Сердце панка

В феврале этого года перестало биться сердце еще одного панка. Нет, он не вышиб себе мозги как Курт Кобейн, не утонул как Янка Дягилева, не шагнул с подоконника 8 этажа как СашБаш, не был застрелен агентом ЦРУ как Джон Леннон, не отправился в свой последний героиновый трип как Сид Вишес. Умер он, подобно барыге с Нижнего рынка г. Ставрополя, выпив сначала корвалола, так как говорят, сердце его пошаливало последнее время, а после залакировал оный полбутылочкой водочки. И хотя, в родном ему городе Лермонтове, ходили слухи о том, что Паша, а именно так звали его, умер как и положено панку - выпив водки и курнув спайса, судмедэкспертиза указала на корвалол, как причину смерти. Кстати, и Егор Летов умер примерно так же. И тоже была версия, что он отравился алкоголем, однако жена Егора, это опровергла и теперь официальной причиной смерти Летова считается остановка сердца. Не знаю, может, это время такое наступило, когда панки стали умирать от сердечной недостаточности в собственных постелях. Эпоха стабильности похожая на смерть в постели.
С Пашей я познакомился на третьем курсе университета. Я тогда носил длинные волосы, круглые очки, косуху и ковбойские сапоги, и делал шоу для группы «Green Hell» в «Кошкином доме». Я учился на историческим, а Паша на юридическом. Он сильно отличался от всей этой гопотовско-гламурной студенческой публики, пришедшей тогда учиться на только что открытую, тогда еще в СГПИ, юриспруденцию. Худой, длинные темные волосы ниже плеч, на ногах видавшие виды «гады» - старые армейские ботинки, как сказал один мой товарищ, тоже шаман-эклектик – «ботинки с убитого». Мы познакомились и близко сошлись, на почве творчества Егора Летова, и даже несколько раз ходили друг к другу в гости поговорить за парой бутылок «Улыбки». Однако, у нас была своя тема, и поэтому Паша больше тусил с панками истфака на курс младше нас – Купером, Свиньей, Трешем и другими не менее колоритными личностями.
Именно Паша и рассказал мне ту чудную историю о козлике из Лермонтова, которая позже стала анекдотом. История эта такая. Вокруг чудного города Лермонтова, полным-полно различных шахт, там в советское время активно что-то копали, а что именно, я не скажу, потому как Военная тайна, а мне ее Мальчиш-Кибальчиш строго-настрого завещал от буржуинов хранить. Так вот, однажды приехали к Паше два панка из Пятигорска, да-да, из Пятигорска, не удивляйтесь. Пятигорск не всегда был ставропольской меккой для барыг, были в нем и приличные люди. Приехали, значит, к Паше два пятигорских панка, а Пашу они дома и не застали. Было это в самом начале 90-х, когда мобильные телефоны были недосягаемой роскошью, поэтому вопрос коммуникации всегда был проблематичным. Люди тогда даже бумажные письма друг другу писали. Та вот, два пятигорских панка решили Пашу подождать, купили себе портвейна, вышли за город, а чего там выходить, если город пять улиц в одну и в другую сторону, сели в тенечке, выпили портвейн, и стало им скучно. Стали искать развлечений и нашли в земле вентиляционную шахту, в которую стали бросать камни. Вошли в азарт и обнаружили, что кидать прикольно большие камни, они отлично бухают где-то там в глубине. И тут один из этих пятигорских панков, находит кусок рельсы и кидает его в шахту. А дальше они оба наблюдают сцену, которая напрочь разрушает их идиллическую картину мира. Из-за куста выбегает козленок и прыгает в шахту. Как настоящий панк, уставший от бесполезного и бессмысленного бытия. Из эсхатологического дискурса, возникшего у них после суицидальной манифестации козленка, их вырывает появившийся мужик, спросивший их: «Не видали ли они козленочка?». На что оба пятигорских панка заявили, что козленок решил покинуть это мерзкое бытие самым что ни есть благородным способом. На что мужик нехорошо посмотрел на них и молвил: «Та ведь он был к рельсе привязан!». Версии, чем дальше закончился их диалог, я слышал потом разные от разных людей, но сам Паша историю заканчивал именно на этом моменте.
А потом наши дороги разошлись. Паша уехал в родной город Лермонтов, поднимать потрепанное черное знамя панка в городе Военной тайны, я стал преподавать в вузе и погряз в скифо-сарматской космогонии. И вот спустя двадцать с лишним лет, на обеде в университетской столовой я узнаю, что сердце панка остановилось в феврале этого года. Грустно.