Солянка

МиГ-23

— Товарищ подполковник! У нас ЧП! — рентгенолог Душанбинского окружного госпиталя погранвойск СССР, представший перед начальником, Юрием Воробьёвым, был бледен. В глазах — невероятный страх.
Воробьёв поднялся из-за стола:
— Что случилось?
— Помните, неделю назад солдатика привезли с ранением брюшной полости и сильнейшим отёком?
— Помню. Отёк не прошел, несмотря на все принятые меры?
— Так точно! И не пройдет, товарищ подполковник.
— Почему?
— Потому что между рёбрами и правой грудной мышцей... там застряла боевая граната, — на этих словах голос врача задрожал от волнения. Но, собравшись, он отрапортовал явно заранее заготовленный текст:
— Неразорвавшийся боеприпас ВОГ-17 от станкового гранатомёта «Пламя». Калибр 30 миллиметров, длина без гильзы примерно 115 миллиметров.
Начальник госпиталя Юрий Алексеевич Воробьёв плюхнулся обратно на стул. Как поверить услышанному, если до него никто не верил даже рентгеновским снимкам?
Это был август 1986 года, а уникальным пациентом оказался рядовой Виталий Грабовенко, который служил в Афганистане помощником гранатомётчика. Его задачей было следить за готовностью к стрельбе боекомплекта — гранатомёта АГС-17 или, как его называли, «Пламя», и гранаты — миниатюрного цилиндра размером с охотничий патрон, который при разрыве поражал всё в радиусе семи метров.
Такое грозное оружие было только у советских военных, и начальник госпиталя Юрий Воробьев знал это точно. А потому сначала засомневался в словах коллеги и стал разбираться...
Сам солдат Грабовенко рассказывал о ранении невнятно. По его словам, когда после завершения операции в дальнем ущелье пограничники следовали на базу, в темноте начался обстрел. Откуда стреляли, кто стрелял и из чего стреляли — установить не удалось. У сослуживцев не было ни царапины. А Виталий вдруг почувствовал удар и сильную боль в животе. Когда стянул гимнастерку, увидел рваную рану. «Мужики, — сказал он, — по-моему, в меня граната залетела». Но те лишь подняли его на смех: «Да это осколок, не паникуй! К утру доставим тебя в госпиталь, там разберутся».
А к утру у солдата развился отёк в правом предплечье, причём далеко от раны. От мысли, что в теле может быть граната, Виталий уже отказался — она действительно казалась бредовой.

На следующий день его эвакуировали в Душанбе. Прибывшему бойцу обработали множественные осколочные ранения, рану зашили. Никаких серьезных нарушений в организме не нашли. Слегка смущал рентгеновский снимок, где на самом краю виднелось тёмное пятно, но рентгенолог успокоил: это, скорее всего, ручка от аппарата попала в кадр. Казалось бы, всё обошлось.

Дальше последовало обычное лечение: перевязки, капельницы, уколы. Между процедурами Виталий гулял по госпитальному садику и дышал полной грудью. Вот только отёк никак не спадал, и боль в правом предплечье не отпускала. Через неделю лечащий врач снова направил солдата на рентген, попросив коллег тщательнее просветить раненого. Вот тогда на снимке и было обнаружено нечто странное, а именно цилиндр диаметром в три сантиметра и длиной почти двенадцать. По плотности — явно металлический.
Доктор, изучив снимок, задумался: что это за железяка? На осколок не похожа. На пулю — тоже. Словно кусок маленькой трубы. Конечно, было ясно, что отёк и боль в руке от неё, и значит, надо вынимать. Стали готовить солдата к операции. Но хорошо, что вовремя остановились.

Дело в том, что врач решил показать рентгеновский снимок двум офицерам, тоже лежавшим в госпитале на излечении: «Вот, смотрите, какие бывают чудеса. Кусок трубы в солдатика залетел».
Те, вглядевшись, рявкнули в один голос: «Это, брат, не труба! Это самая что ни на есть неразорвавшаяся граната от АГС-17!!!»
Когда врачу сообщили, что она на боевом взводе, и взрыв может произойти от любого случайного движения, доктор прокручивал в голове: что же делать дальше?

Состояние врачей было подавленным: во-первых, все осознали масштаб катастрофы – пациент на протяжении 13 дней ходил по госпиталю, даже пробовал играть в настольный теннис. Только чудом всё обошлось. Во-вторых, встал вопрос о том, кто возьмётся оперировать. Командование пограничного округа связалось с Москвой, там подняли на ноги всех — медицинское управление погранвойск, госпиталь Минобороны имени Бурденко. Как быть? Чьим опытом воспользоваться? Ясно, что в любой момент граната может взорваться, а при хирургическом вмешательстве этот риск возрастёт многократно.
Военные медики дали ответ: «У нас в практике ничего подобного не случалось. Был один эпизод в годы Великой Отечественной, но там в солдата попала неразорвавшаяся мина оперением наружу, её довольно легко извлекли и обезвредили. Так что вы там сами решайте, как поступить».
Стали думать.
Призванные для консультаций сапёры вынесли свой вердикт: взрыватель гранаты деформирован, трогать её категорически нельзя, а уж если трогать, то исключительно в поперечном направлении. После этого на местном заводе «Текстильмаш» заказали по чертежам доктора Воробьёва специальный хирургический инструмент — захват, которым гранату можно зажать, словно клещами, с кожухом эллипсовидной формы на рукоятке, как у спортивной рапиры.
Эффект от кожуха, впрочем, был больше моральным, в случае взрыва он никак не спасал.

Во время консилиума было решено, что операцию проведёт заведующий госпиталем Юрий Воробьёв, ассистировать вызвался Александр Дорохин, а анестезию должен был провести Владимир Моисейкин. Все трое мужчин понимали, на какой риск они идут: у Воробьева было двое детей, и жена была беременна третьим ребенком, Александр только-только женился, Моисейкин тоже был молодым отцом...
«Я находился на своём рабочем месте почти круглые сутки, — рассказывал позже Юрий Воробьёв. — Когда забегал домой, то жена с тревогой спрашивала: «Что происходит? Почему ты всё время на работе?». Светлана была на седьмом месяце беременности, и я ей не стал всего рассказывать. Говорю: «Поступил раненый с инородным телом внутри. Занимаемся отработкой предстоящей операции». — «А кто будет оперировать?» — «Света, ну, не начальник же госпиталя!»...
«На самом деле я уже знал, что оперировать придётся мне, — продолжает Воробьёв. — И с Москвой это было согласовано. Начальник нашего медицинского управления досрочно вышел из отпуска, приехал в Душанбе. Говорит: «Ты готов?» — «Готов», — отвечаю. «Но имей в виду, дело опасное, может и руки оторвать». «Так точно, — говорю. — Это я понимаю». «Но ты не волнуйся, мы тогда тебя в Москву переведём и орден дадим».

Подготовку к операции провели максимально быстро. Виталия Грабовенко с величайшей осторожностью перевезли в отдельную палату, и медсестры стали приходить к нему на процедуры только в бронежилетах и касках. Для проведения же самой операции саперы доставили в госпиталь защитные костюмы, совершенно, кстати, секретные: шлем с непробиваемым стеклом, облачение из металлических пластин, защита ног. Неясно было, как обезопасить кисти рук, ведь не станешь же делать тонкую хирургическую операцию в свинцовых перчатках! В итоге сошлись на привычных резиновых. Ещё приготовили специальный контейнер, обложенный внутри мешочками с песком, — в него следовало бережно положить изъятую гранату.

Что касается плана операции, то вариантов было немного. Первый, безопасный: вырезать гранату вместе с частью мышечной массы. Но тогда солдат навсегда бы остался инвалидом. И второй: через надрез добраться до гранаты, взять её специальным зажимом и аккуратно извлечь из тела.
Решили остановиться на втором.

Спустя пять дней к операции всё было готово. «Оперировали в перевязочной, — вспоминал Воробьёв. — Облачились в эти тяжеленные скафандры: я, Дорохин, анестезиолог Володя Моисейкин. Операционная сестра приготовила инструменты, медикаменты, всё, что могло потребоваться, и затем вышла. Анестезиолог поставил капельницу с наркозом и тоже удалился, перешёл на балкон и наблюдал дальнейшее сквозь пуленепробиваемое лобовое стекло от боевого вертолета «Ми-24». ...Мы остались вдвоём. Вернее, втроём — с пациентом на операционном столе с неразорвавшейся гранатой внутри».
Дело происходило 15 августа 1986 года. Кондиционеров тогда в госпитале не было. Температура что за окном, что в помещении выше сорока градусов, а врачи в железных латах. Пот заливает глаза...
Воробьёв сделал первый надрез в месте, заранее помеченном йодом, — как раз над контурами гранаты. А Дорохин развёл края раны крючками. Теперь предстояло самое сложное и опасное — извлечь боеприпас из тела и погрузить в контейнер. Погрузить, согласно плану операции, — вместе с захватом, тем самым, который по воробьёвским чертежам изготовили на заводе. Так было безопаснее.
«Но тут я пошёл на явное нарушение, — спустя годы признавался Воробьёв. — Мне стало жаль терять этот инструмент — единственный в своём роде. Поэтому я осторожно извлек гранату, положил её на мешки с песком, а захват оставил себе. С тех пор он хранится в нашем пограничном музее».

Первый этап операции прошёл безукоризненно. После чего солдата перевезли в обычную операционную, где бригада хирургов и сестёр завершила начатое. А сапёры отнесли носилки с контейнером в ближайший карьер, где вскоре прогремел взрыв.

Начальник медицинского управления, получив доклад, сказал Воробьёву: «Хоть у нас сейчас и сухой закон, но я приказываю тебе немедленно налить стакан водки и залпом выпить». Ещё один приказ пришёл от командования — о награждении орденом Красного Знамени. Орденами были награждены также ассистент и анестезиолог. Медсестер отметили медалями.
Виталий Грабовенко около месяца пролежал на госпитальной койке, а выписавшись, опять попросился в Афганистан. Но ему отказали: «хватит, Грабовенко, испытывать судьбу». И он вернулся домой на Украину — с орденом Красной Звезды. Сам он назвал день операции своим вторым Днём рождения, хотя это не просто метафора. На самом деле в тот день, когда проводилась операция, парню исполнялось 20 лет.

О невероятной операции, которая произошла в Душанбе, наперебой писали газеты. А специалистов интересовал главный вопрос: как же всё-таки оказался боеприпас от гранатомета «Пламя» в теле солдата-пограничника? Расследование установило следующее.
Пуля при моджахедском обстреле пробила цинк, в котором хранились гранаты, угодила прямиком в капсюль, тот сдетонировал, граната вылетела из ящика, ударилась об автоматные рожки в разгрузке солдата и затем, не взорвавшись, прошла по краю реберной дуги под мышцы грудной клетки и остановилась в области ключицы. Звучало не слишком правдоподобно, но другой официальной версии не было и нет.
Да ведь, известное дело, на войне и не такое бывает...

До начала 2000-х годов доктор Воробьёв поддерживал связь со спасённым солдатом. Последний раз они виделись в Киеве в 2003 году, когда обоих пригласили на запись телевизионной программы. А через две недели Юрий Алексеевич получил телеграмму от жены Виталия: тот трагически погиб. Попал под машину...
Юрий Воробьёв до сих пор работает по своей специальности — он хирург в госпитале, где лечат пограничников. Полковник, заслуженный пограничник и заслуженный врач Российской Федерации.

Арбузный ASMR

Медитация

Волшебство

Просчитался... Но где?

Курьёзы гольфа

У нас вот такая змейка

Новогоднее

Делюсь найденным:

Константин Хабенский о безысходности⁠⁠

«Безысходность - это, когда на 40-ой день ТЫ стоишь у могилы, и понимаешь, что это не страшный сон, не чья-то глупая шутка, что теперь ты и будешь жить так дальше, только без этого дорогого человека.

Ты ничего не можешь изменить, выбор сделан свыше.

Вот что такое ‪БЕЗЫСХОДНОСТЬ‬.

А не ваши: работы нет, парень бросил, девушка оказалась тварью, надеть нечего, погода плохая и денег не хватает. Пока ты жив, у тебя миллион вариантов и выходов!»

(с) Константин Хабенский

Константин Хабенский – не только потрясающий актер, но и Человек с большой буквы. В 2007 у него родился сын, после чего его жена заболела раком. Он продал дом, все гонорары отдал на лечение, сам залез в долги. Через год жена умерла. С тех пор он живет в обычной квартире, и почти весь свой заработок отдает на благотворительность. На сегодняшний день Костя Хабенский спас от рака головного мозга около 150 детей.