Миф о параде в Бресте (5 фото + 1 видео)

За деньги латвийских налогоплательщиков нам врут те, кто претендует на звание разоблачителей лжи. Зато упорно молчат о латышских героях Красной Армии, в частности, героях обороны Брестской крепости. Что это: обыкновенное невежество или сознательное «пропагандонство»?

«Первая битва по защите Бреста от нацистов произошла не в июне 1941 года, а в первые недели сентября 1939 года, когда против немецкой армии сражался гарнизон Польской армии. Она против захватчиков продолжалась ещё 22 сентября, когда в самом Бресте на совместном параде шагали оккупанты – союзники: армии СССР и Третьего рейха» („Pirmā Brestas aizstāvēšanas kauja pret nacistiem notika nevis 1941. gada jūnijā, bet gan 1939. gada septembra pirmajās nedēļās, kad pret vācu armiju cīnījās Polijas armijas garnizons. Tas pret iebrucējiem turējās vēl 22. septembrī, kad pašā Brestā kopīgā parādē soļoja okupanti – sabiedrotie: PSRS un Trešā reiha armijas”).

Чуть далее Барканс повторяет, «что против нацистов и большевиков боролся брестский гарнизон Польской армии» („ka pret nacistiem un boļševikiem cīnījās Polijas armijas Brestas garnizons...”).

И позволю себе процитировать третий отрывок, для полноты картины: «К 17 сентября 1939 года защитники крепости выдержали семь крупных немецких атак. Погибли 40% польских солдат, когда командующий крепостью Плисовский решил отступить, и остались только добровольцы. В ночь на 27 сентября выжившие начали покидать позиции» („Līdz 1939. gada 17. septembrim cietokšņa aizstāvji atsita septiņus lielus vācu uzbrukumus. Bija krituši 40% Polijas karavīru, kad cietokšņa komandants Pļisovskis nolēma atkāpties un palika tikai brīvprātīgie. Naktī uz 27. septembri izdzīvojušie sāka pamest pozīcijas”).

Кроме того, странно, что «журналист» Барканс не приводит примеры боёв между нацистами и красноармейцами. Так, ранним утром 19 сентября под Львовом красноармейцы подверглись обстрелу и в ответ уничтожили два орудия противника, убив офицера и четырёх солдат. Оказалось, что это были немцы. Через несколько часов неподалёку после этого последовал очередной бой. У немцев было подбито три противотанковых орудия, убиты три офицера и ранены девять солдат. У красноармейцев было подбито две бронемашины и один танк, убиты три и ранены четыре человека. Да, на совместный парад совсем не похоже...

Но и это ещё не всё. А как же быть с тем, что в «разделе» Польши в 1939 году приняла участие ещё и братская Литва? Значит, она тоже в равной степени несёт ответственность за развязывание Второй Мировой войны, Барканс? Напомню. «Несчастная жертва агрессии» Польша после Первой Мировой войны расширяла свои границы насильственным путём. В частности, по крымскому сценарию, как сказал бы любой честный неполживый либерал и демократ, Польша отжала в 1920 году у Литвы Вильнюс. Но есть одно серьёзное отличие. Если Украина до сих пор не согласна с принадлежностью Крыма к России, то Литва 19 марта 1938 года согласилась, что литовский Вильнюс – это на самом деле польское Вильно. Однако 10 октября 1939 года литовцы из рук Сталина взяли щедрый подарок – Вильно снова стал Вильнюсом (советско-литовский договор о взаимопомощи, ага). И литовцы даже провели на этот счёт парад 28 октября. А если окажется, что за парадом наблюдали представители СССР? Будет ли это считаться «совместным парадом агрессоров»? Цитирую латвийскую газету „Jaunākās Ziņas”, Nr.267, 24.11.1939: «Большой военный парад прошёл в Вильнюсе. Парад принимал командир литовской армии ген. Раштикис. На почётной трибуне, которая была построена на улице Мицкевича, рядом с высокопоставленными командирами литовской армии, были видны также представители советской армии: комдив Коробков, комбриг Семёнов и коммиссар Лыков» („Lielā armijas parāde notika Viļņā. Paradi pieņēma Lietuvas armijas komandieris ģen. Raštiķis. Goda tribinē, kas bija uzcelta Mickeviča ielā, blakus lietuvju armijas augstākiem vadītājiem redzēja arī padomju armijas pārstāvjus — divīzijas komandieri Korobkovu, brigādes komandieri Semjonovu un komisāru Likovu”). Неужели на это Барканс не хочет обратить внимание? И выяснить, неужели это правда, что 8 ноября 1939 года Великобритания заявила, что она и впредь будет считать Виленскую область частью территории... Польши? А правда, что потом Департамент государственной безопасности Литвы и гестапо заключили секретное соглашение, по которому литовские спецслужбы стали передавать в руки германских коллег польских подпольщиков и тех поляков, от которых литовские власти хотели избавиться? Ой, как-то совсем всё некрасиво получается, разве нет? Вот реально, как мне кажется, был бы Барканс журналистом, он бы задался вопросами:

Была ли она героической? По-моему, да. Поляки действительно упорно оборонялись и не стали убегать, только завидев немцев. В тех условиях, когда судьба Польши была уже ясна всем, польские солдаты в крепости (и её окрестностях) проявили мужество и честно выполняли свой воинский долг. Но стала ли та оборона легендарной? Нет. Потому что поляки не стали биться до конца, а, понеся тяжёлые потери и понимая, что их ждёт неизбежное окружение, приняли разумное решение отступить. Яркий и достойный эпизод той короткой кампании, но никак не эпопея.

Непосредственно в крепости поляки отбивали атаки немцев 15 и 16 сентября. Яростно отбивали. Так, при штурме был смертельно ранен даже адъютант Гудериана. А в ночь на 17 сентября основные силы под командованием раненного бригадного генерала Константина Плисовского покинули крепость. Отход товарищей в течение следующего дня прикрывали добровольцы под командованием капитана Вацлава Радзишевского. Утром 18 сентября они в деревушке неподалёку переоделись в гражданское и оставили на сохранение документы. Вот и всё.

Дальше – больше. Барканс принимается за оборону Брестской крепости в 1941 году: «Также менее известным фактом является то, что преимущественно контингент следующих защитников Брестской крепости – советских войск – составляли не красноармейцы, но войска НКВД, а именно, боевики-чекисты, главной задачей которых была охрана заключенных. В этом случае против второй немецкой атаки на Брест боролись солдаты, которые охраняли и наказывали тех защитников крепости, которые первыми защищали крепость от нацистов. Такой, вот, исторический парадокс...» („Mazāk zināms fakts ir arī, ka nākamo Brestas cietokšņa aizstāvju – padomju spēku – kontingentu pārsvarā veidoja nevis sarkanarmieši, bet gan NKVD karaspēks, proti, čekistu kaujinieki, kuru galvenais uzdevums bija apsargāt ieslodzītos. Šajā gadījumā pret otro Vācijas uzbrukumu Brestai cīnījās kareivji, kuri apsargāja un sodīja tos cietokšņa aizstāvjus, kuri pirmie cietoksni aizstāvēja pret nacistiem. Tāds, lūk, vēsturisks paradokss...”).

Действительно, в крепости квартировались не только части Красной Армии, но и войск НКВД. В частности, 132-й отдельный батальон конвойных войск НКВД. Именно его боец – «вертухай» на языке неполживых либералов и демократов – оставил в подвале казармы батальона пронзительную надпись: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20/VII-41» (для сравнения: последний подтверждённый немецкими документами бой в крепости случился 23 июля). Численность батальона известна: на 1 апреля 1941 года она составляла 564 человека. Вряди ли к 22 июня численность сильно изменилась. Зато точно известно, что на первый день войны подразделения 1-й стрелковой роты батальона были не в Бресте, а в Кобрине, Пинске и Пружанах. А личный состав 3-й стрелковой роты выполнял задачи по конвоированию заключенных вглубь СССР и в крепости не находился. А это где-то 220-240 бойцов. Не знаю, принимал ли этот батальон участие в конвоировании взятых в плен польских солдат в 1939 году, но принимать участие в их наказаниях никак не мог в силу места своего расположения.

Конечно, ещё в крепости были пограничники – подразделения 17-го Краснознамённого Брестского пограничного отряда: 3-я комендатура и подчинённые ей 9-я линейная пограничная застава и 3-я резервная пограничная застава. А они тоже подчинялись НКВД, были, опять же, говоря языком неполживых либералов и демократов, «кровавой гэбнёй». Штатная численность погранзастав в июне 1941 года была от 42 до 64 человека, в зависимости от конкретных условий территории и других условий обстановки. Даже если взять максимальное число и добавить несколько сотен из управления и подразделений обеспечения комендатуры – допустим, всего около 300-400 бойцов получается.

Значит, пограничников и конвоиров получается примерно 750 бойцов. А в Брестской крепости было на 22 июня от 7 до 8 тысяч бойцов. Из числа Красной Армии это: 84-й стрелковый полк без двух батальонов, 125-й стрелковый полк без одного батальона и сапёрной роты, 333-й стрелковый полк без одного батальона и сапёрной роты, 44-й стрелковый полк без двух батальонов, 455-й стрелковый полк без двух батальонов и сапёрной роты, 131-й артиллерийский полк, 75-й отдельный разведывательный батальон 6-й сд, 98-й отдельный дивизион противотанковых орудий, 393-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион 42-й стрелковой дивизии, штабная батарея 6-й сд, 37-й отдельный батальон связи, 31-й автомобильный батальон, тыловые подразделения 6-й сд, 158-й автомобильный батальон, тыловые подразделения 42-й сд, штаб 33-го инженерного полка. Ну и где тут «преимущественно» („pārsvarā”) чекисты?!

А вот история с майором Александром Эмильевичем Дулькейтом – прям детектив. Одни его называют латышом, другие – остзейским немцем (жили немцы Дулькейты в Риге в XIX-XX веках и были среди репатриировавшихся из Латвии в Германию в 1939). Одни говорят, что он в 1898 году родился в Риге, другие – в Москве. Отец точно родился в Риге в 1868 году, по крайней мере. Дулькейт тоже воевал в Первую Мировую, Гражданскую и Финскую войны. Командовал 125-м стрелковым полком. В первые дни войны майор Дулькейт организовал прорыв из крепости, но в районе Кобрина попал в плен и оказался в лагере для военнопленных в Южном городке в Бресте. Посчитав его за своего, немцы назначили его... комендантом этого лагеря. А Дулькейт организовывал побеги, снабжал раненых медикаментами и помогал своим всеми возможными способами. Жена майора, Татьяна, стала связной между комендантом лагеря и партизанами. Когда они были разоблачены в 1942 году, жену и 14-летнего сына майора расстреляли, а его направили в концлагерь. По одним данным, Дулькейт умер от туберкулёза в апреле 1945 года в концлагере города Нюрнберг. А по другим, документам с ОБД «Мемориал», содержался в шталаге XIII D, был освобождён, но умер на востоке Германии в советском эвакогоспитале №2466 в сентябре 1945 года и был похоронен в городе Зорау (сейчас – польский Жары) на общественном кладбище в могиле №102 (потом перезахоронен на мемориал в городе Жагань, бывший Заган). Казалось бы, вот какую историю должен был бы расследовать журналист! Наши в Брестской крепости – неужели не интересно? Но разве с журналистикой мы имеем дело в случае со статьёй Барканса? Мешать правду и ложь для достижения конкретной политической цели – один из приёмов пропаганды, но никак не журналистики.