначе они воспользуются перемирием, усилятся, отремонтируют технику, перегруппируются, переучатся. Мы и так в неравном положении: их просто больше, и оружия у них много, материальное обеспечение у них лучше.


— Какое твое любимое оружие?
— Автоматы Калашникова калибра 7,62. Большинство солдат во всем мире предпочитают его.


— А семья твоя знает, что ты здесь?
— Да.


— Что они думают об этом?
— Они хотят, чтобы я как можно скорее вернулся. Но они понимают меня. Родители меня воспитали таким образом, что я считаю абсолютно нормальным воевать за свои ценности и идеалы.


— Как ты думаешь, будут ли у тебя проблемы, когда вернешься домой?
— Думаю, да. Видишь ли, французское общество довольно тоталитарно, наше правительство создало тоталитарную общественную систему. Ты не можешь идти против нее, если ты там живешь.


— Но Франция же считается демократической страной…
— Это все лицемерие. С 1960-х годов у власти фактически одни и те же люди. Да, они играют в игру, когда якобы левые политики сменяют якобы правых, затем наоборот. Все они либералы. Сегодня единственная партия, которая может бросить вызов гегемонии либералов, — это «Национальный фронт». Ситуация в нашей стране взрывоопасная как никогда. У нас полно конфликтов: межэтнические, межкультурные, межрелигиозные, социальные. К этому добавляется имущественное расслоение, безработица, массовая иммиграция. Слишком много проблем для одной страны. И, если так дальше пойдет, очень скоро мы скатимся в гражданскую войну.


— Ты серьезно думаешь, что во Франции может быть гражданская война?
— Я уверен, что рано или поздно у нас начнется гражданская война. Гораздо более жестокая, чем в Донбассе. Здесь люди добрее, цивилизованнее, они не потеряли какое-то конструктивное начало. У нас же все будут воевать против всех. Кстати, ты в курсе, что более 1400 граждан Франции участвовали в гражданской войне в Сирии на стороне исламистов? И если у нас что-то такое начнется, обычные люди могут оказаться в своеобразных тисках: с одной стороны, правительство, которое бросит против активистов армию и полицию, а с другой — исламисты, которые захотят отобрать наши дома и землю. Так или иначе, нас еще ждут проблемы. Правительство не хочет, чтобы мы были свободными и имели свою точку зрения. Оно хочет, чтобы мы оставались рабами.


— А как ты думаешь, идеи, которые ты разделяешь, они когда-нибудь станут популярны во Франции?
— Они уже становятся популярными. Каждый второй француз думает примерно так же, как и я. На недавних выборах «Фронт Насьональ» получил 20%. Но дело не только в голосах. Многие из тех людей, которые по каким-то причинам голосовали за социалистов или коммунистов, согласны со мной по ключевым вопросам. Даже иммигранты уверены, что нас ждет гражданская война. Вообще французское общество разделено на множество маленьких враждебных лагерей — по политическому, социальному или этническому признаку. Это будет война всех со всеми. Сегодня Франция — очень нестабильное и агрессивное место. Парадокс, но я в Донецке себя чувствую в большей безопасности, чем на юге Парижа (смеется). Здесь люди, несмотря ни на что, помогают друг другу, здесь есть, не побоюсь этого слова, братство. Во Франции все это давно уже закончилось.


— А друзья у тебя здесь появились?
— Несмотря на то что я во многом не согласен с тем, как русские воюют, с тем, как они относятся к некоторым вещам, я очень сблизился со многими ребятами из Донбасса и России.


Ты же понимаешь, что сюда добровольцы со всех частей России едут: от Сибири до Чечни. Я горжусь, что воевал плечом к плечу с ними. Многие из них оказались храбрыми и самоотверженными людьми. И я надеюсь, что когда у нас в Европе начнется схожая заваруха, они приедут нам на помощь.


— Ты француз, твой родной язык — французский, хотя и по-английски ты неплохо говоришь. Но ты приехал в регион, где почти все говорят только по-русски. Как ты преодолеваешь языковой барьер?
— Я же здесь гость, поэтому мне надо прилагать усилия, чтобы понимать вашу культуру и учить ваш язык. Мое личное мнение, что язык той страны, куда ты едешь, необходимо хоть как-то знать. Когда я ехал сюда, то прекрасно понимал, что никто специально ради меня французский учить не будет. Но определенные проблемы были в моем подразделении, оно было франкоязычным, и мои командиры относились к идее учить русский весьма пренебрежительно. И я нашел выход: достаточно легко оказалось учить «лайт-версию» русского на поле боя. Это когда ты учишь только те слова, которые тебе необходимы в бою и для взаимодействия с другими подразделениями. Ты запоминаешь те слова и фразы, которые ты все время слышишь, фиксируешь для себя, что они значат. Например, «Два человека там», «Наш», «За мной!». Ты понимаешь, что тебе говорят и зачем.


— Недавно добровольцы из Испании, воевавшие за ополчение, были арестованы, когда вернулись к себе на родину за участие в боевых действиях в Донбассе. Не боишься, что во Франции тебя может ждать такой же «теплый прием»?
— Думаю, каждый из нас, когда вернется домой, в той или иной степени столкнется с этими проблемами. Кстати, я лично знаком с этими испанскими парнями. Но сейчас надо подождать немного и посмотреть, чем закончится эта история. В западных странах есть некоторая разница между задержанием, выдвижением тебе обвинения и приговором суда. В большинстве стран Западной Европы, в том числе во Франции, полицейские нередко пытаются запугать подозреваемого. Они врываются к нему рано утром вооруженные до зубов, в масках, кладут тебя на пол на глазах у членов твоей семьи, как террориста. Потом тебя допрашивают. И если за пару дней ничего против тебя не находят, то отпускают. Если через неделю этих испанцев отпустят, значит, ничего страшного не случилось. Но если в итоге испанские добровольцы окажутся в тюрьме, то это прецедент, а значит, и мне будет опасно возвращаться во Францию.


— А есть ли твои соотечественники, которые воюют за украинскую сторону?
— Думаю, один или два точно есть. Я знаю одного француза, который даже вербовал добровольцев для участия в конфликте со стороны Украины. Он и меня агитировал поехать и вступить в «Азов» (улыбается). А вообще с Украины в Донбасс заехать проще, чем с российской стороны. Садись в машину и езжай из Франции в Киев прямиком. Ни визы не надо, ничего. Чтобы через Россию приехать, надо визу оформить за 215 евро. Но я уверен, что французов, которые воюют за Украину, меньше, чем тех, которые сражаются за Новороссию. Да, некоторые мои сограждане поставляют им амуницию или еду. Но не воюют.


— Чем ты занимался во Франции до того, как ты сюда приехал?
— Я играл в рок-группе, учился в университете, рисовал политические мультфильмы, работал, чтобы за обучение заплатить.


— Кстати, о рисунках. Есть такой журнал у вас — «Шарли Эбдо». Недавно там появилась карикатура на Донбасс. Каково твое отношение ко всему этому?
— Да, я видел эту картинку. Видишь ли, я считаю, что «Шарли» — это символ того, против чего я воюю здесь, это символ либерального общества. Они хотят зажать нас в рамки жесткого выбора: или «Шарли» или исламизм. Я считаю, что французы не должны выбирать что-то одно из этого.


— А ты католик?
— Я православный. Но это личное. Я принял православие еще во Франции, крещен Румынской православной церковью. Но я не хочу этот вопрос сюда примешивать. Мне бы не хотелось, чтобы ты считал меня кем-то вроде талиба. Религия никак не связана с моими политическими взглядами. Среди добровольцев, приехавших сюда, есть и католики, и мусульмане.


— А что касается амуниции и формы. Ты все сам покупал или тебе помогли уже здесь?
— Я за все платил из своего кармана: виза, еда, снаряжение, оружие, каска, бронежилет.


Сотни и сотни евро потратил. И после этого нас еще наемниками считают! Все мое наемничество в том, что я сам для себя эту войну оплатил.


— Спасибо за беседу, и искренне желаю тебе остаться в живых!


— Спасибо и тебе. Но ты же понимаешь, тут как повезет.