988
3
(рассказ Куприна 1908 года )
- Помню, лет пять тому назад мне пришлось с писателями Буниным и
Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно
ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы
вышли закусить. Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными
закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф,
какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это
было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола
возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и
стояли корзиночки с хлебом. Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось,
закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по
собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь
копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так
глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению
старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были
совершенно подавлены этой широкой взаимной верой.
Федоровым приехать на один день на Иматру. Назад мы возвращались поздно
ночью. Около одиннадцати часов поезд остановился на станции Антреа, и мы
вышли закусить. Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными
закусками. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф,
какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Все это
было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. И тут же по краям стола
возвышались горками маленькие тарелки, лежали грудами ножи и вилки и
стояли корзиночки с хлебом. Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось,
закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по
собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку (тридцать семь
копеек). Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так
глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению
старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были
совершенно подавлены этой широкой взаимной верой.
Но когда мы возвратились в вагон, то нас ждала прелестная картина.
Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам.
Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии:
широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся
из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на
пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому -
словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как
они издевались над бедными финнами.
- Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь
я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у
подлецов... Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово -
чухонцы.
А другой подхватил, давясь от смеха:
- А я... нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.
- Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать
Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам.
Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда Калужской губернии:
широкая, лоснящаяся, скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся
из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на
пятиалтынный, горячий патриотизм и презрение ко всему нерусскому -
словом, хорошо знакомое истинно русское лицо. Надо было послушать, как
они издевались над бедными финнами.
- Вот дурачье так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь
я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у
подлецов... Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов! Одно слово -
чухонцы.
А другой подхватил, давясь от смеха:
- А я... нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул.
- Так их и надо, сволочей! Распустили анафем! Их надо во как держать
Источник:
