5631
2
И снова вспомнилась «Скорая помощь»…точнее один случай, в свое время поразивший меня до глубины души. Благо тогда, у меня, молодого студента-фельдшеренка первого года работы, еще не успела выработаться профессиональная «медицинская» психология. Поэтому, наверное, и вбился тот случай в самые глубины головного мозга. Позже мне доводилось видеть еще более отвратительные вещи, но это в памяти моей уже не отложилось.
Итак, очередной вызов нашей линейной бригады. Не помню, какой повод, что-то вроде «плохо, непонятно». С такой формулировкой как правило вызывают личности, которые сами не знают, чего им надо от «Скорой помощи». Вызывала жена своему мужу, возраст мужа за 70 лет.
Ладно. Приехали мы к обыкновенной хрущевке советской постройки. Вышли, подобно ишакам навьючились своим барахлом, которое надо оберегать и которое, как назло, имеет привычку цепляться за все углы и потопали на этаж, уже и не помню, какой, но то ли четвертый, то ли пятый, высоковато, короче. Я как самый молодой впереди, женщина-врач сзади.
Нас уже ждали, так как не успели мы вдавить кнопку звонка, как нам открыла дверь бодренькая чистенькая старушка лет 75.
- Ой, здравствуйте! – защебетала она, - как вы быстро! Проходите, вон в комнате.
И она нас повела в маленькую комнатушку двухкомнатной квартирки. Ничего не говорило о наличии в жилье больного человека: недавно сделан ремонт, на окнах новые занавески, в углу мурлычет телевизор, на журнальном столе котяра гостей намывает.
Стоило нам, ведомым старушкой, зайти в другую комнату, поменьше, как нам тугой волной в лица ударила вонь. Нет, не так, не вонь, а ВОНЬ. Ужасный невыносимый смрад, от которого вряд ли спасет хороший противогаз. Я к тому времени уже попривык к специфическим запахам, которые иногда приходится нюхать медикам, ничего не поделаешь, работа такая, но тут я еле удержался, чтобы не закашляться. Комната была зачем-то наглухо закупорена (дело происходило зимой в ростепель, на улице грязь стояла непролазная). На кровати у окна стояла кровать, и на ней лежал изможденный парализованный старик. Ну что ж, типичная картина. Доктор стала пытаться разговаривать с больным (сразу скажу – кое-что удавалось выудить, он хоть плохо, но речью владел), я занялся своими делами: раскрыл чемодан с лекарствами, начал налаживать аппарат для ЭКГ.
- Боже мой, что это? – ошарашенный голос моей Людмилы (не помню уже отчество, то ли Алексеевны, то ли Александровны, буду ее по имени звать) – Андрей, помоги мне, будь добр.
Совместными усилиями (бабуля стояла рядом со скорбным выражением лица) мы перевернули деда на бок и я увидел огромные гниющие пролежни, покрывавшие спину, ягодицы и икры несчастного. Возглас Людмилы был вызван тем, что она откинула одеяло и увидела на простыне… свежайшее полужидкое дерьмо, только что извергнутое кишечником больного. Бедняга лежал на пропитанной мочой и жидким калом постели! А сама постель была в таком состоянии, словно ее жевала целая стая голодных волков, и песка на ней было больше, чем в пустыне Сахара! Не спрашивайте меня, откуда песок, до сих пор ума не приложу…
Неудивительно, откуда такие страшные пролежни! Кожа уже была съедена и гнойная инфекция увлеченно грызла омертвевшее мясо больного, выглядывавшее серыми кусочками из-под свежих грануляций...
Я так и застыл библейским соляным столбом. Людмила же сориентировалась быстро:
- Женщина, а почему он в таком состоянии? К вам что, участковый не ходит?
- Нет, не ходит! – бабка со скорбной миной стояла рядом, - Кому ж ухаживать за ним? Дочка далеко живет, а я старая, не могу…
- Ну вы бы хоть ему горшок подносили, что ж он у вас ходит-то под себя? Надо же и пролежни вовремя обрабатывать!
- Ой, да я не умею… врач не ходит… я инвалид… - замялась бабка и даже я, молодой и неопытный, явственно услышал в ее голосе какую-то фальшь.
- А таблетки он у вас какие принимает?
- Да вот, на тумбочке.
Тумбочка у постели больного напоминала свалку: там валялось все, что можно, вплоть до коробок из-под лекарств и пустых пузырьков.
- Так что именно?
- Да я не помню… от сердца, от давления там… синенькие такие…
Людмила выудила из невообразимой кучи новехонькую упаковку «Пиритинола» (цереброваскулярное средство, аналог ноотропила) и спросила больного:
- Вы это принимаете?
Старик что-то прошелестел, я не услышал.
- Принесите воды, - скомандовала Людмила и бабка умчалась на кухню.
- Андрей, открой окно, дышать нечем, - попросила врач, и я с радостью дернул раму.
- Ох, а зачем вы окно открыли? – запричитала вернувшаяся с неполным стаканом хозяйка.
- Да потому что тут сущая газовая камера! И вы еще удивляетесь, что он у вас задыхается (жалобы были как раз на одышку и нехватку воздуха)! Да тут здоровый задохнется!
Больной действительно задышал свободнее, как только поток свежего воздуха достиг его лежбища. Я и то лучше себя почувствовал.
- А как же сквозняк, я могу простудиться! – недоумевала старуха, передавая мне стакан.
- Не простудитесь, на улице плюс! – глухо сказала Людмила и отвернулась от нее, занявшись пациентом. Я передал было воду деду, он неожиданно сильно вцепился в стакан и, облившись, влил ее в себя, позабыв про таблетку, которую я ему протянул. Я отдал посудину женушке и велел принести еще. Старик, явно мучимый жаждой, выхлестал четыре (!) полных стакана с водой и только после этого соизволил принять лекарство. Людмила занималась своими делами, наблюдая за нами, скосив глаза.
Закончив все, что надо, она вынесла вердикт:
- Все у вас в порядке, ему было плохо потому, что он у вас находился в такой ядовитой атмосфере. Проветривать комнату надо, уважаемая! Хоть иногда. Да, и поить мужа не забывайте, он вон сколько воды выпил! И пролежни не забывать, вон вы их как запустили.
- Да я его пою… я делаю… просто я ж старая, забываю… а врач не ходит…
- А вы-то пить и кушать не забываете? – вклинился я. У нас действовало правило: фельдшер на вызове рот не открывает, а делает то, что ему сказано и делает молча. Но тут меня, что говорится, прорвало. Людмила молчала. – А в туалет вы тоже не забываете бегать или так же в постель?
Старуха, надувшись, старательно сделала вид, будто меня не слышит. Людмила меня незаметно ткнула в бок (и правильно, я уже расходиться начал, дело могло закончится жалобой) и велела от греха подальше обработать деду пролежни. Приказала старой дать свежую постель и сказала мне перестелить, хоть это последнее и не входило в мои обязанности. Я протестовать, понятно, не стал. Орудуя корнцангом (вид зажима) и обрабатывая гниющие ямы пролежней, я краем уха услышал следующий диалог:
- А вы в больницу его разве не заберете? – удивленно поинтересовалась старуха.
- Нет, не заберем, показаний нет. Тут должна действовать поликлиника.
- А как же я с ним буду, я старая, инвалид, мне тяжело… - заныла бабка обычную песню, от которой меня уже бесить начинало.
- Добейтесь направления от поликлиники.
- Да и они тоже не дают, говорят, за ним уход нужен, а как же я, я же старая…
- Женщина, мы вам ничем помочь не можем. – Людмила в нетерпении собирала свои причиндалы – Нет показаний для госпитализации по «Скорой», понимаете? Мы не имеем права возить всех в стационар только потому, что это кому-то хочется.
- А как мне быть?... А если что случится с ним? Как же хоронить я буду, у меня денег нет, я пенсионерка…
- Не знаю, как-нибудь справляйтесь, - мы, уже порядком разозленные, в сопровождении старухиных причитаний пошли к выходу. – Ухаживайте за мужем, - по пути говорила врач, - это не так сложно, как видите. Хотя бы постель ему перестилайте, что ж он у вас на дерьме лежит! Воды дайте, проследите, чтобы лекарства принимал. Да и покормить тоже надо, вы его сколько уже не кормили, он у вас вон какой истощенный. Неужели на это все нужно потратить огромные силы? – уже с оттенком презрения продолжала говорить она.
- Ну вы молодые, сильные, а я старая, инвалид… - продолжала бабка бурчать свое.
- До свидания! – распрощались мы с ней и за нами с грохотом, какого мы не ждали от «слабой» пенсионерки, захлопнулась дверь.
- Вот сука, а! – наконец я смог дать волю душившим меня чувствам. – Блядина старая, довела деда черт-те до чего!...
Людмила молчала, спускаясь по лестнице. Я продолжал бушевать, кроя матом старуху так, как не всякий пьяный боцман матросов костерит.
- Андрей, заткнись, и без тебя тошно! – каким-то вялым, безжизненным голосом оборвала меня Людмила, когда мы почти вышли. – От твоей ругани она за дедом ухаживать не станет.
Обычно мы, сидя в машине, трепались о том о сем - у нас были хорошие отношения – но тут разговаривать не было желания. Вообще не было. Людмила мрачно уставилась вперед, я же был в совершенно растрепанных чувствах и мне, честно, хотелось одновременно и плакать и ругаться. Водитель даже подумал, что мы поссорились.
Потом продолжилась наша рабочая рутина, за которой этот вызов забылся, было и похуже. Всякое, всего не расскажешь. Важно другое.
Тогда я получил наглядный урок того, как многие (сразу оговорюсь – не все) жены относятся к мужьям, когда они становятся не нужны. Они их просто стараются выбросить из своей жизни на помойку, как обосранный половичок. Я не узнал, ухитрилась ли эта старая шваль пристроить мужа, но по мне было бы лучше, чтобы ей это удалось – уж по крайней мере воды дадут.
Автор: Энди Раздолбаев
Ладно. Приехали мы к обыкновенной хрущевке советской постройки. Вышли, подобно ишакам навьючились своим барахлом, которое надо оберегать и которое, как назло, имеет привычку цепляться за все углы и потопали на этаж, уже и не помню, какой, но то ли четвертый, то ли пятый, высоковато, короче. Я как самый молодой впереди, женщина-врач сзади.
Нас уже ждали, так как не успели мы вдавить кнопку звонка, как нам открыла дверь бодренькая чистенькая старушка лет 75.
- Ой, здравствуйте! – защебетала она, - как вы быстро! Проходите, вон в комнате.
И она нас повела в маленькую комнатушку двухкомнатной квартирки. Ничего не говорило о наличии в жилье больного человека: недавно сделан ремонт, на окнах новые занавески, в углу мурлычет телевизор, на журнальном столе котяра гостей намывает.
Стоило нам, ведомым старушкой, зайти в другую комнату, поменьше, как нам тугой волной в лица ударила вонь. Нет, не так, не вонь, а ВОНЬ. Ужасный невыносимый смрад, от которого вряд ли спасет хороший противогаз. Я к тому времени уже попривык к специфическим запахам, которые иногда приходится нюхать медикам, ничего не поделаешь, работа такая, но тут я еле удержался, чтобы не закашляться. Комната была зачем-то наглухо закупорена (дело происходило зимой в ростепель, на улице грязь стояла непролазная). На кровати у окна стояла кровать, и на ней лежал изможденный парализованный старик. Ну что ж, типичная картина. Доктор стала пытаться разговаривать с больным (сразу скажу – кое-что удавалось выудить, он хоть плохо, но речью владел), я занялся своими делами: раскрыл чемодан с лекарствами, начал налаживать аппарат для ЭКГ.
- Боже мой, что это? – ошарашенный голос моей Людмилы (не помню уже отчество, то ли Алексеевны, то ли Александровны, буду ее по имени звать) – Андрей, помоги мне, будь добр.
Совместными усилиями (бабуля стояла рядом со скорбным выражением лица) мы перевернули деда на бок и я увидел огромные гниющие пролежни, покрывавшие спину, ягодицы и икры несчастного. Возглас Людмилы был вызван тем, что она откинула одеяло и увидела на простыне… свежайшее полужидкое дерьмо, только что извергнутое кишечником больного. Бедняга лежал на пропитанной мочой и жидким калом постели! А сама постель была в таком состоянии, словно ее жевала целая стая голодных волков, и песка на ней было больше, чем в пустыне Сахара! Не спрашивайте меня, откуда песок, до сих пор ума не приложу…
Неудивительно, откуда такие страшные пролежни! Кожа уже была съедена и гнойная инфекция увлеченно грызла омертвевшее мясо больного, выглядывавшее серыми кусочками из-под свежих грануляций...
Я так и застыл библейским соляным столбом. Людмила же сориентировалась быстро:
- Женщина, а почему он в таком состоянии? К вам что, участковый не ходит?
- Нет, не ходит! – бабка со скорбной миной стояла рядом, - Кому ж ухаживать за ним? Дочка далеко живет, а я старая, не могу…
- Ну вы бы хоть ему горшок подносили, что ж он у вас ходит-то под себя? Надо же и пролежни вовремя обрабатывать!
- Ой, да я не умею… врач не ходит… я инвалид… - замялась бабка и даже я, молодой и неопытный, явственно услышал в ее голосе какую-то фальшь.
- А таблетки он у вас какие принимает?
- Да вот, на тумбочке.
Тумбочка у постели больного напоминала свалку: там валялось все, что можно, вплоть до коробок из-под лекарств и пустых пузырьков.
- Так что именно?
- Да я не помню… от сердца, от давления там… синенькие такие…
Людмила выудила из невообразимой кучи новехонькую упаковку «Пиритинола» (цереброваскулярное средство, аналог ноотропила) и спросила больного:
- Вы это принимаете?
Старик что-то прошелестел, я не услышал.
- Принесите воды, - скомандовала Людмила и бабка умчалась на кухню.
- Андрей, открой окно, дышать нечем, - попросила врач, и я с радостью дернул раму.
- Ох, а зачем вы окно открыли? – запричитала вернувшаяся с неполным стаканом хозяйка.
- Да потому что тут сущая газовая камера! И вы еще удивляетесь, что он у вас задыхается (жалобы были как раз на одышку и нехватку воздуха)! Да тут здоровый задохнется!
Больной действительно задышал свободнее, как только поток свежего воздуха достиг его лежбища. Я и то лучше себя почувствовал.
- А как же сквозняк, я могу простудиться! – недоумевала старуха, передавая мне стакан.
- Не простудитесь, на улице плюс! – глухо сказала Людмила и отвернулась от нее, занявшись пациентом. Я передал было воду деду, он неожиданно сильно вцепился в стакан и, облившись, влил ее в себя, позабыв про таблетку, которую я ему протянул. Я отдал посудину женушке и велел принести еще. Старик, явно мучимый жаждой, выхлестал четыре (!) полных стакана с водой и только после этого соизволил принять лекарство. Людмила занималась своими делами, наблюдая за нами, скосив глаза.
Закончив все, что надо, она вынесла вердикт:
- Все у вас в порядке, ему было плохо потому, что он у вас находился в такой ядовитой атмосфере. Проветривать комнату надо, уважаемая! Хоть иногда. Да, и поить мужа не забывайте, он вон сколько воды выпил! И пролежни не забывать, вон вы их как запустили.
- Да я его пою… я делаю… просто я ж старая, забываю… а врач не ходит…
- А вы-то пить и кушать не забываете? – вклинился я. У нас действовало правило: фельдшер на вызове рот не открывает, а делает то, что ему сказано и делает молча. Но тут меня, что говорится, прорвало. Людмила молчала. – А в туалет вы тоже не забываете бегать или так же в постель?
Старуха, надувшись, старательно сделала вид, будто меня не слышит. Людмила меня незаметно ткнула в бок (и правильно, я уже расходиться начал, дело могло закончится жалобой) и велела от греха подальше обработать деду пролежни. Приказала старой дать свежую постель и сказала мне перестелить, хоть это последнее и не входило в мои обязанности. Я протестовать, понятно, не стал. Орудуя корнцангом (вид зажима) и обрабатывая гниющие ямы пролежней, я краем уха услышал следующий диалог:
- А вы в больницу его разве не заберете? – удивленно поинтересовалась старуха.
- Нет, не заберем, показаний нет. Тут должна действовать поликлиника.
- А как же я с ним буду, я старая, инвалид, мне тяжело… - заныла бабка обычную песню, от которой меня уже бесить начинало.
- Добейтесь направления от поликлиники.
- Да и они тоже не дают, говорят, за ним уход нужен, а как же я, я же старая…
- Женщина, мы вам ничем помочь не можем. – Людмила в нетерпении собирала свои причиндалы – Нет показаний для госпитализации по «Скорой», понимаете? Мы не имеем права возить всех в стационар только потому, что это кому-то хочется.
- А как мне быть?... А если что случится с ним? Как же хоронить я буду, у меня денег нет, я пенсионерка…
- Не знаю, как-нибудь справляйтесь, - мы, уже порядком разозленные, в сопровождении старухиных причитаний пошли к выходу. – Ухаживайте за мужем, - по пути говорила врач, - это не так сложно, как видите. Хотя бы постель ему перестилайте, что ж он у вас на дерьме лежит! Воды дайте, проследите, чтобы лекарства принимал. Да и покормить тоже надо, вы его сколько уже не кормили, он у вас вон какой истощенный. Неужели на это все нужно потратить огромные силы? – уже с оттенком презрения продолжала говорить она.
- Ну вы молодые, сильные, а я старая, инвалид… - продолжала бабка бурчать свое.
- До свидания! – распрощались мы с ней и за нами с грохотом, какого мы не ждали от «слабой» пенсионерки, захлопнулась дверь.
- Вот сука, а! – наконец я смог дать волю душившим меня чувствам. – Блядина старая, довела деда черт-те до чего!...
Людмила молчала, спускаясь по лестнице. Я продолжал бушевать, кроя матом старуху так, как не всякий пьяный боцман матросов костерит.
- Андрей, заткнись, и без тебя тошно! – каким-то вялым, безжизненным голосом оборвала меня Людмила, когда мы почти вышли. – От твоей ругани она за дедом ухаживать не станет.
Обычно мы, сидя в машине, трепались о том о сем - у нас были хорошие отношения – но тут разговаривать не было желания. Вообще не было. Людмила мрачно уставилась вперед, я же был в совершенно растрепанных чувствах и мне, честно, хотелось одновременно и плакать и ругаться. Водитель даже подумал, что мы поссорились.
Потом продолжилась наша рабочая рутина, за которой этот вызов забылся, было и похуже. Всякое, всего не расскажешь. Важно другое.
Тогда я получил наглядный урок того, как многие (сразу оговорюсь – не все) жены относятся к мужьям, когда они становятся не нужны. Они их просто стараются выбросить из своей жизни на помойку, как обосранный половичок. Я не узнал, ухитрилась ли эта старая шваль пристроить мужа, но по мне было бы лучше, чтобы ей это удалось – уж по крайней мере воды дадут.
Автор: Энди Раздолбаев
реклама
автор не врач
Мне почему-то вспомнилось: "Одна мать может выкормить и 15 детей. но 15 детей не всегда могут выкормить 1 Мать!"
Дай Боже нам силы и ума!
И вообще, а что было бы, если бы он жил один, например?