Честный обман

К каким трюкам прибегает современная реклама, чтобы дурить нас, оставаясь честной? Мы собрали 8 самых типичных примеров
Реклама — вещь замысловатая и в то же время очень простая. Талантливый рекламист может так расписать свой товар, что не соврёт ни в едином
слове, однако покупатель всё равно останется обманутым. К каким же трюкам прибегает современная реклама, чтобы дурить нас, оставаясь честной? Мы собрали 8 самых типичных примеров.

1. Кофе с коллагеном
Такой оригинальный продукт запустила на рынки Сингапура одна из известных международных компаний. Коллаген — это природный белок, который
содержится в наших соединительных тканях (суставах и коже, например) и обеспечивает их прочность; а по сему, утверждают производители
вышеозначенного напитка, их продукт поможет выглядеть моложе, избавиться от морщин и уберечься от артритов.
Что ж, коллаген действительно делает нашу кожу упругой, а суставы крепкими, именно поэтому его включают в состав многих косметических средств. Однако польза от его потребления внутрь никем не доказана. Как раз наоборот — независимые эксперты утверждают, что этот белок не может
всосаться нашей пищеварительной системой, а следовательно пройдёт через неё без всяких последствий.
2. Шампунь с витаминами
Что правда то правда — витамины необходимы нашим волосам. При дефиците таких витаминов, как А, D, В12, В1 и РР, вам грозят самые разные
проблемы с шевелюрой от секущихся концов до облысения. И многие производители косметических средств не преминули этим воспользоваться — сколько флакончиков с шампунями пестрит маркировкой «С витаминами», «Обогащён питательными веществами» и т.п. — покупай не хочу.
Беда только в том, что эти самые необходимые нам витамины... не всасываются через кожу головы, а через волосы и подавно. Потреблять их надо в виде таблеток, пищевых добавок или просто в естественном состоянии — вместе с едой. Но никак не через шампунь.
3. Натуральная косметика
За это гордое название производитель подчас просит цену в полтора-два раза выше средней по рынку. А то как же: натуральные компоненты, сила
природы и всё такое... Но что на самом деле кроется под такой «натуральностью»? Если разобраться, ничего стоящего лишних денег.
Да, в состав какого-нибудь геля для душа действительно может входить экстракт алоэ, например. Но посмотрите на этикетку: в составе он будет
указан на предпоследних-последних местах, а это значит, что его массовая доля в бутылочке — минимальна. А теперь посмотрите, что стоит на
первой позиции: если речь идёт о любом гигиеническом средстве, то в 90% случаев это будет лаурилсульфат натрия (odium lauryl sulfate или SLS). Предназначение этого химического вещества — очищать, образовывать пену и создавать основной объём собственно геля, причём на кожу сульфат
оказывает раздражающее и высушивающее действие. Как думаете, что победит — смягчающий, но мизерный алоэ, или всемогущий SLS?
С другой стороны, исходным сырьём для получения любых мыльных основ являются животные и растительные жиры — то есть те же природные компоненты. Тут уже встаёт вопрос терминологии: считать такую косметику натуральной или нет? Как бы там ни было, переплачивать за семантические тонкости не стоит.
4. Масло без холестерина
Это трюк практически хрестоматийный, потому что прибегают к нему почти все производители растительных масел. Пользуясь чуть ли не суеверным
страхом населения перед загадочным холестерином, они без зазрения совести расставляют предупреждения «Без холестерина!» на свои продукты —
подсолнечное, оливковое, льняное и другие популярные в народе масла. Фокус в том, что холестерин по природе своей содержится исключительно в
животных жирах. Так что, если вы не готовите на свином сале, можете его не бояться.
5. Чудо-карточки
Около года назад в московском метро появился новый вид проездного — банковская и транспортная карточка в одной. То есть один и тот же кусочек пластика становился и кредиткой, и входным билетом в метрополитен. Сегодня услуга, видимо, не пользуется особенной популярностью, и потому
банки, которые её предоставляют, ищут всё более изощрённые способы «пропихнуть» свой товар в массы.
Так, рекламный плакат одной из столичных кредитных организаций с гордостью заявляет, что «чем больше вы ездите, тем ниже стоимость поездки».
Выглядит заманчиво, правда? Только вот принцип действия обычного квартального проездного на метро (без банковского довеска) — абсолютно такой же: вы платите фиксированную цену за 3 месяца и катаетесь, сколько вам надо. Соответственно, съездите за всё время 3 раза — цена поездки
составит около 700 рублей, накатаете 400 раз — заплатите 5,5 рубля за каждый проход.
Кстати, цена такого «абонемента» на метро при покупке совместной банковской карты от обычной не отличается.
6. Низкокалорийный творог

Друг децтва

У вас был в децтве друг ? Настоящий Друг и в Настоящем Децтве ? С кем вы были не разлей вода , а потом в один момент оторвались друг ат друга
? Как будто мозайка, которую вы собирали вдвоем годами взяла и рассыпалась в адну секунду ?
************
- Привет, а почему ты плачешь ? - спросил мальчик
-Тебе какая разница ? - грубо, но с болью , сквозь слезы атветил другой , - я тибя даже не знаю !
-Ну и што ? - недоумевал первый, - давай знакомится , меня Азатом зовут , можешь просто Аза звать . А как тибя зовут ?

-Женя......
-Женя...хорошее имя . так почему ты плачешь Женя?
-Со мной никто не хочет играть, им родители запрещают патаму што у меня нет папы с мамой и патаму што я пастояна дерусь...
-А почему ты дерешься?-удивился Аза
-Ани дразнят меня все, паэтаму я их бью.....
-Женя, у меня тоже нет папы с мамой. Я буду с табой играть если ты хочеж.
-Канешно хачу !- и слезы стали мгновено высыхать на только што мокрых глазах .- а ва што?
-Меня в футбол научили играть, а бабушка мне мячиг купила. давай в футбол? только пайдем са мной сходим домой, я мяч возьму и пайдем. я тебя
кстати познакомлю са сваими друзьями, тебе ани панравица. Идешь ?
-Канешна !
**************
Друг, с кем вы воровали йаблаки в саду, играли в вайнушку , ели адно мароженое на дваих ?Плакали вместе , дрались ? Любили адну девачку ?
************************
Лето, это чудесное время ! Первые каникулы после первого класса с первым другом
-Аза ! Аза ! АЗАААААА !!! - кричал мальчик с русыми волосами под окнами - Аза ПРАСНИСЬ !!!!!!!
-Ты чево арешь ?? Щас же всех разбудиж !
-Пашли на Сайран купаца !
-Щас тока плавки найду....
И вечером абратна шли домой два чумазых пацана , конешно будешь чумазым после купания в озере больше напоминавшие болото......Шли грязные,
мокрые, с порезами на ногах, но шли щасливые , но понимали што бабушки дадут ахуеных писдюлей за то што смылись на целый день не сказав куда
.....
*******************
-Жека ! Давай быстрее ! Жрать хочеца !
-Иди ты блин, думаеж легко эти йаблаки рвать на такой высате ! -крикнул с дерева Женя в ответ находясь на высоте этажа третьего
-Да тиха ты ! стораж услышыт !
-Вот сам в следующий раз и палезеж за ними ! - агрызнулся Женя , срывая самое спелое йаблако для друга, ждущего пад деревом .........
***************************
-И што с таво што ты палучил зеленый пояс по каратэ? я все равно самый сильный во дворе ! Я всех побил , сам знаешь !, - обижено, но с вызовом
праизнес пацан напрягая бицепсы
-И што ? я тоже всех бил , и даже за тебя вступался сколько раз. Если бы не я, то Тима с Чингай тебе бы писдюлей хорошых дали ! И я и тебя
могу побить, просто ты мой друг ...
-Ах так ? значит ты меня жалеешь ??? может ты са мной и из жалости дружышь ?? На тебе ! -и полетел первый удар Азе в лицо.....
После того как их разняли все пацаны двора, оба сидели и обрабатывали раны друг друга...
-Жека, прилажы ко лбу платок , у тебя шышка на пол лба
-Да знаю, больно ужас....А ты голову закинь назад, кровь из носу да сих пор у тебя тичот. А лучше ляг на скамейку, я щас еще сбегаю на колонку за водой.....
*****************************

Чужое чувство

---

В бильярдном клубе было сумрачно, шумно и накурено. Леонид вошёл и тут же закашлялся. Молодой человек сам не играл, но упорно выбирал для вечернего «релакса» именно этот клуб, надеясь, что предчувствие и в этот раз его не подведёт.
Здание было старинным, да и интерьер самого клуба казался старым. Вернее старомодным. Не стилизованным под старину, как было заведено в центральных барах и некоторых ресторанах. Этот клуб словно нёс в себе дыхание другого времени. Будто бы он взял и перенёсся из своего девятнадцатого века на окраину сегодняшней Москвы. Вместе со всем интерьером, вместе с пыльными зелёными абажурами, скудно освещающими зелёное сукно столов, с уютными столиками тонущими в пепельной темноте – о их расположении свидетельствовали лишь кончики тлеющих сигарет, то и дело выныривающие из тумана.
Бармен кивнул Леониду словно старому знакомому, хотя за две недели, что молодой человек приходил сюда, они не перекинулись и парой слов.
Леонид сел, заказал пива и повернулся к играющим.
Фигуры игроков скользили, танцевали вокруг столов, там и здесь взлетали и вновь опускались кии, слышался сухой звук разбиваемых шаров и мягкий, приглушенный – шары падали в лузы.
- Сыграем? – Леонид повернулся на голос.
За барной стойкой по правую руку от него сидел темноволосый, бледнокожий юноша с щегольски подкрученными усиками.
Леонид невольно улыбнулся и мотнул головой:
- Не играю.

Он думал юноша будет настаивать или хотя бы задаст еще пару вопросов, выясняя, отчего Леонид не играет, но тот сразу потерял к молодому человеку интерес и затерялся среди игроков.
На его место тут же сел грузный мужчина в синем свитере, заказал водки и кинул быстрый взгляд на Леонида.
- Ваше здоровье! – произнёс он, подняв крохотную стопочку и добавил уже бармену: - Ещё! – и снова Леониду: - Валерий!
- Леонид, - молодой человек протянул Валерию руку, но пожать не успел...
- Вот ты где! - прозвенел за их спинами нежный голосок. – А я обыскалась уже…
- Что б тебя, - под нос пробормотал Валерий и развернулся всем корпусом.
Леонид тоже повернулся, ему было банально любопытно, что за нежелательная для Валерия дама «везде его обыскалась».
Напротив бара, изящно положив руку на край бильярдного стола стояла… - у Леонида перехватило дыхание – девушка невиданной красоты. Белозубая ослепительная улыбка, словно с рекламных плакатов, озаряла лицо незнакомки. Светлые, чуть вьющиеся волосы струились по золотистым, загорелым плечам девушки.
- Вот это да-а! – выдохнул Леонид.
- Ой, какие у тебя часики, - тем временем взвизгнула девушка и шагнула к Леониду. – Смотри, - подняла она его запястье и продемонстрировала Валерию, - а у тебя таких нет. И, наверное, никогда уже не будет.
Леонид с удивлением посмотрел на мужчину. Тот молчал, опустив голову.
- Ой, а смотри, какой… - произнеся какое-то неразборчивое слово, девушка кинулась в темноту столиков. И что она могла там разглядеть?!
- Жена? – наклонился к Валерию Леонид, по-прежнему удивляясь странному поведению девушки.
Мужчина мотнул головой.
- Дочь?
Снова безмолвное «нет». Действительно, какой отец потерпит с собой такого отношения. «Значит, любовница», – понял Леонид.
- Надоела, зараза, хуже горькой редьки, - вздохнул Валерий, - и не скроешься ведь от неё, не сбежишь. – Мужчина поймал недоумённый взгляд Леонида. – Пробовал! Везде находит! Точно кошка… или кто там из животных всегда домой приходит, где не кинь?... И эта… тоже, как то животное – везде найдёт! З-зараза!
«Ясно. Надоевшая любовница», - решил про себя Леонид.
- Так почему не оставишь её? – осторожно спросил он.
- Ты что, не слушал? Говорю же – где ни брось! Всегда возвращается. Совсем извела! Знал бы что так выйдет… Эх…
- И давно вы вместе? – зачем-то спросил Леонид.
- Да, считай, пять лет уж, - поёжился Валерий и заказал себе еще водки. – Слушай, а давай я тебе её проиграю, а?
Леонид поперхнулся пивом.
- Вы? Мне? Что? Кого?
- А что?! – откинулся Валерий. – А это идея! Давай, а? Партейку?
- Ты что, совсем с ума сошёл? Женщину хочешь на кон поставить? – вспылил Леонид.
- Же-енщину… - передразнил его Валерий. – Кабы женщину, я сам бы набил морду первому кто бы это предложил. А я же говорю о ней! – и он показал в темный угол со столиками, куда недавно направилась прекрасная незнакомка.

Сказка на ночь

---

Лёха был славным малым. В свои двадцать пять лет он успел послужить в ВДВ, потом связался с нехорошими парнями и загремел на три года в места не столь отдалённые. Места эти ему совсем не понравились, и по окончании срока он решил свалить подальше от благ цивилизации. По наколке кореша по зоне укатил в глухую сибирскую деревню перекантоваться пару лет. Жизнь в той деревне была скучновата, но воля чувствовалась бескрайняя, и он здесь прижился. Нравы у местных жителей были суровыми, и нож за голенищем сапога являлся делом обыденным, однако, беспределом здесь никто не занимался и спокойно жить не мешал. Лёхе достался дом на окраине деревни, пустовавший несколько лет, куда его заселил местный староста. Нашлась и работа – валить лес. Ремесло это он освоил за три года отсидки почти в совершенстве. Не хватало только бабы, ибо молодой организм онанизмом не обманешь.

Соседняя деревня находилась в двенадцати километрах, ничего в той деревне особенного не было кроме разбитной вдовы Вальки. Девка она была справная, но её побаивались – считали ведьмой. Лёха же в ведьм и прочую потустороннюю ерунду не верил и сразу же за ней приударил и легко добился успеха. Ночи, которые он у неё проводил, были жаркими и истощали Лёху полностью. Отдаваясь ему, она словно высасывала из него жизненную силу. Но молодой организм быстро восстанавливался. Опустошённый после её горячих ласк он долго лежал в изнеможении, глупо улыбаясь и пялясь в потолок. Она же садилась на него верхом и впивалась в его губы долгим поцелуем, щекоча сосками его грудь. Затем поднимала голову и смотрела на него жадным взглядом, сверкая красными искорками глаз сквозь распущенные волосы.
-Лёшенька, а ты меня не боишься? Я же ведьма…
- Да мне всё равно кто ты, лишь бы хорошо с тобой было, вот отдохну немного и устрою тебе такой шабаш, что мать родную позабудешь.
-Устрой, Лёшенька, устрой. А хочешь, я тебя укушу, и ты тоже станешь ведьмаком, по ночам в полнолуние будешь оборачиваться волком, а я на тебе буду ездить по лесу.
-Ты лучше в кровати на мне поезди, только отдохнуть дай.
- Поезжу, Лёшенька, поезжу.
Лёха устало спихивал её с себя и засыпал. Она же долго сидела рядом и всё смотрела и смотрела на него жадными глазами.

Сегодня ночью она его в дом не пустила.
- Уходи, сегодня нельзя.
Лёха постоял возле дверей, ещё пару раз постучался, но дверь ему больше не открыли. Делать нечего, пнул ногой дверь, развернулся и пошёл домой. Стояла морозная ночь, холодные звёзды густо усыпали чёрное небо, на востоке поднималась здоровенная луна неестественного красного цвета, словно кто-то нарочно измазал её кровью. Возле его ног мелко семенил Вохра – трёхлетняя лайка, взятая Лёхой ещё щенком и выросшая в большого серого пса. Он был с Лёхой везде, на лесосеке, в деревне, в большие морозы Лёха пускал его ночевать в избу, в общем, он был верным и преданным другом. Почему Вохра? Ну, дык три года топтания зоны не прошли даром, а кто тебя охраняет словно конвой? Вот так и получил пёс своё имя.
Сегодня Вохра был какой-то не такой как всегда, не бегал по лесу, не лаял на белок и птиц. Он шёл, понуро опустив морду вниз за хозяином, тычась носом ему в ноги.
-Ну не печалься, Вохра, подумаешь – не пустила сегодня Валька, ну дык у них, у баб, сам знаешь – бывают всяческие дела, когда мужики им ни к чему. Зато смотри как здорово в лесу….
Лес безмолствовал словно мёртвый, и только луна всё выше и выше всходила у Лёхи за спиной, она была уже выше леса, её красно-оранжевый свет отражался в снежных шапках молчаливых елей. Идти оставалось ещё километра три, но Лёху дорога не пугала – он привык накручивать ногами километры.
Вохра жалобно заскулил и остановился.
-Отстань уже, псина, не путайся под ногами, а то ещё рухну из-за тебя в сугроб. Беги вон передо мной.
И он подтолкнул собаку вперёд. Но идти вперёд пёс отказывался. Вдоль дороги, где-то среди елей, промелькнула смутная тень, и Вохра поджал хвост и вовсе сел на снег.
-Не ссы, Вохра, осталось недолго. Сейчас придём, похаваем и завалимся спать. Хочешь жрать, Вохра?
Лёха потрепал пса за холку, пёс жалобно заскулил.
-Ну всё, иди давай!
Лёха встал, шагнул вперёд и замер, по спине обдало мерзким холодом. Впереди метрах в десяти прямо на дороге стоял крупный серый волк. В его серых глазах отражалась красная луна. Он приоткрыл пасть, обнажив большие жёлтые, словно прокуренные, клыки, на снег закапала слюна.
- Йо-майо – присвистнул Лёха – вот это волчара.
-Эй, серый, может разойдёмся, что нам делить?

Не рычи на людей

---

Познакомились мы на ступеньках университета.

Сентябрь, но летние еще наряды девиц, молодые люди в костюмах, решившие — не костюмы, люди, хотя, казалось, даже костюмы в ту осень были преисполнены решимости, - немного пофорсить, все как полагается, золотые листья, что там еще?... Пафос места немного сбивали обстоятельства. Леша держал в руке бутылку отвратительной, самой дешевой на тот момент водки. А в 1995 году дешевых водок было много, они были разные, и спорили друг с другом дешевизной. Но у него была — самая дешевая. На этикетке были изображены «Три богатыря», водка была закрыта, но пахла, потому что, как и любой другой контрафакт и подделка, она протекала. Я спешил на занятия, это был первый день моего обучения в университете. Нет, не так. Первый день моего обучения в УНИВЕРСИТЕТЕ. Поэтому я был одет во все самое лучшее, что у меня было.

Кожаный отцовский пиджак а-ля 70-е, новые джинсы, великолепные черные военные ботинки, и водолазка. Смешение стилей было оригинальным и эклектичным. С учетом майки морпеха, сменяной мной в детстве в городе Печенга на значок «Отличник ГТО» у морпеха же, я выглядел как Бон Джови, по странному стечению обстоятельств, попавший в армию СССР, но еще не добравшийся до места службы, а бьющий баклуши на призывном пункте. Но это не имело значения.

Я спешил в университет, это был гуманимтарный университет, здесь на одного парня приходилось десять девушек, была осень, я поступил на бюджетное место, - если бы у меня не получилось, я бы работал в кочегарке, денег на обучение у моих родителей не было, - и я был счастлив. Мне было шестнадцать лет. Я выкурил свою последнюю сигарету, небрежно поглядывая на стайку девиц с юридического — они и правда были похожи на стайку рыб, они даже шарахались от чего-то или приближались к чему-то группой, - и стал подниматься по ступеням. Тут-то меня и встретил он. Небритый, вальяжный, великолепно небрежно, и в то же время продуманно, одетый второкурсник. В левой руке у него была бутылка водки «Три богатыря», а в правой у него не было ничего. Правую он мне и протянул. Я ее пожал. Господи, подумал я, какой он крутой. Здесь все такие, подумал я. Я и сам такой буду, подумал я.

? Второй богатырь, - сказал он.
? Ты, стало быть, первый, - сказал я.
? Это верно, - сказал он, - я здесь первый парень на деревне.
? Кокетничаешь, - сказал я, для которого Кишинев, после очередного гарнизона, был еще великолепным ярким Вавилоном, а никакой не деревней.
? Кокетничаю, - сказал он, и представился.
? Алеша Попович, - сказал он.
? Владимир Селуянович, - сказал я.
? Что, правда Селуянович? - спросил он.
? Правда Попович? - спросил я.
? Достаточно Алеши, - сказал он.
? Достаточно Владимира, - сказал он.

После чего с моей помощью — эта бутылка была явно не первой для него, несмотря на то, что часы на водокачке возле университета показывали всего десять утра, - спустился со ступеней и мы перешли дорогу. Напротив университета была площадка, с которой открывался вид на парк в низине. Площадка была круглой, и по краям ее были расположены — да они и сейчас там — цементные лавки. На одну из них мы и присели. Алеша молча протянул мне водку, и, ожидая, пока я ее открою, стал глядеть в золотистый парк под нашими ногами, подперев щеку рукой. Я был очень молод, но понимал, что пить водку в десять утра перед университетом тоже своего рода лекция, и, если ты хочешь кем-то стать в этой жизни, тебе придется пройти и через подобное. Второкурсник задремал. Я старался действовать тьихонечко, чтобы не помешать его отдыху. Я глядел на него с обожанием. Прямо как мистер Рипли на богатенького бездельника, который превратил его жизнь в карнавал. Я в молодости так часто смотрел и на многих. О чем, кстати, не жалею и до сих пор.

Так что я лихо открыл бутылку, и стал ждать. Второкурсник открыл глаза.

? Чего ты ждешь? - спросил он меня.
? У нас что, нет стаканчиков? - спросил я.
? У нас нет ни стаканчиков, ни еды, ни воды, - сказал он.
? Так выпьем, - сказал он.
? А как же запах? - спросил я.
? Проветрится, - сказал он.

Взял бутылку и стал медленными глоточками тянуть. Я совсем забыл сказать, что водка была теплой. Но значения это не имело. После него пил я, и мне понравилось. Алкоголь — прекрасная штука. Время моего с ним романа давно уже истекло, но я не испытываю по отношению к нему дурных чувств, за все ему благодарен — ведь именно благодаря ему в моей жизни случались невероятные, потрясающие события, - и презираю тех, что бросил пить вообще, и поливает помоями спиртное. Это как сплетничать о своей бывшей жене. Алкоголь, он вроде наркотических медикаментов. В определенных ситуациях жизни он может спасти эту гребанную жизнь, что он с моей жизнью и делал. Конечно, и угробить он может, ну так ведь и морфий создан для того, чтобы спасать смертельно раненых бойцов, а не для развлечения педерастов-докторов в забытых богом уездах.

Я допил свою долю, и поставил пустую бутылку на парапет.

Откуда-то сверху рядом с бутылкой опустился лист. Ольха. Пустое стекло, в котором размывался университетский парк моего первого взрослого сентября, ольховый лист, шероховатый цемент. Этот натюрморт до сих пор передо мной. Тогда же мне, - благодаря и алкоголю, - было так хорошо, что я буквально замер, боясь спугнуть этот момент полного просветления. Нирваны. Весь мир стал, словно поверхность зеркала. Я глянул на Алексея. Он глянул на меня с улыбкой. Я понял, что он понял.

... Потом где-то на дороге загудела машина, в одном из корпусов раздался звонок, и пришлось возвращаться в нашу выдуманную реальность.

? У меня бальзам, - сказал я, встрепенувшись.
? Отлично, - сказал он, - пьем из горла.
? У меня не жидкий бальзам, - сказал я.

Достал из кармана вьетнамский бальзам «Звездочку». Он и кожаный пиджак. Это было единственное, что могли дать мне в то время мои финансово несостоятельные родители. Само собой, на пробном занятии я врал напропалую, что они очень богаты, просто мы в ссоре. Алексей захохотал.

? Это бл*дь что такое? - спросил он.
? Это вьетнамский бальзаам «Звездочка», - сказал я.
? Ну и что мы бл*дь с ним будем делать? - спросил он.
? Закусывать, - сказал я.
? С ума сойти, - сказал он, и глянул на меня с восхищением.

Я уверен, что именно с этого момента был заложен первый кирпичик моего слава залы в местном журфаке. Обезбашенный чувак, который закусывает водку «Звездочкой». Для того, чтобы состояться окончательно, оставалось всего ничего. Написать пару тысяч хороших текстов. Что я и сделал. Но без яркого начала их должно было быть намного больше.

Ма-ли-на

---

Эх, вот ведь и огородник из меня тоже так себе...
И обидно, как обидно – потому что ведь хочется. Неистребимая дедушкина жила рвет внутренности и так отчаянно просится наружу, что кажется вот-вот и умру. Лишь нечеловеческим усилием воли сдерживаюсь я от того, чтобы не выскочить в свои огороды и не выкопать кривенькую шестигранную клумбу, немедленно заткнув в нее какое-нибудь дохлое Дебарау. И что примечательно – хотя дед полжизни потратил на помидоры, для гармонии с окружением ему требовалось всего два томата – один принимался в начале поллитры, а второй в ее конце. При том и дом и двор, и весь наш нехитрый обиход служили плацдармом для его томатных игр – даже в крохотной моей песочнице могли подсушиваться какие-нибудь особенно ядреные коровьи подстилки.
- Но ведь пахнет, - говаривала я дедушке.
- Так ведь от быка, - отрезал он. – Ты-то помидорки, небось, любишь?

И хотя бычье говно считалось каким-то очень ценным, а помидорки я, действительно, любила, от тесного соседства с органикой детство мое хирело и, в отличие от вышеупомянутых помидорок, цвело "так себе".
Никогда-никогда, - шипела я, стряхивая какашки с носка туфельки. – Низачтонизачто.
Но загад, он, как известно, беден, а гены, увы, едучи.

Нет, не помидоры. Лучше! Ма-ли-на. Но вот скажите мне, разве не прекрасно – ма-ли-на. По моему, это даже звучит как песня. Причем мне, как и дедушке, нужны ровно две штучки – первая, для того чтобы покрыться аллергической сыпью, а вторая для того чтобы сыпь начала чесаться. Да, я ее не ем ни в каком виде. Более того, мне и не хочется – сам вкус этой ягоды напоминает мне о простудах, желтоватом барсучьем жире и многоразовых шприцах с мерзкими железками на стеклышках. Бррр. Но ведь ма-ли-на. Ведь КУСТ! Или даже 10 прекрасных кустов, растущих по границе с соседским забором. И ведь сколько полезного сразу – живая изгородь от неживой соседской бабищи, до 3 килограммов с куста при правильном поливе, 2 без оного, и во всяком случае 0,5, если присесть пописать в нужном месте. Вот именно «живучесть» мне и понравилась больше всего. Пускай, думаю, всякие психи от сельского хозяйства пшикают на свои гортензии минералкой, небось, у меня и без минералки заколосится.
Кхм... Всякий опытный садовод знает - для того чтобы, посадить новую хорошую ма-ли-ну, нужно сначала выдрать старую плохую хозяйскую. И тут вот главное, во-первых, чтобы рука, не дрогнула, а во-вторых, как только паскудная мыслишка «ведь уже же растет, может и Бог с ней» замаячит – гнать ее, мерзавку, взашей. Поэтому на хозяйский малинник я пошла как Чапай на белогвардейцев – дурная, красная, с секатором в руках и банкой пива в брюхе. Кровожадности моей не было предела: часа 2 я ее резала, часа 3 добивала лопатой, а потом повыдергивала останки да и сожгла их нафиг. Даже вредная бабушка Галя меня зауважала.
- Вот ведь, дочка, - сказала она. – Вот можешь ведь, когда захочешь. И что мы теперь сюда посадим? Гортензии?
- Типун тебе на язык, и злой тли на твои соцветия, бабушка, - ответила бабушке я. - Тут мы посадим ма-ли-ну.
Лицо бабушки стало похожим на моську Фасолика, в тот момент, когда он увидел папин тапок из под шубы деда мороза, поэтому мне сразу же пришлось пояснить.
- Ну новую малину посадим, особенного ремонтантного сорта. Урожайную.
- Аааа, - сказала бабушка, ушла в дом и вернулась оттуда с панамкой.
– Ты бы что ли одела, а то солнце тут какое-то... печет...

Всякий опытный садовод знает, что для того чтобы посадить новую хорошую малину, нужно не только выдрать старую плохую хозяйскую но еще и основательно начитаться журналов по огородничеству. Ох уж эти мне 15-рублевые журнальчики. Вы думаете е**нутые тусуются в подворотнях, поджидая 10-летних девочек в розовых трикотажных трусах? Нет, господа – я вас уверяю – они там, на этих плохой бумаги листиках вещают про кресс-салат и устроение клумб из автомобильных покрышек.
Чесслово – я вчера читала излияния одной старушки под названием «как защитить газон от сорняков». Них*я, говорит старушка, никаких проблем я с сорняками не имею. Я первый год полила все раундапом, а они вылезли, и на второй полила – вылезли, тогда я и на третий полила – меньше стало. А на пятый год я не только раундап использовала но и железный заслон по всему периметру забора сделала. И теперь они вылезают редко-редко, а если какой одуванчик точечно появится, то я раундап в шприц заливаю – и прямо в маковку одуванчику тыкаю.
Чуете размах? Человек 5, пять, 1-2-3-4-5 лет боролся с одуванчиками. Со всеми вместе и с каждым поименно, прости меня Господи. И кстати это очень хорошо, что она газоном занимается, а не ведет уроки танца в младших классах.
Но зато что хорошо – на каждой странице мнения противоположные. Кто-то говорит поливать, кто-то не поливать, кто-то удобрять, кто-то нет – в общем выбирай что нравится. Само собой, я выбрала «не поливать», «не удобрять» и «часто не смотреть», но, к глубочайшему моему сожалению, про «брать какие попало саженцы» нигде написано не было. Наоборот, все заладили, что саженцы обязаны быть хорошие, селекционные и не иначе как из питомника.

Собственно в первый раз, я почувствовала что дело зашло далеко, в тряском трамвае, везущем меня с толпой пенсионеров в сторону Тимирязевских теплиц. Пенсионеры были в серых плащах, синтетических платках и с негламурными сумками-тележками, я была в гламурном золотом пиджаке с непокрытой головой и без всякой сумки. В принципе, уже там, в трамвае, мне стало ясно, что мероприятие мое безнадежно, но мой внутренний Виктор Степанович не позволял мне сдаться: что-что, а вопли «ууууу, сууууки, говна продали», он начинал только ПОСЛЕ покупки саженцев, но никак не ДО. Вместе с этой оживленной тележечной толпой я дошла до нужного места. Собственно его издалека видно было – очередь чуть ли не от ворот начиналась. Своеобразный пенсионерский аттракцион «вспомним 80-е» был прост, бесхитростен и бабушками воспринимался «на ура». Сначала нужно было занять место в самом конце очереди, договорившись с соседом спереди и сзади что ты отойдешь (тут, кстати, мой пинжачишко пошел на пользу – могла бы и не предупреждать). Потом нужно валить в начало очереди с бумажкой и ручкой – там, прямо на входе в теплицу висит перечень того, что в этой самой теплице продается. Списываешь название, сорт, валишь на свое место в очереди, дожидаешься, когда тебя в пускают в теплицу, диктуешь список того, что тебе нужно, ждешь, пока соберут заказ, а потом идешь на кассу, чтобы оплатить покупки.
Кхм. Правильно. Конечно же, большинство людей сделают вывод что «больше я, бл*ть, сюда не в жизнь, е*ись конем ваша малина». Но я не большинство. Я одна такая... умная. А поэтому вывод я сделала вот какой: «больше я, бл*ть, сюда не ногой, е*ись конем ваша малина. Но если я сюда больше ни ногой, то надо купить все пирям, потому что следующего раза не будет».

Неба нет!

---

Скрипит старая дверь на проржавевших петлях. Неохотно уступая напору рук, она открывается, впуская в каменный мешок камеры свет одинокого факела. Пахнет гнилым тряпьем, нечистотами и страхом. Пахнет в темном коридоре, заполненным выжженным воздухом, криками и стонами. Из камеры веет холодом, изморозь осела на щели замка. Холод и…
Он переступает порог, подставляя лицо свету, льющемуся из-под потолка, сквозь плотную вмурованную решетку. Он знает, что там наверху такая же камера и что там нет никого, а на уровень выше еще камера, а на уровень выше… и еще выше… и еще… лишь скальный камень и так до бесконечности. Там не может быть света.
Бугристые пальцы, покрытые тонкими ожогами, разжимаются. Тяжелый кожаный сверток падает на каменный пол, пыточный инвентарь, упокоенный в его нутре, недружелюбно лязгает, оскорбленный таким обращением.
- Я ждала тебя… - едва разлепляя ссохшиеся губы, покрытые коростой запекшейся крови, говорит она. Ее хрупкое изможденное тело приковано к высокому стальному креслу в центре камеры.
Он молчит. Его лицо, закопченное сажей, обрамляют спутанные засаленные волосы. Свет, такой невероятный, невозможный здесь, струится между пальцев его рук, воздетых к потолку. Свет не похожий на факельный, или свечной. Свет, лишенный пламени. Его глаза с большими зрачками и от того кажущиеся огромными, покрывает влага слез, готовая сорваться в любую секунду…

- Что со мной? - приглушенно рычит он, с трудом протолкнув вставший в горле острый ком. Закрывает глаза. Отступает во мрак. Привычный, скрывающий его слезы мрак.
Она вскидывает голову, устремляя взгляд на него. Большие глаза лучатся светом и мудростью. Бездонные серые озера, влекущие душу в глубину вод, дальше и дальше под толщу сияющей безмятежности. Стать единым целым с ними… раствориться в вечности, уснуть, свернувшись калачиком. Кашель сотрясает ее, заставляя тело забиться в судорожных конвульсиях. Ржавые цепи гремят отбойными молотами в тишине камеры, влекомые ее тонкими запястьями. На губах пузыриться кровь. Балахон из грубой мешковины соскальзывает с острого плеча, обнажая грудь, покрытую россыпью синяков… обнажает кожу, обтянувшую ребра, лиловую гематому на правом боку.
Он спешно приблизился к ней, поправил балахон и сам не ведая, зачем коснулся щеки, отогнав прядь волос, скрывшую ее лицо. Она испугано одернула голову и затихла.
- Прости… - давит он из себя слова.
- За что? – хрипит она.
- Я должен работать. – говорит он, опускаясь на колени перед выроненным свертком.
Едва заметно она вздрагивает.
- Я не причиню тебе боли… Но они должны видеть, мою работу. Я только пущу кровь. Прости…
Она понимающе кивает.
- Расскажи мне еще про небо – просит палач, извлекая узкий ланцет из свертка и проверяя его остроту. По сухой мозолистой подушечке пальца из узкого пореза катиться густая капля крови.
- Небо… - мечтательно откидывает она голову, обращая лицо к свету, стараясь не смотреть, как он препарирует ее вены на запястье, методично разделывая их вдоль. – Небо оно над тобой насколько хватает взгляда, днем, когда светит солнце, особенно летом в ясную погоду оно синее-синее… Небо это свобода, без стен и решеток… Небо…
- Что такое солнце? – спрашивает палач, отрываясь от своего занятия. Ее рука по локоть покрыта хирургическими надрезами, из которых сочится кровь.
- Это свет! – четко отрезает она.
- Как это? – указывает он на сияние у потолка.
- Да. – ее глаза мутнеют, они полузакрыты, она слабеет. С каждой каплей…
- Ты не могла бы закричать? – просит он. – Они могут что-то заподозрить.
- Я постараюсь – кивает она, с трудом преодолевая слабость. Воздух, густой как кисель, обдирая иссушенное горло, наполняет ее легкие, чтобы через секунду покинуть их, вырваться в гнилое нутро темницы вместе с нечеловеческим ревом, наполненным отчаянием и болью. По ее щекам текут слезы, а тело вновь бьют конвульсии кашля.
- Достаточно. – с дрожью в голосе говорит палач.
Она натужно хрипит, сплевывая кровь.
Они молчат.
- А небо оно из чего? Каменное? – спрашивает он, протирая ланцет куском старой загрубевшей кожи.
- Нет. Оно из воздуха…
- А за воздухом камень? – упорствует он.
- Нет. За воздухом нет ничего! – удивляясь его глупости, хмурится она.
- Так не бывает! Что значит «ничего»? Как это «ничего»? Даже у самых больших пещер есть потолок, и он каменный, хотя если стоять на дне его не видно.
- Мир наверху не пещера! – устало отвечает она.
- Как это?
- Я не могу объяснить!
- Значит ты врешь! – заключает он, обиженно отворачиваясь к стене.
- Нет же, глупый!
- Я не глупый, просто не верю тебе.

Праздник и его канун. Быль.

---

Услышав этот рассказ, я не мог его не записать. Настолько лубочно-классическим он был, почти по Зощенко, что так и просился в качестве рекламы "вот так на Руси веселию быти..." Название праздника, имена героев и прочие матерные выражения заменены, как ни в чем ни повинные лингвистические объекты.

Накануне. Разминка.

День накануне Вовка решил посвятить тому, чтобы сходить налево от своей "официальной девушки". Пассию на день звали Ирина, собственно, это было их первая встреча. Итак, сначала Иринка заехала к Вовке, где они мило пообщались. Затем она же предложила поехать к ее родителям. Время позволяло, и они поехали. Надо сказать, что Ирина жила в большом частном доме на склоне Алтынной горы, на самой окраине Саратова. Когда приехали, все родственники девушки уже дружно разминались перед Праздником. Вовка познакомился с родителями Ирины, они остограмились – раз несколько: за знакомство, за праздник, за хорошего человека Вову, за дедушку – главу семьи, за мир во всем мире и так далее. В перерывах Вова с Ириной опять мило общались, попутно Вова вникал во все тонкости жизни Ирининой семьи. Главная тонкость состояла в том, что хозяином дома, где жила Ирина с многочисленными родственниками, был Дед, человек во всех смыслах положительный, ветеран и прочее – но пьющий. В смысле, сильно пьющий.
Впрочем, несмотря на дедовские 80 лет и регулярно прибегающую белочку, дед выглядел на редкость бодро, крепко, без всякого преувеличения, как богатырь на заслуженном отдыхе. Так вот, этот Дед означенную белочку видел регулярно – как кино. По сему поводу многочисленные родственники Деда, жившие у него на квартире, столь же регулярно вызывали скорую, та увозила его в психушку (благо, рядом!), через некоторое время дед возвращался, и снова продолжал радовать себя собственного изготовления самогоном. А родственники начинали играть в увлекательную спортивную игру "Поймай дедушку, пока он не закопал колодец и не срыл туалет". Правда, в тот день Вовка не увидел знаменитого прихода белой горячки, наоборот, он вполне мило беседовал с дедушкой, который жаловался на то, что "все эти балбесы сидят у меня на шее, и что я их всех выгоню, и только ты молодец, живи здесь". Словом, слушать про жизнь этой семьи было настолько увлекательно, что количество выпитого не поддалось контролю, и Вова вырубился, оставшись спать в гостях. Вырубился и его мобильник, обиженный неподключением к питанию, так что девушка Оля (та самая, "главная" подруга Вовы), не смогла дозвониться до молодого человека в этот вечер.

Праздник. Владимир

К полудню праздничного дня Вовка пришел в себя. Сначала он был полон желания не пить, и немедленно отправиться к Оле, где, как он надеялся, его будет ждать подарок и праздничное угощение. К его несчастью, все прочие обитатели этого дома проснулись раньше, успели опохмелиться, и вообще были значительно свежей Владимира. Поэтому им не составило большого труда убедить Вовку немного задержаться и попраздновать вместе с ними. Тем более они били по его человечности железным аргументом: Дед, как это часто бывало по пьяни, снова начал довольно серьезно угрожать выгнать всех из дома – и, мол, только присутствие гостя его останавливает. Вовка задержался. Через некоторое, довольно продолжительное время, после многочисленных тостов, родственники решили, что у Деда вот-вот случится очередное свидание с белочкой. И вызвали скорую. Когда санитары скорой вошли в дом (дверь была нараспашку), они долго не могли понять, кого им брать: по всему дому ползали в лабуду пьяные люди.
Потом кто-то все-таки к ним выполз, и попытался объяснить, что мол, забирайте Деда, у него началась белая горячка. Дед гордо восседал за праздничным столом (наиболее трезвый из всех присутствующих) и возвещал, что всех на фиг, ибо не фиг. Санитары сунулись к Деду, попытались его забрать, но Дед искренне был против – он не понимал, почему его хотят забрать, и о какой-такой белой горячке речь? Вовка, наблюдавший эту сцену из коридора, буйно веселился, глядя на то, как пытаются забрать деда в психушку, в этот раз совершенно понапрасну.
Санитары же, проделав с Дедом ряд положенных тестов, установили, что, действительно, пока "все в порядке". Списав на пьяных обитателей то, что им неправильно указали жертву белочки, люди в белых халатах обратили внимание на Вовку, который как раз катался в дикой истерике.
Продолжавшего умирать от смеха Вову укатали в смирительную рубашку и погрузили в скорую. К счастью, в машине несчастный несколько протрезвел, да и врач приемной знал уже очень хорошо Деда (которого должны были привезти вместо Вовки).
Так что поездка в Желтый дом для Вовки оказалась короткой – в праздник Вовку "помиловали", и на ближайшем автобусе Вовка вернулся к Ирине. Там народ радостно встретил его возвращение ("а где это ты пропадал?), и еще пару часов после этого продолжалось для Вовки отмечание праздника.

Праздник. Ольга.

С Ольгой все было гораздо прозаичней. Не дождавшись милого к праздничному обеду, она затосковала. Мобильный Владимира не отвечал, дома у него никто к телефону не подходил. А тут как раз случился звонок ее старинного школьного знакомого Михаила, который пригласил ее в баню.
А что, баня в праздник вещь хорошая – заодно и помылась. Случилось так, что Михаилу надо было куда-то положить часы, и он положил их Ольге в сумочку. Естественно, про это было забыто. Также естественно, что Ольга, придя домой и обнаружив в сумочке мужские часы, решила подарить их своему дорогому другу, на праздник. Часы она положила на видно место, а сама отправилась к нему домой, через весь город, забрать какую-то часть музыкального центра, которой как раз не хватало в ее доме.

Время – платина

---

В столярке было тесно и накурено так, что хоть топор вешай – не сорвется.
- Ну что? – мрачно спросил Илья Петрович Девятков, и выразительным взглядом белесых, выцветших от старости глаз обвел собравшихся. – Как решать-то будем с этим..?
Не договорив, он дернул кадыкастой шеей, и подбородком, покрытым седой щетиной, ткнул в угол, где стоял большой деревянный ящик.
Разговоры мало-помалу смолкли, и все посмотрели на Петровича. В столярке их было человек шесть – кто в ватнике, кто в сером халате, усыпанном опилками и стружкой, кто и вовсе в домашней клетчатой рубахе с дыркой на рукаве.
- Кхм… - кто-то из них кашлянул, но в полной тишине это прозвучало, как выстрел «Авроры». Петрович вынул тяжелые, расплющенные работой кисти рук из карманов ватника, сцепил узловатые пальцы и, выразительно хрустнув костяшками, спросил:
- Вань, ты где там?

- Выходи, Ванька, - сокрушенно сказал Степка Златозуб, - выходи, чего там прятаться… все свои, сам знаешь, на миру и смерть красна.
Помолчали снова, и только тогда из темного угла столярки донеслось сопение и неуверенный голос:
- Илья Петрович, я ж не нарочно.
- Выходи, выходи, - внешне беззлобно повторил Девятков и принялся мерить столярку от оконца к двери – три широких шага, бухая тяжелой кирзой, туда, потом три – обратно.
Ванька, он же Иван Клевцов, самый молодой из столяров, сокрушенно вышел на свет, смахивая приставшую к куцей бороденке паутину.
- Что ж ты, Ваня… - сдержанно заговорил Девятков, остановившись посредине столярки и разминая жухлую «беломорину». – Что ж ты, разъетить твою в кочедык, Ваня… Умелец ты наш народный.
Мимоходом Петрович двумя пальцами выдрал из толстенной доски огромный ржавый гвоздь и со скрипом принялся сгибать его и разгибать. С гвоздя сыпались чешуйки ржавчины, и Степке Златозубу стало страшно. Ванька судорожно сглотнул, задрожал губами, оглянулся по сторонам. Столяры сосредоточенно разглядывали – кто потолок, кто пятна на беленых стенах.
- Что ж ты… - повторил Петрович и скрутил гвоздь в бабочку. – Рассказывай, Ванька. Только как на духу, а то порешу, ты меня знаешь. Распатроню как бог черепаху, потом думать стану.

Кто-то постучал в дверь. Стук был вкрадчивый, совсем не громкий, но Илья Петрович вздрогнул и переменился в лице. Казалось, что стучат не человеческой рукой, а чем-то липким и мягким. Дымный воздух в столярке загустел, по углам совсем стемнело, точно свет от лампочки в страхе отползал ближе к людям. Златозуб отвернул рукав халата и глянул на потертые часы «Победа».
- Полночь, - сказал он решительно. – Погодите, мужики, так нам договорить не дадут.
Он вынул из кармана узкую и острую стамеску с отполированной до блеска можжевеловой рукояткой, и, шагнув к двери, коротким и сильным ударом до половины вогнал ее в косяк. Стук с той стороны сразу прекратился, в комнате посветлело.
- Достали, демоны, - невозмутимо проговорил Кондрат Бородулин, столяр-краснодеревщик, который прославился тем, что изготовленный им для местного Дома культуры «Водник» профиль Ленина, набранный из двадцати пород ценной древесины, однажды ночью заплакал чистейшим портвейном «Агдам».
- Говори. – Златозуб с прищуром поглядел на Ивана.
- Ну ладно, - вздохнул тот. – Дело было так…

Три дня назад

- Кто там? Заходите – Ваня Клевцов с утра был весел и чуть-чуть поддат, а потому улыбался, глядя на медленно открывающуюся дверь столярки. Но с первым клубом густого сырого тумана, вырвавшегося из щели, его улыбка пропала.
- Нам нужна помощь, смертный.
Клевцов сел на табурет, сколоченный Петровичем, закурил и посмотрел на очень неприятные лица… или, скорее даже морды тех, кто стоял перед ним. «Лицеморды», - наконец решил для себя Иван и успокоился.
- Я вас слушаю.

Степлер

---

Однажды у Натальи Ивановны пропал со стола казенный степлер. И вещь вроде пустяковая, и вроде как личных денег за него Наталья Ивановна не платила, и вроде как в ящике стола еще два степлера валялось на такой случай, а все равно обида начала душить Наталью Ивановну.

- Ну вот. – задыхаясь сказала Наталья Ивановна. – Дожили. Докатились, так сказать. Степлер у меня со стола сперли. Со скобами, главное. Недавно только заряжала. Отвернулась только, а его нет уже. Что за коллективчик, а? Лишь бы спереть что-то.
Софье Николаевне было плевать на пропавший степлер и на саму Наталью Ивановну, но обида за коллектив взяла вверх.
- Что ж вы, Наташечка, весь коллектив сейчас под одну гребенку? – ласково сказала Софья Николаевна. – Кому нужен ваш степлер, который, к слову сказать, и не ваш вовсе, а казенный? Вы ж память свою дырявую напрягите и постарайтесь вспомнить куда вы свой степлер засунули. А коллектив упрекать не нужно. Коллектив вам этого может и не простить.
Наталья Ивановна шумно задышала, глаза ее налились кровью и она коршуном набросилась на Софью Николаевну:
- Память у меня, Софья Николаевна, еще дай боже. Я же не старая карга, как некоторые...
- Да что вы говорите? – изумилась Софья Николаевна. – А так по виду и не скажешь.
- ...и вещи свои я где попало не разбрасываю. – закончила Наталья Ивановна. – А подозреваю я, милейшая, что это вы спролетарили мой канцтовар. Как вас и учил Великий Ленин. С которым вы должны были лично быть знакомы. Недаром же вы тут крутились у моего стола. Ой, недаром.

- Да больно мне надо. Я за всю свою жизнь чужого не взяла. – фыркнула Софья Николаевна. – А уж всего, к чему вы прикасались, мне и даром не надо. Вдруг у вас чесотка. Или лишай стригущий.
Наталья Ивановна, которая как раз почесывала левую руку к деньгам, сконфузилась, покрылась пятнами и свистящим шепотом предложила:
- А откройте-ка, голубушка, ящики стола своего. Мы и поглядим – может там склад краденного?
Софья Николаевна уже собиралась рвануть на груди одежды и закричать «Да пожалуйста! Обыскивайте!», но вспомнила, что во втором ящике стола лежит маркер, по которому так убивалась Надежда Семеновна, а в третьем – ножницы, пропажу которых оплакивала Таисия Захаровна.
- На каком таком основании? – зарычала Софья Николаевна. – Очень мне обидны подозрения ваши. В нашей стране, слава богу есть Закон! По закону нельзя обыскивать честных людей. Тем более, образинам всяким.
- Софькалаевна! Да покажи ты ей – пусть успокоится. – вмешалась Надежда Семеновна. – Иначе этот скандал не прекратится никогда. А я в такой обстановке работать не могу. Я от такой обстановки такого наработать могу – всех выгонят с работы.
Таисия Захаровна, которая всего полчаса назад обнаружила чей-то степлер у себя на столе и машинально сгребла его в ящик стола, тяжело вздохнула и сказала:
- Не ссорьтесь, девочки. Наташ, давай я тебе свой степлер отдам? Или на склад сходи – новый возьми.
- Цыц, святоша! – рявкнула Наталья Ивановна. – Мне не нужен твой. Мне нужен мой. Ну и обнаружить воровку среди нас. И тащит, и тащит. Ей к пенсии нужно запастись канцтоварами.
- Не брала я! Заполошная! – взвизгнула Софья Николаевна. – А обыскивать не дам! По моему столу всякая вошь еще шарилась! Я свои права знаю!
- Оппаньки! – обрадовалась Надежда Семеновна. – А похоже, таки Софья Николаевна степлер слямзила. Ишь как выступает! А по мне, если человек о правах своих громко орет – точно спер что-нибудь. А сама на обыск не дается. А по мне, если нечего скрывать – то и не скрывай!
- А ты свой стол открой, раз умная такая! – парировала Софья Николаевна. – Ты ж не брала ничего – вот и открой. К досмотру предъяви. А?
- Да пожалуйста! – сказала Надежда Семеновна и открыла по очереди все ящики стола. – Ну как? Убедилась?
- И сумку! – скомандовала Софья Николаевна.
Надежда Семеновна поскучнела – в сумке лежали простые карандаши, которые она собирала по отделу для своего сына-школьника. «Вот ведь дура!» - подумала Надежда Семеновна. – «Надо ж было дома оставить. Неделю с собой таскаю.» И можно было бы попытаться как-то сказать, что это ее личные, если бы не дурацкая привычка Софьи Николаевны грызть карандаши. По обгрызенным карандашам Софья Николаевна враз могла признать свою собственность и начались бы вопросы – «А что это за полпачки бумаги?», «А не мой ли это ластик?».
- Выкуси! – показала Надежда Семеновна кукиш Софье Николаевне. – Нет такого закону – сумки обыскивать.
- И столы – нету! – громыхнула Софья Николаевна.
- Наташ, ты сходи по отделам погляди – может забыла где? – предложила невинно Таисия Захаровна.
- Ага. Дура я что ли? – отказалась Наталья Ивановна. – Я выйду, мне на стол степлер подбросят – я же еще и дурой беспамятной окажусь. Шиш! Пока не выведу на чистую воду – никуда не выйду! И никто не выйдет!

Футбольные истории

---

Судья помог футболисту обрести дар речи

Необычайную картину наблюдали болельщики во время матча, проходившего в 1967 голу на тунисском стадионе: удаленный футболист покидал поле с нескрываемым удовольствием. В один из моментов матча этот игрок, с детства потерявший слух и речь, был крайне возмущен решением арбитра и негодовал про себя. И вдруг реплики… зазвучали, поскольку внезапно обретший дар речи футболист продолжал высказываться по инерции, судья совершенно справедливо удалил его с поля. Но это ничуть не расстроило футболиста. Он был счастлив, вновь обретя дар речи.

Книги вместо щитков

В 1940 году команда "Болтон Уондерерс" приехала на поезде на игру с "Мидлсбро". При распаковке футбольной экипировки выяснилось, что наголенные щитки для игроков были забыты или потерялись по дороге. Не смущенный этим досадным обстоятельством, тренер посетил книжный ларек на вокзале, где приобрел 22 экземпляра дамских романов в мягкой обложке, которые и были использованы в качестве щитков. Таким образом "Болтон" вошел в историю как единственная команда, все 11 игроков которой вышли на поле в щитках из книг.

Толстяк

Одним из самых живописных персонажей в английском футболе был Уильям Фулк, по прозвищу "Толстяк"; выражение "больше, чем жизнь" было словно специально придумано для него. При росте 185 см он весил 96 кг, когда вступил в "Шеффилд Юнайтед" в 1894 году, а в конце карьеры его вес достигал 140 кг. Фулк, защищавший также ворота "Челси", "Брэдфорда" и сборной Англии, любил говорить: "Мне все равно, как они меня называют, пока меня вовремя зовут на ланч". Фулк не шутил: однажды он первым пришел к столу, где был накрыт завтрак для всей команды "Челси", и очистил стол до того, как подошли остальные. Его называли ходячим футбольным курьезом, и не без причины: однажды из-за него пришлось прекратить игру, потому что он решил покачаться на перекладине ворот, которая переломилась как спичка под его весом.

Неосторожные ручки

Этот случай произошел на стадионе "Энфилд". Гэри Спрейк, голкипер сборной Уэльса и один из ведущих футболистов команды "Лидс Юнайтед" конца 1960-х годов, подтвердил свою репутацию талантливого, но эксцентричного игрока. Получив обратный пас от центрального полузащитника Джека Чарльтона за минуту до перерыва, он собрался бросить мяч в направлении защитника Терри Купера. Заметив, что Купера "пасут" два игрока соперников, он передумал, но в последний момент не смог сдержать бросок, и мяч медленно перелетел через линию ворот к восторгу 40 тыс. зрителей, которые сразу же начали распевать песню "Неосторожные ручки", музыкальный хит того времени. Система громкоговорителей "Ливерпуля" усугубила страдания вратаря и радость болельщиков соперника, так как в перерыве по ней крутили эту же песню.

Невозможно работать!

Середина 60-х. СССР. Весна. Сочи. На стадионе "Труд" - контрольный матч СКА (Ростов-на-Дону) - "Арарат" (Ереван). Отменной солнечной погодой не преминули воспользоваться для подготовки и легкоатлеты - заполнили всю беговую дорожку вокруг поля. В один из моментов армянские футболисты начали стремительную атаку - мяч полетел на их правый край к форварду. Нет ли офсайда? Судья в поле бежит к воротам ростовчан и ищет глазами бокового судью Юрия Курганова, но…не видит. Атака южан захлебнулась, мяч покинул пределы поля. "Главный" вновь окинул взором боковую линию и обнаружил Курганова - он стоял рядом со средней линией… спиной к полю и лицом к юным бегуньям, сверкавшим на солнце крепкими загорелыми бедрами. На вопрос: "Юрий Федорович! В чем дело?!", ничуть не смутившись и не отрывая глаз от девчат, Курганов ответил: "Невозможно работать! Посмотри, какие попочки!".

Голый арбитр

Вот какой любопытный случай произошел в Италии в матче двух деревенских команд. "Костамаснага", представлявшая деревню с одноименным названием, одержала дома верх над "Барцагезе" - 2:0, после чего зрители стали свидетелями захватывающего действа: 40-летний боковой арбитр Фабио Брузаделли снял с себя всю одежду и вприпрыжку в чем мать родила пробежал по футбольному полю. Так ему пришлось сдерживать свое обещание, данное накануне матча.
Дело в том, что "Костамаснага", за которую болеет эксцентричный рефери, ранее в сезоне выиграла одну единственную встречу. А в случае второго успеха Брузаделли пообещал устроить стриптиз с забегом.
"Я не чувствую никакого стыда, и члены моей семьи - жена и двое детей - тоже не сожалеют о моем поступке", - сказал ставший сразу известным на всю Италию арбитр.


11-метровый марафон

Как-то раз в начале века игра между совершенно не примечательными командами «Литтлтаун» и «Стортес Холл» закончилась со счетом 1:1, после чего судья назначил послематчевые пенальти.
Вратари обеих команд стойко выдержали по 17 ударов с пенальти каждый. К концу матча на стадионе стало совсем темно, и зрители освещали поле с помощью включенных автомобильных фар. Представитель Книги рекордов Гиннесса подтвердил, что до этого никому еще не удавалось провести 34 пенальти подряд и не пропустить ни одного мяча.

Не в первый раз

---

- Ну что, Серега, пойдем, что ли? - пожилой сантехник Василий Потапович Мирошниченко сплюнул мокрый окурок "Беломора" в жестяное ведро и подхватил сумку с инструментами. - Эк ведь, раньше-то, помню, взлетал со всей этой тяжестью на девятый этаж без лифта, а сейчас на плечо повесил, и уже кости ломит.
Не услышав за спиной никакого движения, Василий Потапович недоуменно обернулся.
- Серега, ты где там? - и увидел, как его напарник, совсем еще молодой Сережка Беляев, трясясь всем телом, молча мотает головой и спиной обтирает побелку стены, пятясь в угол.
- Н-не пойду... н-не п-пойду я... дядя Вася... ст-трашно мне... - заикаясь, бормотал он, и отмахивался рукой, пальцы которой то ли были сложены в щепоть, как для крестного знамения, то ли просто скрючились от страха.

- Та-ак... - Мирошниченко снова скинул сумку с плеча и уронил ее, тяжело и глухо брякнувшую, на бетонный пол бойлерной. Он подошел к Сереге и крепко, точно в тисках, сжал его бледное и мокрое лицо между своих огромных и заскорузлых ладоней. - Это что еще за слова?
- Так там же это... дядя Вася... там же того...
- Этого, того! - передразнил его старый сантехник. - Ну, чего там, а, Сережка? Чего ты мекаешь? Говори нормально, ты мужик или так, поссать вышел, а?
Беляев несколько раз хрипло и глубоко вздохнул и, немного успокоившись, показал сведенными пальцами на дверь.
- Там же... конец света вроде как. По радио передавали.
- Тьфу ты, - Мирошниченко выпустил лицо парня из своих ладоней и несколько мгновений молча смотрел ему в переносицу. Потом вдруг коротко, без замаха, врезал тяжелую пощечину. Беляев охнул и схватился за враз опухшую щеку.
- Дядя Вася! Ты чего?! Да я сейчас...!
- А? - Мирошниченко приставил к уху сложенную ковшиком ладонь и вытянул из воротника клетчатой рубашки жилистую шею. - Чего я там слышу? Кто-то сопли перестал распускать, а теперь злиться начал? А? Вот то-то, Серега, так и надо. Ладно, закуривай пока, а я тебе кое-что скажу.
Глядя на то, как Беляев непослушными пальцами вытягивает из полупустой пачки папиросу, Василий Потапович засмеялся.
- Чудак ты человек, Серега, вот честное слово, чудак. Ну сам посуди: конец там света или начало - тебе не похрену мороз, а? Вызов же пришел, а значит, кому-то наша бригада понадобилась. А у того человека сейчас в квартире свой конец света, еще похлеще. И на чужой ему наплевать и растереть. Он там сейчас мечется, а мы в подвале сидим. Сорок лет я работаю, и такого себе ни разу не позволил - чтобы отсидеться да чифирить в подвале. Ты погляди, Сережка, ведь про нас, сантехников, и так думают всякое... Кого ни спроси, сразу ответят - раз сантехник, значит алкашня, пьянь гидролизная непросыхучая, образование два класса и три коридора сельской школы, разговаривать только матюгами умеет. Мол, неудачники сплошь, криворукие и жадные. Только и горазды, что по коврам и паркету сапожищами кирзовыми наследить, раковину расковырять как попало, а потом еще и деньжищи содрать за это такие, что, как говорится, заходи - не бойся, а выходи - не плачь.
- Это точно, - Беляев уже совсем успокоился, и теперь досасывал папиросу короткими и резкими затяжками, - когда родители узнали, что я сантехником работаю, такой скандал был. "Ты что, для того учился, что ли, чтобы в чужом говне копаться?" - мать орала на весь дом.
- Эхма... - вздохнул Василий Потапович. - Вот так всегда. А на самом деле если бы они знали, что мы делаем? От кого их бережем и спасаем? Как бы тогда запели? Кочумай, браток, не объяснить им. Да и нельзя. Помнишь, три года назад, когда ты ко мне в напарники только попал, а тебя сразу в крутой оборот взяли?
- Как не помнить, - Серега, перекатив окурок из одного угла рта в другой, усмехнулся, и Мирошниченко с удовольствием отметил, что парень уже не боится, а вполне даже "в плепорции". - Ты, дядь Вася, про ту историю с шогготами, что ли?
-Шогготы, шмагготы, - проворчал его напарник, - по мне так херня какая-то скользкая и ползучая. Ишь, твари, притасовались - людей досуха высасывать. Ментов вызывает родня, а толку? Поди-ка, товарищ следователь, догадайся, отчего на полу в ванной от хозяина одна сухая шкурка осталась. Помнишь, что мы с тобой т а м увидели, внизу?

Люди в сером

---

Он шёл к сумеречному порталу в Преисподнюю... Впрочем, у этого места было и другое, менее пугающее название — «сквер у Клуба Гидролизного завода». Тем не менее, местные жители даже днём обходили сквер стороной, а с наступлением ночи он становился и вовсе несовместимым с жизнью.
Петя Жухлый был тем редким ночным прохожим, кому обычно удавалось пересечь сквер без ущерба для здоровья. Но даже не потому, что Петя был аж младшим лейтенантом милиции и всегда ходил «по форме», и не потому, что в обход всех правил постоянно носил с собой табельное оружие, а просто потому, что Пете необыкновенно везло.
И вот однажды поздним вечером, когда Земля обратила своё заспанное лицо к Солнцу, а то место, где находился Петин город, соответственно, к Луне, Петя возвращался домой с дежурства. Шёл он по своему обыкновению через сквер по хрустящим под ногами сим-картам и пустым бумажникам. Сквер жил своей незамысловатой ночной жизнью: где-то вдалеке бренчала расстроенная гитара, время от времени раздавались то хохот, то женский визг, то крики о помощи. У единственной уцелевшей лавочки в глубине сквера, той самой, где позапрошлой осенью нашли троих зарезанных, а в прошлом году — мёртвую лошадь, Петю кто-то окликнул:
— Братуха, сигареткой не поделишься?
Петя резко обернулся, и так быстро выхватил из-за пояса заранее снятый с предохранителя пистолет, что за малым не отстрелил себе репродуктивный орган:
— Кто здесь?

Перед ним, ласково улыбаясь, стоял бомж.
— Я говорю, братуха, сигареткой не поделишься? Курить очень хочется. — не обращая внимания на пистолет, бомж отхлебнул из бутылки и протянул её Пете, — Угощайся.
— Жидкость для разжигания костров, — прочитал Петя на этикетке, — Ты что, вообще охренел?
Лицо бомжа источало крайнюю степень человеколюбия. Петя замахнулся было, но бомж, продолжая невозмутимо улыбаться, подмигнул и исчез. Просто растворился в воздухе вместе с недопитой бутылкой. И только улыбка зачем-то продолжала висеть в воздухе. От заметно вытянувшегося Петиного лица отвалилась челюсть. То ли в знак протеста против ирреальности происходящего, то ли просто для порядка, Петя выстрелил. Улыбка выругалась матом и исчезла.
— А вот стрелять было совершенно ни к чему. — сказал кто-то мягким, чуть укоризненным баритоном.
Баритон принадлежал неведомо откуда взявшемуся милиционеру — седому капитану с лицом Клинта Иствуда.
— Чеширский бомж, безобиднейшее существо. — пояснил он, — Разве что гадит где попало.
— Почему чеширский? — ошалело спросил Петя.
— Потому как не моется. — серьёзно ответил капитан. — Кстати, пули непременно должны быть из столового серебра. Иначе смысла нет.
— Почему из серебра? — снова удивился Петя.
— Ну, во-первых, это достаточно эстетично; во-вторых, уничтожает болезнетворные микробы. К тому же иначе его не убьёшь. В этом сквере как раз находится портал в параллельный мир, откуда и прёт разного рода криминальная нечисть, какую можно истребить исключительно серебряными пулями и хлорной известью...
Сквозь тучи выглянула луна. Лицо капитана сделалось озабоченным, глаза недобро сверкнули.
— Не нужно было тебе идти через сквер. Совсем не нужно. То, что ты увидел, представляет страшную тайну, а мы никак не можем допустить утечку информации.
— Так я ж никому. — Петей овладело нехорошее предчувствие.
— Разумеется никому. Вот сейчас мы тебе память-то и подотрём. Только ты уж извини, но оборудование у нас сам знаешь какое... — капитан развёл руками, и обращаясь к кому-то за Петиной спиной, отдал команду, — Митрич, код 24. Работай. Только чтоб всё было красиво.
— Щас сделаем. — отозвался чей-то голос.
Петя быстро обернулся, но успел увидеть лишь фрагмент бейсбольной биты...