Возвращение Невского проспекта. Взлет и гибель идеи «русской России» при Сталине

На их место вернулись Невский проспект, Дворцовая площадь, Адмиралтейская набережная, Суворовский проспект, Исаакиевская и Казанская площади, Введенская улица, Большой, Средний и Малый проспекты Васильевского острова. 15 января о немыслимом сообщила «Ленинградская правда», только новость о переименовании проспекта Ленина в Пискаревский поместить в газете все же не решились.
В городе, ценой неимоверных жертв блокады отстоявшем себя у гитлеровских захватчиков, свершилась топонимическая контрреволюция, равной которой не было вплоть до возвращения ему исторического имени Санкт-Петербург. Ленинградцы воспринимали это как своеобразную награду за перенесенные страдания — наконец-то можно было открыто пройти по Невскому проспекту — через Аничков мост, мимо памятника Екатерине II и выйти на Дворцовую площадь с Александровской колонной. Ответ на вопрос «За что воевали» был дан практически без затрат материальных средств, зато предельно наглядно: воевали за то, чтобы жить в России. «Конструктор технического отдела т. Рогов при подаче заявления о добровольном поступлении в армию заявил, что он идет воевать за Россию, но за четыре буквы [СССР] воевать не будет», — сообщали НКВД-шные сексоты с завода имени Энгельса в июле 1941-го. И вот с самого верха инженеру Рогову передали своего рода привет — ваше мнение услышано.

Идея возвращения имен появилась осенью 1943 года на волне восстановления в СССР русской державной и патриотической стилистики — в новом гимне пелось о Великой Руси, сплотившей республики; на плечах офицеров засверкали погоны; в сентябре 1943 года Сталин встретился с церковными иерархами и дал добро на восстановление патриаршества. Тогда-то и появился умопомрачительно смелый проект главного архитектора Ленинграда Николая Варфоломеевича Баранова — вернуть старые названия центральным улицам.

«История 240-летнего развития Ленинграда и его прекрасный архитектурный облик ярко отражают многочисленные волнующие страницы истории России. Это нашло свое яркое отражение и в наименовании улиц, проспектов, площадей и набережных, так как эти наименования весьма характерны для Ленинграда и присущи только нашему городу. Население не только Ленинграда, но и всей страны усвоило эти наименования, связало с ними определенное представление об отдельных частях города. Между тем многие новые наименования улиц, проспектов, площадей и набережных оказались неудачными, неубедительно связанными с красочной историей города, трудными в произношении и тем самым не нашедшими себе признание населения города. Непопулярность новых наименований затрудняет ориентацию пешеходов и внутригородского транспорта», — писал Баранов в своем докладе.

Он был поддержан главой ленинградских коммунистов и партийным идеологом Андреем Ждановым (который, по всей видимости, и стоял за этим проектом). «Советская улица, улица К. Маркса есть в каждом городе; в любом районном центре вы найдете не одну, а две-три, обязательно будет Советский, затем Ленина, проспект Сталина и прочие. Значит, в этом отношении специфика Ленинграда стерта», — обосновывал решение Жданов, точно предвидя будущую коллизию «Иронии судьбы».

В городской партийной верхушке состоялось голосование. При согласии в целом некоторые партийные лидеры хотели оставить советские названия некоторых улиц. Второй секретарь горкома Кузнецов засомневался, стоит ли убирать улицы Ленина и Советскую. Жданов его переубедил: «Советский проспект — неудачное название, как будто бы остальные проспекты антисоветские или несоветские». А с Лениным решил вопрос так: «Очень плохая улица, для проспекта Ленина не годится, одна из худших улиц названа проспектом Ленина. Надо снять название проспекта Ленина, придумать другое название». Правда, возвращать проспекту Ленина имя Петровский тоже не решились, вместо Ленина — Петра Великого, этак и об имени города речь может зайти. В итоге проспект назвали Пискаревским.

Второй секретарь Капустин засомневался из-за Дворцовой площади и Дворцовой набережной, наверное, вспомнил «Мир хижинам — война дворцам». Тут его переубеждал уже Кузнецов: «Надо к прежнему названию вернуться. Ведь дворец остался, не выкинешь». Зато «церковные» названия ни у кого не вызвали возражений. В итоге общей жертвой желания что-нибудь выкинуть пали Конногвардейский бульвар и несколько улиц, переименованных недавно по инициативе самого же Кузнецова.

В таком виде проект был отправлен Сталину и после высочайшего одобрения окончательно утвержден «советской властью». Петербуржцам, по сути, вернули их город, впрочем, и сами горожане своим пассивным сопротивлением внесли свой вклад в возвращение. «Отмененные названия вообще никто никогда не признавал (кроме разве что трамвайных и автобусных кондукторш)», — свидетельствовал писатель Леонид Пантелеев.

Восстановление имен улиц было только одним, пожалуй, самым выразительным и нарочитым жестом того политического курса на возвращение в советское общество национального, русского начала, который был связан с деятельностью секретаря ЦК по идеологии (в 1934-48 годах) и вождя ленинградских коммунистов Андрея Жданова и его многочисленных выдвиженцев в партийной, советской и управленческой элите (этому феномену посвящено немало работ, в частности, биография в серии «ЖЗЛ» авторства А. Н. Волынца, книга Святослава Рыбаса «Московские против питерских» и интереснейшая работа В. Д. Кузнечевского «Ленинградское дело», вышедшая в 2017 году).

Уроженец Мариуполя, внук священника и сын дворянина-инспектора народных училищ Жданов сочетал искреннюю приверженность социалистической революции со столь же искренним патриотизмом и даже русским национализмом («Ведущая роль русского народа в борьбе за социализм не может не наполнять каждого русского чувством гордости», — писал он в одном из проектов 1944 года), неприятием антирусских и антинародных идеологий — будь то западнический космополитизм, декадентство или революционный нигилизм.

Именно «ждановские» времена (1934-1948) характеризуются резким возвращением советской власти к русскому патриотизму. В массовом сознании этот национальный поворот обычно считается «сталинским», однако по факту справедливей считать его «ждановским», именно он «лоббировал» русский поворот и соответствующим образом влиял на Отца Народов — после смерти идеолога в 1948 году началась обратная дерусификация сталинизма.

Пока же Жданов стоял у руля, шло возвращение нормального преподавания истории, введение концепции «русского национального государства» применительно к прошлому России, торжественные мероприятия в связи со столетием кончины Пушкина, чреда патриотических книг и фильмов, прославляющих русский народ. Одновременно был нанесен удар по русофобскому коммунистическому антипатриотизму, что так ярко проявилось в расправе над издевательской антирусской опереткой Демьяна Бедного «Богатыри». Разумеется, у Жданова по локоть руки были в крови расправ 1937 года. Однако показательно, какое именно направление репрессий он выбрал для себя: это была «чистка» в Татарской и Башкирской АССР, где он жестоко расправился с националистически настроенными кадрами.

Ждановская кадровая революция вообще была одним из самых заметных явлений в истории ВКП(б). В среду, где с ленинских времен доминировали представители окраин бывшей империи, Жданов тащил за собой выходцев из центральных русских губерний. В историографии их часто называют «ленинградцами», однако уроженцев самого города среди них почти не было, исключение составлял Алексей Косыгин, будущий глава советского правительства «ностальгической» эпохи 1965–1980 годов. Большинство же было уроженцами Владимирской, Тульской, Калужской, Нижегородской, Новгородской губерний, на том или ином этапе подмеченными и выдвинутыми Ждановым. Большой террор, наряду с людьми старой России (никогда нельзя забывать, что именно они были основными жертвами) затронувший до некоторой степени и «старых большевиков» с партийной верхушки, позволил ждановским «национал-коммунистам» выдвинуться, а по итогам Великой Отечественной они заняли ключевые посты в партии и государстве.

Экономист Николай Вознесенский был фактическим главой правительства, формально возглавлявшегося Сталиным. Заместитель Жданова в период блокады Александр Кузнецов, по сути, возглавлял секретариат ЦК ВКП(б), подсидев на время влиятельного «паука» Маленкова. В 1947 году Сталин то ли всерьез, то ли в порядке провокации начал вслух рассуждать о том, что когда он отойдет от дел, его заменят Вознесенским в правительстве и Кузнецовым в партии. Парторганизации Москвы и Ленинграда возглавляли два ждановских выдвиженца — Попов и Попков, Ленгорисполком возглавлял Лазутин.

Во главе Совмина РСФСР, крупнейшей республики Союза, встал энергичный нижегородец Михаил Родионов. Именно он с большим энтузиазмом взялся за выполнение сокровенной идеи Жданова — изменить экономический и культурный баланс в СССР в пользу России и русских. Советский Союз был устроен как сообщество республик, живших за счет совершенно бесправной РСФСР. В 1923 году, сразу же после создания Союза, был создан Союзно-республиканский дотационный фонд, представлявший собой систему ограбления центральной России в пользу окраин. Фонд формировался за счет поступлений РСФСР, но ни один регион республики из него денег не получал — все шло на Закавказье, Среднюю Азию, в крайнем случае — Украину, а после войны еще и на Прибалтику.

При этом русские области и края не имели даже возможности кооперироваться и лоббировать свои интересы. В то время как у любой другой республики были в ЦК и Политбюро свои лоббисты, а Грузия так и вовсе жила как любимое дитя Сталина и Берии (мало кто помнит, но после депортации карачаевцев, балкарцев, чеченцев и ингушей Грузии передали ряд земель, входивших в состав РСФСР и возвращенных в 1950-е годы России), у русских областей не было никакого координирующего центра.

Жданов с 1938 года бывший формальным президентом России — главой ее Верховного Совета, начал кампанию за то, чтобы у РСФСР в составе СССР появились хоть какие-то права. Он выступил с инициативой восстановить Бюро ЦК по РСФСР (не без резона рассчитывая, что его возглавит он сам или Кузнецов), в котором решались бы важные для экономического и культурного развития республики вопросы, даже получил поддержку главы компартии Украины Хрущева. После смерти Жданова летом 1948 года его знамя поднял Родионов, написавший Сталину несколько записок с просьбой найти для России место в партийной структуре.

Мало того, Родионова обвиняли в том, что, когда пришло распоряжение создать новые флаги для всех республик, он хотел утвердить в качестве флага РСФСР некий вариант, отсылавший к национальному трехцветному знамени. И он же заказал композитору Прокофьеву и поэту Щипачеву гимн РСФСР заканчивавшийся такими словами: «Славься Россия — отчизна свободы! / К новым победам пойдем мы вперед. / В братском единстве свободных народов / Славься, великий наш русский народ!» Не так давно этот несостоявшийся гимн даже оркестровали и записали, правда, заменив слово «русский» на «российский».


Были у Жданова и ленинградцев и свои идеи, касавшиеся всего Союза. В 1946 Жданов предложил Сталину проект программы партии, в котором предполагалась постепенная замена государственно-партийной диктатуры народным самоуправлением, включая всенародные голосования. Партийная программа предусматривала «всячески поощрять изучение русской культуры и русского языка всеми народами СССР».

«Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ… он по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций», — писал Жданов в проекте («Не то» — написал напротив этих слов Сталин). Одновременно соратник Жданова — Вознесенский — предложил программу социально-экономического развития СССР, в которой последовательно проводилась установка на облегчение жизни народа: увеличение производства потребительских товаров, создание социалистической товарно-денежной экономики. По сути, Жданов и Вознесенский предложили переместить СССР на пути русоцентричного народного социализма, с революционно-коммунистической, но не людоедской и не эксплуатирующей русский народ идеологией и практикой.

Несомненно Жданов был плотью от плоти коммунистической системы и нес в своем мировоззрении все ее уродства и пороки. Несомненно, что и его русоцентризм носил скорее лево-народнический, а не «белый» характер. Однако никакой антисемитской политики, вопреки распространенному мифу, при жизни Жданова не велось — она началась в январе 1949 года, через полгода после его смерти. Жданов вел кампанию борьбы с «низкопоклонством перед Западом», в которой, конечно, было немало абсурдных урапатриотических перегибов, вроде «русский Можайский изобрел первый самолет», но по сути она была нацелена на восстановление национального достоинства русского народа.

Доклад Жданова против Зощенко и Ахматовой (по которому его только и помнили в годы перестройки), преобразившийся в «постановление о журналах „Звезда“ и „Ленинград“» невозможно, спору нет, читать без ужаса и отвращения. Характерно, что в качестве дискредитирующего Зощенко факта приводится цитата из его статьи 1922 года: «я не коммунист, не эс-эр, не монархист, а просто русский и к тому же политически безнравственный». Очевидно желание быть «просто русским» идеолога национал-коммунизма Жданова не устраивало.

Однако, вот что показательно — ни для кого из бичуемых Ждановым в этой речи дело не закончилось арестом и смертью. Напротив, идеолог пытался выстроить систему прессинга не связанную с арестами, пытками и расстрелами — так называемые «суды чести», которые должны были прорабатывать граждан за «космополитизм». Может показаться, что моральный террор не лучше физического, но пытаемые на Лубянке явно с этим бы не согласились. Сразу же после его смерти сталинская система вернулась к старым орудиям 1937 года — наручникам, карцерам, дубинкам следователей и пулям в затылок на безымянных полигонах.

И первыми, кто стал жертвой возродившейся в полном варианте террористической системы, стали осиротевшие после смерти вожака в августе 1948 года «ждановцы». В 1949-50 годах по стране прокатилась волна практически не афишируемого, но чрезвычайно чувствительного террора против кадров «ждановской» выделки, связанная с так называемым «Ленинградским делом». Дело было засекречено самим Сталиным, ходили лишь невнятные слухи, что «ленинградцы» затеяли какой-то национализм и пытались перенести столицу РСФСР к себе и «противопоставить себя партии».

Сталин несколько лет накапливал у себя прослушки разговоров «ждановцев» про несправедливое отношение к России и русским, ложившиеся ему на стол министром МГБ Абакумовым и, в конечном счете, дал им ход, видимо решив, что с русскими ему в деле строительства социализма не по пути. Главными лоббистами репрессий против ждановцыв был старый аппаратный противник идеолога — Маленков и поддерживавший его Берия.

Формальным поводом была избрана проведенная в Ленинграде Всероссийская оптовая ярмарка, куда съехались хозяйственные и партийные руководители со всей РСФСР и из многих союзных республик и где были заключены прямые сделки о поставках товаров. Современные неосталинисты, которым важно любой ценой оклеветать «ленинградцев» утверждают, что якобы на ярмарке «пропало» товаров на четыре миллиарда рублей. Это беспардонная ложь — на ярмарку привозились образцы товаров, по которым заключались договора.

«Ущерб» выразился совсем в другом — русские регионы обменивались продукцией без посредничества центра, который обязательно откусил бы что-то в пользу привилегированных республик. Мало того, элиты националов вынуждены были ехать в Россию и договариваться, предлагая что-то взамен, вместо того, чтобы получать все как манну из Москвы. Проведшие ярмарку предсовмина РСФСР Родионов и ленинградский партсекретарь Попков, прикрываемые Вознесенским и Кузнецовым, посягнули на святая святых ленинско-сталинской системы сверхэксплуатации «великорусского держиморды» в пользу «угнетенных окраин».

Видимо, это стало для Сталина спусковым крючком — он дал подчиненным разрешение расправиться с ждановскими кадрами. Ну, а тем два раза повторять было не надо — ленинградцев пытали, мучили, психологически ломали, уговаривали все подписать и после формального приговора к смерти отправиться подпольщиками в капстраны. «Во вражеской группе Кузнецова неоднократно обсуждался и подготовлялся вопрос о необходимости создания РКП(б) и ЦК РКП(б) и о переносе столицы РСФСР из Москвы в Ленинград. Эти мероприятия Кузнецов и другие мотивировали в своей среде клеветническими доводами, будто бы ЦК ВКП(б) и Союзное Правительство проводят антирусскую политику и осуществляют протекционизм в отношении других национальных республик за счет русского народа» — грозило письмо ЦК, которое Маленков и Берия предлагали разослать по партийным организациям, но Сталин резонно решил, что обезглавив русское движение в партийной верхушке лучше не дразнить русские кадры «крамольными» мыслями, пусть и как осуждаемыми.

1 октября 1950 года Н. А. Вознесенский, А. А. Кузнецов, М. И. Родионов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, П. Г. Лазутин были расстреляны и захоронены на Левашевской пустоши под Ленинградом. Началась жестокая чистка «ждановских» кадров — расстрелы, аресты, увольнения с волчьим билетом с работы. Сделал вождь исключение лишь для Алексея Косыгина (расправы с которым особенно хотел Маленков). Именно это исключение и было залогом того, что многие советские люди запомнили «брежневскую», а на самом деле — косыгинскую в материально-хозяйственном смысле эру практически как рай — расстреляй тогда Косыгина как друга и единомышленника Вознесенского и наши шестидесятые-семидесятые возможно выглядели бы по другому.

Любопытно, что современные неосталинисты ни о каких троцкистах-бухаринцах не пишут с такой ненавистью, как о вроде бы верных сталинцах — жертвах «ленинградского дела». То их голословно обвиняют в коррупции и растрате, то рассказывают, что проекты усиления РСФСР привели бы к распаду Союза — тем самым в их логике получается, что Союз только и стоял на сверхэксплуатации русского народа. На самом деле «ленинградцы» защищали простую мысль, что СССР выживет и окрепнет, только если он будет русоцентричным государством, укрепляющим благосостояние и идентичность русского народа. А антирусское государство обречено на крах, как оно и вышло. За эту простую истину они и поплатились жизнью. Так печально закончилась судьба людей досрочно вернувших Городу на Неве Невский проспект и Дворцовую площадь. Кузнецов, Попков и Капустин вместе со Ждановым и подготовили в свое время то историческое постановление о возвращении исторических названий улицам. Скорее всего, победи они во внутрипартийной борьбе, они распространили бы успешный ленинградский опыт возвращения исторических названий и на всю страну — ведь сохранение культурного и исторического своеобразия занимало в программе ждановских национал-коммунистов видное место.

Но, увы, — на возвратном ходе после «ленинградского дела» на город обрушилась новая волна переименований, осуществляемая новым партийным секретарем Фролом Козловым — в 1952-54 годах уничтожено было около сотни исторических названий. Даже возрожденная в 1944 году из Розы Люксембург — Введенская улица — вновь была переименована — на сей раз в «Олега Кошевого». О России и русских больше не думали — снова взрывали церкви, коверкали названия, называли «феодалами и крепостниками» старинных князей, полководцев и святых. О возвращении имен было забыто настолько прочно, что даже самые одиозные названия, вроде имен террориста Каляева или цареубийцы Войкова «сковырнуть» с карты оказывается чрезвычайно трудно. И тем больше оснований вспомнить добрым словом тех, кто в блокаду не только отстоял Город на Неве, но и вернул ему значительную часть его исторического облика. Благодаря принятому 75 лет назад решению Ленсовета от 13 января 1944 года, послевоенные школьники открыв название повести Гоголя «Невский проспект» не задавали удивленный вопрос: «Где это?».

© Егор Холмогоров