931
17
Попивая чай в замерзающей и богом забытой сибирской точке невозврата, я таки начал писать про свой второй сольный поход в тайгу.
Часть I. Водка с нотками рефтамида.
Обожаю секунды, испытанные миллионами путешественников за историю рода людского — момент, когда твоя нога пересекает порог жилища и опускается в неизведанное. Ты словно Паташник, отгрыз пуповину скафандра и оттолкнувшись, сиганул в пространство, отключив себя от привычно уютного и такого родного дома. Впереди всегда вселенский рандом и это прекрасно, создатель смеется над твоими планами и урча, перекраивает путь, бросая щедро помолотые пряности приключений в котел жизни путника. Именно поэтому я стараюсь не планировать путь, безблагодатное дело. Достаточно примерного места назначения и времени. Вперед!
О месте икс слил мне Игорямба, мой хороший товарищ по приборному поиску. Игорь полз с северной трудовой вахты в Омск и попивая чай, трепался с поездными людьми: "Есть в глуши за Тевризом деревенька, сейчас уже урочище, там стояла красивая церковь и места невероятно сказочные. Как бы туда пробраться?" :) Змей искуситель, питон, блин, шерстяной! ????
Собирался недолго, рюкзак стоял почти нетронут с прошлого похода, все упиралось в билеты и в крайне неудобное время автобуса – два рейса: один в ночь и приходит в Тевриз крайне рано, другой рано утром стартует и привозит в сумерки, а я не успеваю в этом случае доползти до тайги на достаточно безопасное от деревни расстояние и встать лагерем. Пытаюсь взять на утро и не думать. Приключения начались уже на автовокзале, когда сонный кассир продал билет не на утренний рейс на 8–15 а на вечерний в 20–15. Девулю не смутил ни мой бравый туристический вид и потрепанная энцефалитка, ни огромный баул за спиной. Вообщем, уехал я несолоно хлебавши домой готовиться к ночному переезду, т.е. спать. Ожидался скучный переезд, автобус идет до Тевриза примерно 10 часов, причем до Знаменского дорожное полотно хорошее, скорость приличная, а после начинается зона авианалетов, колдобины и тёрка, скорость резко падает и спать невозможно, трясет.
В целом, дорога, как дорога, если отбросить удивленные взгляды на твой огромный рюкзак и призрачные пальцы у виска, сигнализирующие о твоем не совсем вменяемом психическом состоянии здоровья, жить можно. Спать в уставшем от трудовой жизни Лиазе нечеловечно и спина просится наружу, прочь из засаленного кресла, там где тишина и не плачут дети.
О месте икс слил мне Игорямба, мой хороший товарищ по приборному поиску. Игорь полз с северной трудовой вахты в Омск и попивая чай, трепался с поездными людьми: "Есть в глуши за Тевризом деревенька, сейчас уже урочище, там стояла красивая церковь и места невероятно сказочные. Как бы туда пробраться?" :) Змей искуситель, питон, блин, шерстяной! ????
Собирался недолго, рюкзак стоял почти нетронут с прошлого похода, все упиралось в билеты и в крайне неудобное время автобуса – два рейса: один в ночь и приходит в Тевриз крайне рано, другой рано утром стартует и привозит в сумерки, а я не успеваю в этом случае доползти до тайги на достаточно безопасное от деревни расстояние и встать лагерем. Пытаюсь взять на утро и не думать. Приключения начались уже на автовокзале, когда сонный кассир продал билет не на утренний рейс на 8–15 а на вечерний в 20–15. Девулю не смутил ни мой бравый туристический вид и потрепанная энцефалитка, ни огромный баул за спиной. Вообщем, уехал я несолоно хлебавши домой готовиться к ночному переезду, т.е. спать. Ожидался скучный переезд, автобус идет до Тевриза примерно 10 часов, причем до Знаменского дорожное полотно хорошее, скорость приличная, а после начинается зона авианалетов, колдобины и тёрка, скорость резко падает и спать невозможно, трясет.
В целом, дорога, как дорога, если отбросить удивленные взгляды на твой огромный рюкзак и призрачные пальцы у виска, сигнализирующие о твоем не совсем вменяемом психическом состоянии здоровья, жить можно. Спать в уставшем от трудовой жизни Лиазе нечеловечно и спина просится наружу, прочь из засаленного кресла, там где тишина и не плачут дети.
×
Я ехал и мечтал о подвиге, пялясь в окно и просчитывая масштабы своего шила в одном месте. Автобус мерно покачивается и накатывает легкий сон. Сибирь из окна не так разнообразна, но взгляд ищущего красоты всегда находит искомое. Природа прекрасна во всех проявлениях себя, будь то поля, разрушенные зернохранилища и остовы коровников. У меня такая красота вызывает щемящую тоску по ушедшему, там где я никогда не был… Словно я поймал ускользающий пульс чужой жизни.
Постоянно ловлю взглядом машины ДПС на выездах из деревней. Сосед слева объясняет,что это карантин, не допускают вывоз тушек зараженного мяса свиней. Беда пришла к фермерам.
Тару проезжаем ночью, стоим недолго и люди, желая использовать время стоянки по максимуму, словно уставшие зомбята, разбредаются по площади автовокзала. Редкие разговоры не будят город, ему спать еще не меньше семи часов.
Вот и долгожданный Тевриз. Ловлю потрепанный волгарь и таксист, прокуренный дядек, везет меня к паромной переправе на деревню Белый яр. Тайга ощущается с каждым вздохом, она уже так близко, манит. За окнами проплывают огромные кучи, с трехэтажный дом, калиевой, или еще какой–то, селитры. Ее в советское время привезли удобрять поля, да так и бросили, болезную, отравлять всем своим видом и ядовитым нутром природу вокруг. Лет двадцать уже лежит. Таксист привез меня к пристани, неправильно поняв, по его рекомендации я бесполезно махал рыбачившим с лодок рыбакам, но никто не торопился сорваться на мой берег. До парома два с лишним часа. Посижу.
Я ушел с пристани к пустой паромной переправе и стал ждать. Начали подъезжать машины, приперся трактор и газелька с дядьком за рулем. Дядек курил сигаретку и вел неспешную бреду со мной. За жисть тяжелую, ништяки дорогие и как всё развалили. Молчим. Сзади раздается улюлюканье, с разбегу в воду бомбочкой, прямо в одежде, ныряют две молодых парня. Поплавав с минуту, купальщики вылазят на берег, отфыркиваются и просят сигаретку у дядька. Жарко!
Постоянно ловлю взглядом машины ДПС на выездах из деревней. Сосед слева объясняет,что это карантин, не допускают вывоз тушек зараженного мяса свиней. Беда пришла к фермерам.
Тару проезжаем ночью, стоим недолго и люди, желая использовать время стоянки по максимуму, словно уставшие зомбята, разбредаются по площади автовокзала. Редкие разговоры не будят город, ему спать еще не меньше семи часов.
Вот и долгожданный Тевриз. Ловлю потрепанный волгарь и таксист, прокуренный дядек, везет меня к паромной переправе на деревню Белый яр. Тайга ощущается с каждым вздохом, она уже так близко, манит. За окнами проплывают огромные кучи, с трехэтажный дом, калиевой, или еще какой–то, селитры. Ее в советское время привезли удобрять поля, да так и бросили, болезную, отравлять всем своим видом и ядовитым нутром природу вокруг. Лет двадцать уже лежит. Таксист привез меня к пристани, неправильно поняв, по его рекомендации я бесполезно махал рыбачившим с лодок рыбакам, но никто не торопился сорваться на мой берег. До парома два с лишним часа. Посижу.
Я ушел с пристани к пустой паромной переправе и стал ждать. Начали подъезжать машины, приперся трактор и газелька с дядьком за рулем. Дядек курил сигаретку и вел неспешную бреду со мной. За жисть тяжелую, ништяки дорогие и как всё развалили. Молчим. Сзади раздается улюлюканье, с разбегу в воду бомбочкой, прямо в одежде, ныряют две молодых парня. Поплавав с минуту, купальщики вылазят на берег, отфыркиваются и просят сигаретку у дядька. Жарко!
Косо подошел паром и я поспешил на отведенную для людей, супротив перегородки, зону. Заползла машина с хлебом и куривший дядек, перебросившись парой слов с водителем такой же газели, купил булку свежайшего хлеба, чем заставил меня призадуматься и взять себе. Рядом встал парень, дружелюбно поздоровался и мы разговорились. Имя я не запомнил, но отпечаток его лица четко остался в памяти. Простое спокойное русское лицо, обычного работяги. Так как работы в деревнях практически нет, парень ездит из Белого яра в Тевриз и охраняет магазин. Спит в закрытом помещении по ночам, ну а как же иначе? :)) За копейки арендует дом и в родной деревне практически не появляется. На паром загоняют технику и мы отплываем к пристани Белого яра.
Деревню я стараюсь проскочить быстро, не мозоля глаза местным и это удается — людей на центральной улице нет, лишь стайка молодняка одухотворенно метелит в углу ветками от тополя проржавевший, видавший виды, бак. Миную деревенскую помойку и выхожу на раскисшую вырубку в направлении урочища Черный мыс. Первой моей точкой маршрута и пристанищем должна стать поляна у неизвестного кладбище в тайге, отмеченное на старых картах генштаба без всяких обозначений урочищ, это недалеко, километров восемь от Белого яра.
Тащусь по раскисшей дороге вверх, стараюсь, пыхчу. Очень много гати встретил я на своем пути. Гать — способ сделать дорогу, там где болотистая местность и ни о каком асфальте речи быть не может. Дорожное полотно выкладывается круглым бревном, часто в ход идет все подряд. Торчащие куски бревен позволяют сделать вывод, что строили гать давно, бревна старые и очень толстые.
Деревню я стараюсь проскочить быстро, не мозоля глаза местным и это удается — людей на центральной улице нет, лишь стайка молодняка одухотворенно метелит в углу ветками от тополя проржавевший, видавший виды, бак. Миную деревенскую помойку и выхожу на раскисшую вырубку в направлении урочища Черный мыс. Первой моей точкой маршрута и пристанищем должна стать поляна у неизвестного кладбище в тайге, отмеченное на старых картах генштаба без всяких обозначений урочищ, это недалеко, километров восемь от Белого яра.
Тащусь по раскисшей дороге вверх, стараюсь, пыхчу. Очень много гати встретил я на своем пути. Гать — способ сделать дорогу, там где болотистая местность и ни о каком асфальте речи быть не может. Дорожное полотно выкладывается круглым бревном, часто в ход идет все подряд. Торчащие куски бревен позволяют сделать вывод, что строили гать давно, бревна старые и очень толстые.
Через минут пятнадцать меня догоняет расхлябанный трактор, что переправлялся вместе со мной на пароме и трое ребят. Двоих я узнаю, это те самые купальщики у переправы на Белый Яр. Подхожу, знакомлюсь. Имен уже не помню, время безжалостно постирало имена, остаются лица: Один пухлый, веселый, расхлюстанный парнишка лет двадцати, за главного водителя и объекта для шуточек, второй наоборот тощий, как жердь и по поведению чётко видно — парень недавно вернулся из армии. Третий персонаж по пояс гол, не участвовал почти в беседе, сразу упал рядом с трактором на кочку с травой и захрапел. Ощущаю себя, словно в детстве, когда ты вышел во двор и пытаешься познакомится с компанией мальчишек. Всегда было волнительно, ты не знал, примет ли тебя чужая компания, а может быть придется с кем–нибудь драться? Наверняка все это навеяно простотой деревенской души, они еще не так сильно поражены метастазами цивилизации и гораздо проще смотрят на мир. Суют мне пластиковый колпачок из–под рефтамида (средство от комаров и клещей), наливают в него водки. Я отнекиваюсь всеми правдами и неправдами, мне еще долго идти и я почти не спал ночь, какая уж тут водка. Спрашиваю, работают ли они пьяные бензопилами, кивают и смеются.
Мой вопрос о технике безопасности с бензопилой под градусом породил явное недоумение в глазах парней, ответили — мы мол под градусом пятилетки в три года запиливаем и вообще неистовы в деле лесорубном. В пьяном угаре проходит трудовая вахта. Насколько я понял, эти товарищи сами себя забрасывают на делянку на пару недель, с бытовиками тракторами и бензопилами, где они, выпивая дешевенькой водки, крошат сосны налево и направо, стаскивают брёвна тракторами и лесовозные машины вывозят добро. Поболтав полчаса, ныряю в тайгу.
Так получилось, что распрощавшись с тремя молодыми лесорубами у свертка в чащобу, я слегка заплутал и ушел выше нужного мне маршрута, скорректировав же курс по gps, вышел на основную делянку лесовиков, потеряв передовой отряд с тремя оболтусами. Люди только приехали, тракторами заволокли в тайгу бытовки, разбирали вещи, кричали и бегали. Меня приветствовал, стоя на бытовке средних лет мужик, спросил буду ли я водку, и после отказа, потерял ко мне всякий интерес. Пожал пару рук, сказал пару слов. Дорога не ждет.
Мой вопрос о технике безопасности с бензопилой под градусом породил явное недоумение в глазах парней, ответили — мы мол под градусом пятилетки в три года запиливаем и вообще неистовы в деле лесорубном. В пьяном угаре проходит трудовая вахта. Насколько я понял, эти товарищи сами себя забрасывают на делянку на пару недель, с бытовиками тракторами и бензопилами, где они, выпивая дешевенькой водки, крошат сосны налево и направо, стаскивают брёвна тракторами и лесовозные машины вывозят добро. Поболтав полчаса, ныряю в тайгу.
Так получилось, что распрощавшись с тремя молодыми лесорубами у свертка в чащобу, я слегка заплутал и ушел выше нужного мне маршрута, скорректировав же курс по gps, вышел на основную делянку лесовиков, потеряв передовой отряд с тремя оболтусами. Люди только приехали, тракторами заволокли в тайгу бытовки, разбирали вещи, кричали и бегали. Меня приветствовал, стоя на бытовке средних лет мужик, спросил буду ли я водку, и после отказа, потерял ко мне всякий интерес. Пожал пару рук, сказал пару слов. Дорога не ждет.
Часть II. Разрытый погост
А тайга пахнёт мёдом! Воздух магически сгущается и наполняется ароматами разнотравья и хвои, птицы играют лучшие симфонии мира, построенные лишь ведомыми им математическим формулам звука, описываемым одним лишь словом — гармония! Иду через лес и не могу надышаться!
Ноги приносят на искомое место и я, стараясь не потревожить тишину, рассматриваю старое заброшенное кладбище: поваленные кресты и, к ужасу моему, разрытые в головах несколько могил. Ямы довольно свежие, этого этого года или прошлого, костей внутри и в отвалах не видать.
Могил на кладбище мало, максимум две семьи, крестов от силы штуки три, остальные безымянные. Один крест лежит, кроме года смерти и надписи У.К.Р разобрать практически ничего нельзя.
На стоящих двух крестах надписи читаемы и я понимаю, что тут похоронены украинские старообрядцы.
То, что это именно кладбище старообрядцев видно с первых секунд — специфичные кресты: выдолбленные в центре ниши под медные иконки, старославянский текст с уклоном в украинский язык. "Году" написано как "року", умер как "помер". Медных икон в центре креста нет, смарадерены нелюдями, недочеловеками и я сильно сомневаюсь, что звери могли потревожить захоронения. Почерк одной руки — искали золото, сережки на ушах усопших, украшения.
Могил на кладбище мало, максимум две семьи, крестов от силы штуки три, остальные безымянные. Один крест лежит, кроме года смерти и надписи У.К.Р разобрать практически ничего нельзя.
На стоящих двух крестах надписи читаемы и я понимаю, что тут похоронены украинские старообрядцы.
То, что это именно кладбище старообрядцев видно с первых секунд — специфичные кресты: выдолбленные в центре ниши под медные иконки, старославянский текст с уклоном в украинский язык. "Году" написано как "року", умер как "помер". Медных икон в центре креста нет, смарадерены нелюдями, недочеловеками и я сильно сомневаюсь, что звери могли потревожить захоронения. Почерк одной руки — искали золото, сережки на ушах усопших, украшения.
Само кладбище очень интересно оформлено — сосновыми жердями сделан забор, на соснах не сразу замечаются долблённые кресты. Приходит ощущение, что мне нужно было сюда прийти, сфотографировать, запечатлеть, ведь пройдёт буквально десятилетие и от кладбища не остаётся и следа. Как же много я встречал таких погостов, ещё царских времён! Деревенская беднота не могла позволить себе мрамор или гранит, а деревянные кресты так здорово гниют! Вот и идёшь ты по кочкам этих могил и не знаешь, человек ли тут или почва земная.
Опускаюсь на землю, кладу руку на тёплую, прогретую августовским тёплым солнышком, хвою и желаю этим неизвестным, но наверняка с добрыми сердцами, людям спокойного сна. Всегда так делаю, когда прихожу на место и ставлю палатку и когда срываюсь в путь –благодарю природу и само место, может быть именно поэтому я спокойно сплю один в лесу, на старых урочищах и даже рядом с кладбищами.
За погостом, спустившись вниз, открывается потрясающий вид: небольшая поляна с пересыхающим озером, песчано–глиняный пляж и обрамляет кольцом непроходимый сосновый лес.
Теперь понятно, почему здесь жили люди — место потрясающее!
Теперь понятно, почему здесь жили люди — место потрясающее!
У озера много следов, я различаю лосиные, медвежонка и маленькой живности разного калибра. Сюда таежные звери ходят на водопой.
Ставлю лагерь на краю озера, поближе к выходу на маршрут и иду плавать после длительного пути. Вода тёплая, даже горячая, озеро не глубокое и с мягким илистым дном, одно удовольствие!
Вот он долгожданный отдых, нужно набраться сил, насытится этим местом, пропитаться и идти вперёд, глубже в тайгу к погибшим деревням.
Но все это будет завтра, а сейчас плавать, теплым августовским днем в таежном озере, в глуши.
Ставлю лагерь на краю озера, поближе к выходу на маршрут и иду плавать после длительного пути. Вода тёплая, даже горячая, озеро не глубокое и с мягким илистым дном, одно удовольствие!
Вот он долгожданный отдых, нужно набраться сил, насытится этим местом, пропитаться и идти вперёд, глубже в тайгу к погибшим деревням.
Но все это будет завтра, а сейчас плавать, теплым августовским днем в таежном озере, в глуши.
Часть III. Сквозь лес.
Ночь у таежного озера проходит тихо, не считая треска веток и переклички неизвестных птиц. Чернота сна свалила мгновенно и безжалостно, дорога выпила все запасы энергии, внутри я уставший, но вполне себе счастливый. Очень жаль, когда не хватает сил сидеть у костра и пялится в небо — непозволительная роскошь в городе наблюдать бусины звезд, философствовать и наконец замирать, останавливаться от безумного бега жизни. Ловить тишину глазами. Слушать черное. Первый раз я увидел такое небо под Калугой, на пхове в 2012 году, вышел из палатки, задрал башку и на меня упало звездное полотно, далекие путники в вечной темноте — фотоны подарили в последний момент жизни частичку души своих звездных матерей. Проняло так, что я открыл рот и топтался на месте с полчаса, в легком трансе и недоумении. С тех пор я и собираю в памяти звездные покрывала: пурпурное, словно мастихином нанесли дымную пастель, разглядываю стоя на заднем, забитом хламом, дворике дома в гетто западного Лондона или же близкое, нависающее чернотой с крупными гроздьями звезд, небо приэльбрусья. Много небес у меня в коллекции, очень много.
Утром просыпаюсь от аномальной жары и жажды, в палатке словно в бане и я выскакиваю наружу. Ничего не произошло, никто ко мне ночью не приходил и следов новых не оставил.
Умыться в озере, легкий завтрак, чай с лимоном и собираю лагерь. Сегодня я планирую дойти до изначально запланированного места — урочища Петропавловка. Путь пролегает сквозь почти заросшие старые вырубки времён советского союза, попадаются места стоянок леспромхозников, старая кованина и куски тракторов. Идти вполне сносно, иногда вырубка пропадает и я шагаю по удивительному хвойному ковру леса. Через четыре версты выпадаю на главный зимник, прямо перед нужным мне свёртком на умершие деревни.
Дороги нет, когда то её размесили лесовозами, добило болото и ласково накрыл ветровал. Сей отрезок пути не осилит ничто внедорожное, только пеший путник, превозмогая через топкий, мшистый лес. Два километра пути кажутся адом и становятся вызовом телу. На урочище Петровка долго не могу найти спуск — деревня стояла на высоком холме, спуститься вниз и пройти рядом с болотом не пускают обильные заросли молодняка.
Умыться в озере, легкий завтрак, чай с лимоном и собираю лагерь. Сегодня я планирую дойти до изначально запланированного места — урочища Петропавловка. Путь пролегает сквозь почти заросшие старые вырубки времён советского союза, попадаются места стоянок леспромхозников, старая кованина и куски тракторов. Идти вполне сносно, иногда вырубка пропадает и я шагаю по удивительному хвойному ковру леса. Через четыре версты выпадаю на главный зимник, прямо перед нужным мне свёртком на умершие деревни.
Дороги нет, когда то её размесили лесовозами, добило болото и ласково накрыл ветровал. Сей отрезок пути не осилит ничто внедорожное, только пеший путник, превозмогая через топкий, мшистый лес. Два километра пути кажутся адом и становятся вызовом телу. На урочище Петровка долго не могу найти спуск — деревня стояла на высоком холме, спуститься вниз и пройти рядом с болотом не пускают обильные заросли молодняка.
Старая деревенская дорога идет вплотную к болоту, щедра на подъемы и солидные горки, добра на усталость. Ощущение покинутого места не отпускает, природа давно цепко взялась возвращать свои права — едва едва можно разглядеть следы некогда бурлящей жизни.
И полное ощущение что ты один! Словно высадился на далекую, маленькую экзопланету и гуляешь, тараща глаза и вдыхая чужие ароматы горьких трав.
Рывком я поднимаюсь на очередной холм и передо мной главная точка маршрута, бывшая огромная деревня Петропавловка, утопает в крапиве и иван–чае по горло. Настоящие джунгли! Деревня была длиной километра два, по ходу пути я вижу заросшие могильники исчезнувшей жизни — в буйной крапиве холмики домовых ям, опорные бревна ворот и наполовину сгнивший сарай. Все, больше ничего не осталось.
И полное ощущение что ты один! Словно высадился на далекую, маленькую экзопланету и гуляешь, тараща глаза и вдыхая чужие ароматы горьких трав.
Рывком я поднимаюсь на очередной холм и передо мной главная точка маршрута, бывшая огромная деревня Петропавловка, утопает в крапиве и иван–чае по горло. Настоящие джунгли! Деревня была длиной километра два, по ходу пути я вижу заросшие могильники исчезнувшей жизни — в буйной крапиве холмики домовых ям, опорные бревна ворот и наполовину сгнивший сарай. Все, больше ничего не осталось.
Иду искать речку Аву и место для стоянки. После лихого спуска по достаточно крутому склону, я приземляюсь на красивейшей полянке, перед двухметровым обрывом на таежную реку. Скидываю рюкзак и топчу крапиву. Встать на лагерь получается лишь с маленьким уклоном, я обустраиваюсь и погружаюсь в уют места. Гнуса почти нет, иду делать ступеньки вниз к реке и припадаю к чистой ледяной воде. Вечереет. Я готовлю кушать и счастливый, слушая пение птиц, таращусь в небо, в манящий чернотой лес. Август, глухомань, тайга!
Ночью я внезапно проснулся от шума, вертел головой, пытаясь согнать сон и прислушивался. С реки доносился звук, словно в воду сбрасывают мешки с цементом, периодично повторяющийся бултых, бултых. Бобры ныряют! Воображение нарисовало десантирующихся из чрева боевого вертолета, отряда лихих бобрят–десантников, с криками :"ЗААААВЭЭЭДЭЭЭЭВЭЭЭЭ"! Утром я спустился на реку, прошел слегка вверх и обнаружил бобровую хатку и следы жизнедеятельности шебутных зверьков.
Два дня я стоял над обрывом лагерем, поднимался на холм и обследовал деревню, бродил по лесу. Еще в городе, я предполагал, что походить нормально с металлодетектором не получится, буйная трава не даст. Шурфить фундаменты помешала жара, доходящая до +31 градуса по Цельсию, упражнения с лопатой в этом походе пришлось отложить. Когда температура поднялась до +34, я отдыхал на Аве в тенечке, читал книги на планшете и готовился к рывку до парома и пути домой. Утро, быстрые сборы и в обратный путь на деревню Белый яр.
Ночью я внезапно проснулся от шума, вертел головой, пытаясь согнать сон и прислушивался. С реки доносился звук, словно в воду сбрасывают мешки с цементом, периодично повторяющийся бултых, бултых. Бобры ныряют! Воображение нарисовало десантирующихся из чрева боевого вертолета, отряда лихих бобрят–десантников, с криками :"ЗААААВЭЭЭДЭЭЭЭВЭЭЭЭ"! Утром я спустился на реку, прошел слегка вверх и обнаружил бобровую хатку и следы жизнедеятельности шебутных зверьков.
Два дня я стоял над обрывом лагерем, поднимался на холм и обследовал деревню, бродил по лесу. Еще в городе, я предполагал, что походить нормально с металлодетектором не получится, буйная трава не даст. Шурфить фундаменты помешала жара, доходящая до +31 градуса по Цельсию, упражнения с лопатой в этом походе пришлось отложить. Когда температура поднялась до +34, я отдыхал на Аве в тенечке, читал книги на планшете и готовился к рывку до парома и пути домой. Утро, быстрые сборы и в обратный путь на деревню Белый яр.
Я не стал дожидаться парома, за 150 рублей на противоположный берег Иртыша меня отвез лысыватый дядька на моторной лодке, покрякав и посочувствовав размерам моей ноши.
Автобус опять в ночь и сидя на лавке автовокзала Тевриза, я стал своеобразным магнитом для всевозможных алкашей и забулдыг. Орали дети, подзатыльники от онажематерей раздавались пачками, передо мной разыгрывались драмы и ломались комедии, жизнь бурлила ключом. Один алкаш притащил на продажу грибы и продав, употреблял прямо из горла, упав спать лицом в землю. Другой пьянчуга оказался очень начитанным, прямо–таки краеведом и порадовал меня байками, анекдотами и личным мнением о жизни бродяжьей, рассказал пару интересных, заброшенных в тайге, мест. На память остались снимки Валерчика и его друга из деревни Байбы и совесть меня мучает, я ведь так и не выслал ему фотографию...
Автобус опять в ночь и сидя на лавке автовокзала Тевриза, я стал своеобразным магнитом для всевозможных алкашей и забулдыг. Орали дети, подзатыльники от онажематерей раздавались пачками, передо мной разыгрывались драмы и ломались комедии, жизнь бурлила ключом. Один алкаш притащил на продажу грибы и продав, употреблял прямо из горла, упав спать лицом в землю. Другой пьянчуга оказался очень начитанным, прямо–таки краеведом и порадовал меня байками, анекдотами и личным мнением о жизни бродяжьей, рассказал пару интересных, заброшенных в тайге, мест. На память остались снимки Валерчика и его друга из деревни Байбы и совесть меня мучает, я ведь так и не выслал ему фотографию...
Все фотографии с моих летних походов можно посмотреть у меня в https://vk.com/album255460616_245919639 или https://www.instagram.com/mad_crow/ Если вы хотите парочку фотографий в большом разрешении, дабы распечатать и на стеночку — не стесняйтесь, пишите в директ в инсте или в вк, я обязательно вышлю!
Ссылки по теме:
- Комнатный гангстер
- Игроман полгода крал деньги из пункта выдачи, в котором работал
- Сила из «Звёздных войн» в реальности
- Девушка рассказала, при каких условиях женская измена «не считается»
- Полицейские нашли и ликвидировали бордель в подвале торгового центра в Москве
реклама
А вот так называемые "столыпинские переселенцы", а равно и крестьяне, переезжавшие в Сибирь, в Башкирию (...) по причине малоземелья, украинскими националистами вряд ли могли быть. Старообрядцы - тоже. Думаю, если они не приняли "новый обряд", то и украинство (возникшее куда как позже Раскола!) им должно быть чуждо. Аббревиатура У.К.Р., возможно, имеет отношение к чему-то похожему на "Упокой (???) рабу/раба". И ещё странно - на кресте написано "раба божа" (женщина, значит) - и "родився, помер" - мужчина. Дивно...
Никакой расшифровки аббревиатуры У.К.Р., кстати, не нашла и в гугле. Ни касательно надписей на могилах, нигде... Может, как-то вопрос надо хитро задать?
И фамилия - Уманцив - похожа на западенскую. У нас тут есть всякие Иванцивы, Матвийцивы и тому подобные.
"ТУТ СПОЧNВAE РАБА БОЖЕ ГЛАДИШ Н.Ю. РОДИВСЯ 1875 ПОМЕР 1958 У.К.Р." , "ТУТ СПОЧИВАЕ РАБА БОЖА УМАНЧИВ А.О. РОДИВСЯ 1883 ПОМЕР 1958 У.К.Р." "неразборчиво У.К.Р. ПОМЕРЛА 1955 РОКУ"
Двое умерли в одном году, или же им помогли. Вот видео с моего похода, где я хожу по этому кладбищу
А вообще - я глянула на сайты, где есть изображения староверческих могил. Не так они выглядят.
ЦИТИРУЮ:
Староверское кладбище
Независимо от различия форм памятников (крест, стела, композиция) и материалов изготовления (дерево, камень, металл, сочетание материалов), памятники эти должны были соответствовать следующим условиям :
главное доминантой композиции памятника должен быть староверский восьмиконечный Крест. Т.е. памятник либо должен быть в виде Креста, либо, коль он выполнен в виде стелы, Крест на ней должен быть самым главным изображением,
02
пропорции Креста должны строго соответствовать Церковным правилам, хотя на старинных саморезных стелах и камнях имеются и отклонения, на поверхности Креста недопустимы какие-либо таблички и слова, кроме изображаемых на Кресте буквиц и титлов Распятия, которые должны соответствовать канонам изображения Креста в Древлеправославной Поморской Церкви (досадные ошибки наблюдаются уже во времена после Первой мировой войны, но особенно в наше время), все записи и эпитафия должны находиться либо на обратной стороне памятника, либо на пьедестале Креста, либо под нижней перекладиной Креста при изображении его на стеле.
Потому что "украинцам" всего сто лет. Есть просто малорусские диалекты русского языка.
А украинский язык ещё и сегодня активно искусственно формируется. По политическим соображениям.
Вот о чём речь-то.
...Я не слышала о том, чтобы те, кто решил назваться украинцами, были бы староверами. Думаю, стоило бы глубже заглянуть в "историю вопроса" (и мне, и Вам, если это интересно)...
Написание буквы "и" с перекладиной наоборот - встречается довольно часто. Ничего необычного тут нет.