Мы начинаем ценить то, что имеем, только когда на наших глазах судьба отнимает это у других

Ресторанный дворик в большом «торгово-развлекательном» комплексе, в очереди к кассам одного из заведений полная дама в грязно-коричневом пальто отчитывает капризничающего сына, на вид ему лет 5–6. Она со злостью выписывает ребенку пощёчину и говорит, что сегодня он остается без молочного коктейля, потому что очень плохо себя вёл. Ребенок еще некоторое время хнычет, но мать с силой дёргает его за руку и он замолкает. Через несколько мгновений плач снова возобновляется, мать кидает на отпрыска свирепый взгляд, но плачет не он. Плачет женщина, стоящая позади, заметив, что на неё смотрят, она отворачивается, закрывает лицо руками и, шарахаясь о пластмассовые стулья, уходит прочь. Она никогда бы не посмела ударить своего ребенка, что бы тот ни сделал, она не стала бы его ругать и купила столько молочных коктейлей, сколько он попросил. Если бы могла иметь детей.

Фархад — смуглый юноша в рубашке в красно-белую полоску и зеленом переднике с несмываемыми пятнами от кетчупа. Фархад убирает со столов грязную посуду. Он берет в руки поднос с почти нетронутой едой и невольно задерживает на нём свой взгляд. Он вспоминает, как в засушливый год, в одном из домов на окраине его деревни, трое маленьких детей погибло от голода. От воспоминаний во рту встаёт горький вкус песка и становится сухо. Фархад вытряхивает объедки в черный мусорный мешок и продолжает работу.

Компания старшеклассников оживленно обсуждает за картошкой фри предстоящий выпускной, жалуясь друг другу на то, что им приходиться оставаться после занятий на танцевальные репетиции. У парней многое не получается и они вообще терпеть не могут танцы, а девочки негодуют, что получили не тех партнеров, которых хотели. Их ровесница, сидящая с мамой и папой за соседним столом, слышит их разговор и сверлит компанию неподвижным взглядом, девочка кажется странной, и ребята стараются не обращать на неё внимание. Наконец она приподнимается, отец поддерживает её, мать подает пару костылей и они уходят.

Двое парней за столом напротив окна разглядывают глянцевые бумажки с краткими сюжетами фильмов и расписанием сеансов кинотеатра этажом выше: «Нечего смотреть», «Одно дерьмо», «Тоска», «Скукотища». Пожилой мужчина, улыбаясь, следит за их оживленной дискуссией. Его лицо испещрено морщинами, а на каждом из, сжимающих пивную бутылку, пальцев — тусклое чернильное пятно, остатки воровских наколок. В одной из колоний на дальнем востоке, где ему довелось отбывать срок в одиночной камере, была всего одна книга — «Моби Дик» Германа Мелвилла. Одна книга на 3 года: развалившийся перелет, сморщенные и пожелтевшие от влаги страницы, частично вырванные на самокрутки. Он помнит её до мельчайших подробностей и сейчас. Он знает её настолько хорошо, что, наверное, мог бы защитить кандидатскую в области американской литературы 19 века. Но тогда он читал эту книгу с иной целью, он читал её, что бы не сойти с ума.

Через весь зал охранники ведут под руки двух молодых кавказцев, их заводят в помещение охраны и в ходе обыска обнаруживают несколько бутылок элитного алкоголя, на значительную сумму, травматический пистолет и паспорта жителей Чеченской республики. Немолодой охранник, краснолицый и седовласый, объявляет, что вызывает полицию для оформления протокола. Задержанные умоляют не делать этого, пересказывают ужасы российских тюрем, говорят, что «Аллах создал их народ свободными», «Эй, знаешь, что свобода такое?», они тычут деньги и предлагают «Договориться».
Но человек в форме охранника слишком хорошо помнит, как в 95 году, в первую чеченскую, еще пацаном попал в плен. Помнит, как под дулом автомата, его заставляли есть землю перед камерой, как скотину держали в хлеву и по несколько дней морили голодом. Лучше многих людей ему известно, что такое свобода. Набирая номер дежурной части, он отвечает задержанным: «Не получится у нас договориться».

Время близиться к закрытию, зал постепенно пустеет, только одна очередь к окошку популярной сетевой закусочной не уменьшается. Менеджер в белоснежной рубашке без единого пятнышка от соуса, приносит извинения и закрывает одну из касс. За место в очереди к последней разгорается битва. Молодые, старые, с детьми, с внуками — толкаются, качают права и поносят друг друга последними словами ради булки с котлетой и жареной картошки. Мальчик, лет семи, удивленно наблюдает за происходящим и, допивая сок, спрашивает дедушку, который сидит с газетой напротив.
— Деда, а в блокаду также за еду по талонам дрались?
— Нет, Илюша, такого не было.