21321
7
32-летний индийский слон Кааван провел всю свою жизнь в ветхом загоне в пакинстанком зоопарке. Однако его заточению пришел конец – благодаря стараниям зоозащитников, слон наконец-то переезжает в заповедник.
Глобальный квест по освобождению Каавана начался летом 2015 года, когда Самар Кхан приехала в Пакистан из США навестить семью. Как только Кхан узнала, что слона в зоопарке держат на цепях уже 28 лет, она тут же создала петицию за освобождение Каавана, которая быстро привлекла внимание людей со всего света.
В сентябре 2015 зоозащитники наконец-то победили в битве за право снять слона с цепей и позволить ему свободно разгуливать по загону. Но на этом они не остановились.
×
Три дня назад представители движения «Свободу Каавану» и организации Help Welfare Organization представили дело Каавана перед сенатом Пакистана. Они утверждали, что слона нужно перевезти в заповедник, где он сможет общаться с другими слонами.
Фарьял Гаухар, ответственный за связи с общественностью в движении «Свободу Каавану», обращался к сенату трижды. Он аргументировал дело Каавана, ссылаясь на исследования и рекомендации ведущих экспертов.
Благодаря людям, которые боролись за него, слон, который провел всю свою жизнь в цепях, теперь сможет гулять свободно.
Осталось дождаться официального подтверждения от Национального собрания Пакистана, и Кааван переедет в заповедник в Мьянме, где для него уже зарезервировано место.
Источник: — переведено специально для fishki.net
Ссылки по теме:
- Несчастный слон вломилась в индийский городок и устроил настоящий погром
- Большой и добрый великан: перетягивание каната с трактором и 36 яиц на завтрак
- Китай запретил торговлю слоновой костью, чем поспособствовал увеличению популяции этих животных
- Самая печальная слониха в мире умерла после 60 лет, проведенных в клетке
- Как слона учат в воде заново ходить
реклама
Очень интересное фото. Схожесть феноменальна
Я когда увидел в первый раз задумался, а человек ли самый умный?
Очевидно, мозжечок ему нужнее чем человеку, намного больше двигается.
Для нас океан без навигатора - лабиринт, а ему наверно, с таким неокортексом и памятью, как родные тропинки.
--А по поводу Брукса... то он отсидел в тюрьме очень и очень долго. За это время мир изменился до неузнаваемости и в этом мире он, старый бывший заключённый, был уже никому не нужен. Тюрьма стала для него домом, а люди в ней - его миром, его обществом. Поэтому разрыв с тем к чему привык и попадание в мир где ничего не известно, никому ты не нужен и всем на тебя плевать - привели его к решению о том, что жить так нельзя. Так что не стоит писать про "гумно в голове"... не в "системе" дело.
На многочисленных посетителей, которые приходили к нам в лагерь и осматривали зверинец, самое большое впечатление производили обезьяньи детеныши. Всеми своими повадками детеныш обезьяны очень напоминает человеческого младенца, только он еще несравненно трогательнее. Женщины, приходившие к нам, просто таяли, глядя на маленьких обезьянок, ласково ворковали, и материнская любовь переполняла их до краев. Одна молодая женщина приходила в зверинец несколько раз, и ее так потрясло жалобное выражение на лицах маленьких обезьян, что она довольно неразумно решилась прочитать мне нотацию: мол, жестоко отнимать бедных крошек у матерей и заточать в клетки. Она весьма поэтично распространялась на тему о радостях свободы и о том, сколь беззаботное счастливое существование предстояло бы этим крошкам на верхушках деревьев, а между тем по моей вине им приходится изведать все ужасы заточения.
В то утро местный охотник принес мне обезьяньего детеныша, и я предложил: раз уж молодая леди оказалась таким знатоком жизни обезьян на верхушках деревьев, не поможет ли она мне в небольшом деле, которого никак не миновать, когда берешь в зверинец новую обезьяну? Молодая особа охотно согласилась – видно, сразу представила себя в роли некоей доброй самаритянки при моих обезьянах. А небольшое дело заключалось, попросту говоря, в том, чтобы избавить обезьянку от внутренних и внешних паразитов. Я объяснил это, и молодая леди удивилась: ей и в голову не приходило, сказала она, что у обезьян бывают паразиты – кроме обыкновенных блох, конечно.
Я принес корзиночку, в которой доставили обезьянку, вынул оттуда немного помета, разложил его на чистом листе бумаги и показал моей новоявленной помощнице, какое там количество остриц. Тут она как-то странно примолкла. Потом я принес обезьянку: это была белоносая мартышка, поистине очаровательное существо – шерсть вся черная, только манишка белая, да на носу сверкает белое пушистое пятнышко в форме сердца. Я осмотрел ее крохотные руки и ноги, длинные пальцы и нашел ни много ни мало – шесть удобно пристроившихся тропических песчаных блох. Эти мельчайшие насекомые внедряются в кожу рук и ног, особенно под ногти, где кожа мягче, и там едят, жиреют и растут до тех пор, пока не станут величиной со спичечную головку. Тогда они откладывают яички и погибают; в должный срок из яичек вылупляются новые блохи и с успехом продолжают дело, начатое родителями. Если не схватиться вовремя и не начать лечить зараженную блохами обезьянку в самом начале, она может потерять сустав пальца, а в особо тяжелых случаях разрушаются все пальцы на ногах или на руках, потому что блохи все глубже проникают под кожу и размножаются до тех пор, пока не съедят свою обитель – остается только мешочек кожи, наполненный гноем. У меня несколько раз заводились эти блохи на ноге, и я могу засвидетельствовать, что это очень больно, даже мучительно. Все это я постарался как мог подробнее и нагляднее объяснить моей помощнице. Потом взял тюбик обезболивающего средства, заморозил пальцы маленького обезьяныша на руках и на ногах и стал извлекать у него из кожи блох стерильной иглой и дезинфицировать ранки, которые после этого оставались. Обезболивающее оказалось отличным, обезьянка сидела спокойно, а ведь операция эта очень болезненная.
Когда с блохами было покончено, я ощупал хвост обезьянки сверху донизу и обнаружил две припухлости в форме сосисок, каждая длиной с первый сустав моего мизинца и примерно такой же толщины. Я показал их моей помощнице, потом раздвинул в этих местах шерсть, и она увидела круглое, как иллюминатор, отверстие в конце каждой припухлости. Заглянув внутрь, можно было увидеть, что внутри шевелится какая-то белая гадость. Тут я объяснил в самых ученых выражениях, что некая лесная муха откладывает яички в шерсть различных животных и когда вылупляется личинка, она вгрызается в тело своего домохозяина и живет там, причем жиреет, как свинья в хлеву, а воздух в ее жилище поступает через эти "иллюминаторы". Когда же она, наконец, выходит оттуда, чтобы превратиться в муху, у домохозяина в теле остается дыра толщиной в сигарету, и дыра эта обычно становится гноящейся язвой. Я показал моей помощнице (которая к тому времени совсем побледнела), что вытащить эти личинки невозможно.
Я снова взял в руки иглу, раздвинул шерсть и показал молодой особе личинку, лежащую в своем укрытии, точно крохотный аэростат заграждения; однако, едва ее коснулась игла, личинка тотчас сложилась гармошкой, затем сжалась в сморщенный шарик и скользнула подальше, в самую глубину мартышкиного хвоста. Тогда я показал моей помощнице, как все-таки извлечь такую личинку – это мой собственный способ: сунул в отверстие кончик тюбика с обезболивающим средством, выдавил туда немного жидкости, и личинка замерла. не в силах больше двигаться. Теперь я слегка расширил отверстие скальпелем, воткнул в личинку иглу и вытащил ее из убежища. Не успел я вытащить эту сморщенную, белую мерзость из ее окровавленного укрытия, как моя помощница внезапно и стремительно покинула меня. Я извлек вторую личинку, продезинфицировал зияющие отверстия, которые после них остались, и догнал молодую леди уже на другом конце лагеря. Она объяснила мне, что опаздывает на званый обед, поблагодарила за чрезвычайно интересно проведенное утро, распрощалась – и больше мы ее никогда не видели. На мой взгляд, весьма прискорбно, что люди не дают себе труда узнать получше, каково живется зверю в джунглях, – тогда бы они меньше пустословили о том, как жестоко держать животных в неволе.
А у них там социум очень строгий. Могут и изгнать, если вести себя плохо.