3238
8
Наш герой — Михаил Петрович Честнейший. Он родился в 1926 году в селе Высокое Прилукского района Черниговской области. Служил радистом в 308-й стрелковой Латышской Краснознамённой дивизии. Последние пятнадцать лет живёт в Минске. Михаил Петрович рассказывает о том, что подтолкнуло его стать добровольцем в 17 лет и как накануне Победы сдавались гитлеровцы.
У меня трагедия получилась: мама меня родила и умерла. Медицина в то время слабая была. Но имя она мне дала — так мне рассказывали. Отец позднее женился, а меня дедушка и бабушка по отцу забрали в Прилуки. Потом через некоторое время и Колю, моего старшего брата: как же нас разлучать.
1941 год. Меня утром послали за хлебом. Я пришёл — в магазине небольшая очередь, женщины стоят, хлеб ещё не привезли. Идёт разговор, и одна женщина говорит: «Война началась». На неё начали шипеть: не говори никому, этого не может быть! Ведь тогда пакты были заключены между Германией и Советским Союзом. Но никто этому, между прочим, не верил — люди говорили, что война будет. Мужчины зрелого возраста стояли в очередях у киосков, где продавали газеты, чтобы почитать, что пишут.
У нас в городе Прилуки была центральная улица Ленина. Каждое воскресенье по этому кварталу гуляла молодёжь. Дальше — сад, там проводились танцы. Началась война, и всё это движение по улице прекратилось сразу же. Улицы стали пустые — как вымерли, только ветер гонял обрывки газет и афиш.
«Учётная карточка члена КПСС. Когда нашу партию ликвидировали, я пошёл в райком и забрал её. Тут записана вся моя жизнь»
1941 год. Меня утром послали за хлебом. Я пришёл — в магазине небольшая очередь, женщины стоят, хлеб ещё не привезли. Идёт разговор, и одна женщина говорит: «Война началась». На неё начали шипеть: не говори никому, этого не может быть! Ведь тогда пакты были заключены между Германией и Советским Союзом. Но никто этому, между прочим, не верил — люди говорили, что война будет. Мужчины зрелого возраста стояли в очередях у киосков, где продавали газеты, чтобы почитать, что пишут.
У нас в городе Прилуки была центральная улица Ленина. Каждое воскресенье по этому кварталу гуляла молодёжь. Дальше — сад, там проводились танцы. Началась война, и всё это движение по улице прекратилось сразу же. Улицы стали пустые — как вымерли, только ветер гонял обрывки газет и афиш.
«Учётная карточка члена КПСС. Когда нашу партию ликвидировали, я пошёл в райком и забрал её. Тут записана вся моя жизнь»
×
Утром рано стук в ставни. Мы открыли — там тётя Нина, сестра отца. Она жила в Чернигове, её муж был областным специалистом по геодезии. Тётя приехала из Чернигова и пришла к нам: «Что вы сидите, там немцы!» В тот же день она отправилась в военкомат и вернулась с документами: формировался эшелон на эвакуацию. Мы сложили вещи в узлы и поехали на погрузочную станцию.
У нас были проездные документы до Фрунзе: там жил наш дядя, туда мы и стремились. Во Фрунзе нас встретили. Красивый новый город, улицы широкие, дубовый парк, аллеи, белый хлеб продают. А через месяц всё свернулось и всех на карточки посадили. Нам, иждивенцам, 400 граммов хлеба давали.
Колю в армию забрали прямо из школы в марте 1943 года и повезли в военное миномётно-пулемётное училище. И вот мы получаем от него письмо, датированное 25 августа: «Едем на [цензура зачеркнула] фронт». А в сентябре мы получаем похоронку: 29 августа Коля был убит… Это стало для меня страшным ударом.
«Не дай бог никому такой документ когда-нибудь держать в руках»
У нас были проездные документы до Фрунзе: там жил наш дядя, туда мы и стремились. Во Фрунзе нас встретили. Красивый новый город, улицы широкие, дубовый парк, аллеи, белый хлеб продают. А через месяц всё свернулось и всех на карточки посадили. Нам, иждивенцам, 400 граммов хлеба давали.
Колю в армию забрали прямо из школы в марте 1943 года и повезли в военное миномётно-пулемётное училище. И вот мы получаем от него письмо, датированное 25 августа: «Едем на [цензура зачеркнула] фронт». А в сентябре мы получаем похоронку: 29 августа Коля был убит… Это стало для меня страшным ударом.
«Не дай бог никому такой документ когда-нибудь держать в руках»
В тот день мне приснился сон. Я держу три бумажки: похоронки на отца, Колю и дядю Юру, брата отца. Одна отпадает, и вторая отпадает, остаётся в руках Колина. Я сплю, это сон. И в это время крик. Я вскочил — тётя Ира держит эту похоронку в руках и кричит.
Я окончил Школу фабрично-заводского обучения и уже работал мастером по ремонту линий связи во Фрунзе. Но после этой трагедии я отправился в военкомат и написал заявление о добровольном вступлении в армию. Мне шёл 17-й год. В октябре 1943 года меня вызвали на медкомиссию. Когда спросили, куда хочу, в какие войска, я лихо ответил: «В кавалерию!».
Я получил повестку, собрал котомочку и поехал в Ташкент. Там были военные курсы, где учили радистов. Мне вдолбили азбуку Морзе так, что я до сих пор сижу и лозунги, слоганы проигрываю на азбуке Морзе: сначала всё по порядку, потом назад, потом через слово. На занятиях азбуку Морзе учили, а на перерыве выйдешь — из репродуктора тоже азбука Морзе стучит. Хотя были и обычные передачи, конечно. Но нам напоминали: ты — радист, слушай внимательно.
Когда нас отправляли на фронт в 1944 году, всё выдали новое, с иголочки. Только оружия не дали. Отправили нас в Мытищи — это районный центр под Москвой, где делали и делают вагоны метро. А тогда там изготавливали самоходные артиллерийские установки. Там мы оказались в школе старших радистов. Я как раз сидел на занятиях, когда приехали «купцы» — мы так называли тех, кто приезжал забирать радистов в воинские части. Есть такие знаменитые Раковецкие лагеря между Москвой и Горьким. Там формировалась 308-я латышская стрелковая дивизия, где и началась моя боевая жизнь.
Работы было полно. Только встали — лопаты в руки, копаем накаты, блиндажи, чтобы хоть от какого-то снаряда укрыться. Обстреливали нас миномётами, артиллерия, авиация бомбила. Я как-то попал под пулемётную очередь. Шёл в сторону тыла с переднего края фронта. С опушки леса дали очередь по мне. Так вот, пули не просвистели — они прожужжали. До этого на той же дороге был убит молодой офицер.
7 мая 1945 года шёл бой под хутором Лукни. Я даже не слышал — понял только, что меня что-то ударило. Я глянул — осколок торчит, тонкий, как спица. Я его взял — а он горячий. Как вытащил — кровь обильно пошла. Хлопцы намотали мне американский пакет и косынку. Я походил — мне неудобно. Снял это к чёртовой матери. Но от своего аппарата не отходил.
Из приказа: «Медалью за отвагу наградить Михаила Петровича Честнейшего за то, что он в бою под хутором Лукни 7 мая 1945 года, несмотря на полученное ранение, остался на поле боя и продолжал держать бесперебойную радиосвязь». Ранее был награждён медалью «За боевые заслуги»
Я окончил Школу фабрично-заводского обучения и уже работал мастером по ремонту линий связи во Фрунзе. Но после этой трагедии я отправился в военкомат и написал заявление о добровольном вступлении в армию. Мне шёл 17-й год. В октябре 1943 года меня вызвали на медкомиссию. Когда спросили, куда хочу, в какие войска, я лихо ответил: «В кавалерию!».
Я получил повестку, собрал котомочку и поехал в Ташкент. Там были военные курсы, где учили радистов. Мне вдолбили азбуку Морзе так, что я до сих пор сижу и лозунги, слоганы проигрываю на азбуке Морзе: сначала всё по порядку, потом назад, потом через слово. На занятиях азбуку Морзе учили, а на перерыве выйдешь — из репродуктора тоже азбука Морзе стучит. Хотя были и обычные передачи, конечно. Но нам напоминали: ты — радист, слушай внимательно.
Когда нас отправляли на фронт в 1944 году, всё выдали новое, с иголочки. Только оружия не дали. Отправили нас в Мытищи — это районный центр под Москвой, где делали и делают вагоны метро. А тогда там изготавливали самоходные артиллерийские установки. Там мы оказались в школе старших радистов. Я как раз сидел на занятиях, когда приехали «купцы» — мы так называли тех, кто приезжал забирать радистов в воинские части. Есть такие знаменитые Раковецкие лагеря между Москвой и Горьким. Там формировалась 308-я латышская стрелковая дивизия, где и началась моя боевая жизнь.
Работы было полно. Только встали — лопаты в руки, копаем накаты, блиндажи, чтобы хоть от какого-то снаряда укрыться. Обстреливали нас миномётами, артиллерия, авиация бомбила. Я как-то попал под пулемётную очередь. Шёл в сторону тыла с переднего края фронта. С опушки леса дали очередь по мне. Так вот, пули не просвистели — они прожужжали. До этого на той же дороге был убит молодой офицер.
7 мая 1945 года шёл бой под хутором Лукни. Я даже не слышал — понял только, что меня что-то ударило. Я глянул — осколок торчит, тонкий, как спица. Я его взял — а он горячий. Как вытащил — кровь обильно пошла. Хлопцы намотали мне американский пакет и косынку. Я походил — мне неудобно. Снял это к чёртовой матери. Но от своего аппарата не отходил.
Из приказа: «Медалью за отвагу наградить Михаила Петровича Честнейшего за то, что он в бою под хутором Лукни 7 мая 1945 года, несмотря на полученное ранение, остался на поле боя и продолжал держать бесперебойную радиосвязь». Ранее был награждён медалью «За боевые заслуги»
И трусов видел. Вот был паренёк — кем он был, я не знаю. Но такой, возле кухни первый. И вот мы наступаем. Идём вместе с пехотой. Хутор проходим, а немцы по нам бьют оттуда из миномётов. И лежат старые, давно высохшие навозные кучи. Так он эту кучу разгребает и туда головой. Ну сволочь, все ребята идут, а ты что? Но ничего не сделаешь: человек есть человек.
8 мая 1945 года мы идём дорогой, а впереди населённый пункт. Там два или три двухэтажных деревянных дома. Смотрим — и не можем понять, что там происходит: дом весь в белом. Мы ещё подумали: стирка, что ли, коллективная? Стали присматриваться. В это время выходят со стороны сада немцы — у толмача белый флажок. Мы стали — и они стоят. Командир взял переводчика и пошёл к немцам — и те тоже навстречу пошли. Оказалось, это немецкий артиллерийский полк снялся с позиций и сдаётся.
«Пока мы на Урал не прибыли, всё ещё говорили: «Вот когда кончится война…». Не верилось»
8 мая 1945 года мы идём дорогой, а впереди населённый пункт. Там два или три двухэтажных деревянных дома. Смотрим — и не можем понять, что там происходит: дом весь в белом. Мы ещё подумали: стирка, что ли, коллективная? Стали присматриваться. В это время выходят со стороны сада немцы — у толмача белый флажок. Мы стали — и они стоят. Командир взял переводчика и пошёл к немцам — и те тоже навстречу пошли. Оказалось, это немецкий артиллерийский полк снялся с позиций и сдаётся.
«Пока мы на Урал не прибыли, всё ещё говорили: «Вот когда кончится война…». Не верилось»
9 мая под утро я дежурил. Нас осталось несколько человек. Приезжает замполит полка и объявляет: победа. По радио передали, что в Берлине к этому моменту уже подписали документы. Мы стреляли, радовались. Наши товарищи командиры — молодцы: они где-то прихватили винца хорошего на складах у немцев, закуски, и мы все, невзирая на чины и ранги, под вечер поужинали.
Шёл 1947 год — уже четыре года мы служим, и не видно, когда увольнение. Служить было некому. Мы призваны с 17 лет, хотя призывали в армию с 19. Так ещё нужно, чтоб подросли эти 19-летние. В итоге мой 1926 год увольнялся в 1950-м году — семь лет отслужили.
Рекомендовали меня на учёбу в город Иваново, в военно-политическое училище. Деваться некуда. Чтобы поступить, писали сочинение, сдавали экзамены по географии и истории.
В рамке справа: последняя фотография брата Коли
Шёл 1947 год — уже четыре года мы служим, и не видно, когда увольнение. Служить было некому. Мы призваны с 17 лет, хотя призывали в армию с 19. Так ещё нужно, чтоб подросли эти 19-летние. В итоге мой 1926 год увольнялся в 1950-м году — семь лет отслужили.
Рекомендовали меня на учёбу в город Иваново, в военно-политическое училище. Деваться некуда. Чтобы поступить, писали сочинение, сдавали экзамены по географии и истории.
В рамке справа: последняя фотография брата Коли
На первом курсе учёбы, в 1949 году, первый раз нам дали отпуск, и я приехал на родину, в Прилуки. Приехал вечерним поездом и пошёл по городу пешком, прямо посередине улицы. Мои родные из эвакуации вернулись, но нашу квартиру какая-то организация уже заняла под контору. Хорошо, что там бабушкина сестра жила, и у неё остался дом. Нашёл их дом, постучал в окошко — моя тётя Ира бросилась обнимать меня от радости, что я вернулся.
Навестил родных Васи — это был близкий друг моего брата Коли, погиб в Чехословакии. Я пришёл — там плач страшный. Вот, говорю, я выжил. Коля погиб, Вася погиб, а я живой. В школьные годы они оба отличниками были. Убили тех, кто потом мог бы двигать науку.
«Моя красавица жена Надежда Дмитриевна. С первого взгляда решил: если она не замужем, то я обязательно на ней женюсь»
Навестил родных Васи — это был близкий друг моего брата Коли, погиб в Чехословакии. Я пришёл — там плач страшный. Вот, говорю, я выжил. Коля погиб, Вася погиб, а я живой. В школьные годы они оба отличниками были. Убили тех, кто потом мог бы двигать науку.
«Моя красавица жена Надежда Дмитриевна. С первого взгляда решил: если она не замужем, то я обязательно на ней женюсь»
Моя жена тоже участница войны. Она операционная сестра, простояла возле операционного стола до 1949 года. А уже в 1949 году попала к нам в училище. Наш начальник дружил с её начальником, заведующим отделением хирургии окружного госпиталя в Иваново. Так вот, мой начальник пришёл — а она там в канцелярии сидит, документы оформляет. Он говорит: пиши заявление, что ты увольняешься и поступаешь к нам в училище в санчасть. А её начальнику, своему другу, сказал: что вы себе думаете, она тут всю жизнь просидит и никогда замуж не выйдет среди вас, стариков. Надежда в тот же день была уволена из госпиталя и принята к нам в санчасть — вот как мужики сработали.
Двадцать с лишним лет я проработал в народном образовании, из них — двадцать лет в школе. Заслужил там звание «Отличник народного образования БССР». Так что не халтурил, а работал на совесть.
Михаил Петрович Честнейший. Кадровый военный, офицер воздушно-десантных войск Советской армии
Двадцать с лишним лет я проработал в народном образовании, из них — двадцать лет в школе. Заслужил там звание «Отличник народного образования БССР». Так что не халтурил, а работал на совесть.
Михаил Петрович Честнейший. Кадровый военный, офицер воздушно-десантных войск Советской армии
Еще крутые истории!
В стрелковой дивизии непосредственно сидело в окопах и бегало в атаку меньше половины.
Дед вон в кавалерию просился, но без связи тоже, как без рук...