27044
6
Эксперимент о котором идет речь, начался 21-го мая 1946 года, в секретной лаборатории в трех милях от Лос-Аламоса, в штате Нью-Мексико – там же, где впервые была создана атомная бомба. Луис Злотин, канадский физик, показывал своим коллегам, как можно довести ядро атомной бомбы до подкритического состояния. Вот примерно так это происходило...
Само ядро «излучало тепло» (радиоактивное) и представляло из себя обычную металлическую полусферу с плутониевой шишкой в центре. Его собирались использовать в качестве материала для создания еще одной атомной бомбы, но после бомбардировки Нагасаки такая необходимость отпала – война была окончена.
×
В те времена Злотин был самым что ни на есть выдающимся экспертом по обращению с плутонием. Годом ранее он работал над созданием атомной бомбы, и один из фотографов даже запечатлел его в процессе – в расстегнутой рубашке и сварочных очках он стоял рядом с бомбой, у которой все внутренности были буквально вывернуты наружу. Тогда изготовление атомных бомб было по большей части связано с таким «кустарным производством», почти все делалось вручную. Эксперимент сам по себе был простым, и заключался в следующем: Злотин брал полусферу из бериллия, представлявшую из себя отражатель нейтронов, и медленно опускал ее на ядро, останавливаясь ровно в тот момент, когда полусфера уже почти соприкасалась с плутонием.
Бериллиевая сфера отражала нейтроны, излучаемые плутонием, запуская тем самым короткую цепную ядерную реакцию. Злотин держал отражатель в левой руке. В правой руке он держал отвертку, которую необходимо было просунуть между двух полусфер. Пока Злотин опускал бериллиевую полусферу, его коллега Ремер Шрайбер ненадолго отвлекся от эксперимента, полагая, что эксперимент на данной стадии ничем не примечателен. В этот самый момент Ремер услышал громкий звук за своей спиной – отвертка Злотина соскользнула с отражателя, и полусфера целиком свалилась на ядро. Когда Шрайбер повернулся, он увидел вспышку синего света и почувствовал волну тепла на своем лице. Неделей позже он написал отчет о происшествии:
«Несмотря на то, что комната была хорошо освещена, вспышка синего света была хорошо различима… Длительность вспышки составляла всего несколько десятых секунды. Злотин отреагировал очень быстро и сбросил отражатель с ядра. Время было в районе трех часов дня»
Солдат, стороживший драгоценный плутоний, тоже находился в комнате в момент эксперимента, но не имел ни малейшего понятия о его сути. Тем не менее, когда ядро начало светиться и ученые стали громко кричать, он резко выбежал из лаборатории и взобрался на ближайший холм. В ходе последующий вычислений выяснилось, что реакция распада составляла примерно три септильона – в миллион раз меньше, чем в случае с первой атомной бомбой, однако и этого было достаточно, чтобы выпустить большое количество радиации. Эта радиация возбудила находящиеся в воздухе электроны, которые по мере затухания возбуждения испускали высокоэнергетические фотоны, что и стало причиной синего света.
Вызвали скорую, и почти вся лаборатория была эвакуирована. Ученые, ждавшие помощи, пытались сообразить, сколько радиации они успели подхватить. Злотин сделал набросок, изобразив положение каждого человека в лаборатории в момент того, как произошел выброс. Затем он измерил уровень радиации на предметах, находившихся рядом с ядром – на щетке, бутылке Кока-Колы, молотке и измерительной ленте.
Однако и это оказалось непростой задачей – сам прибор был довольно «грязным», так как он, как и все остальные предметы в комнате, тоже подвергся облучению. Злотин поручил одному из своих коллег измерить радиоактивный фон с помощью пленочного дозиметра – для этого требовалось практически вплотную приблизиться ко все еще горячему ядру.
«Несмотря на то, что комната была хорошо освещена, вспышка синего света была хорошо различима… Длительность вспышки составляла всего несколько десятых секунды. Злотин отреагировал очень быстро и сбросил отражатель с ядра. Время было в районе трех часов дня»
Солдат, стороживший драгоценный плутоний, тоже находился в комнате в момент эксперимента, но не имел ни малейшего понятия о его сути. Тем не менее, когда ядро начало светиться и ученые стали громко кричать, он резко выбежал из лаборатории и взобрался на ближайший холм. В ходе последующий вычислений выяснилось, что реакция распада составляла примерно три септильона – в миллион раз меньше, чем в случае с первой атомной бомбой, однако и этого было достаточно, чтобы выпустить большое количество радиации. Эта радиация возбудила находящиеся в воздухе электроны, которые по мере затухания возбуждения испускали высокоэнергетические фотоны, что и стало причиной синего света.
Вызвали скорую, и почти вся лаборатория была эвакуирована. Ученые, ждавшие помощи, пытались сообразить, сколько радиации они успели подхватить. Злотин сделал набросок, изобразив положение каждого человека в лаборатории в момент того, как произошел выброс. Затем он измерил уровень радиации на предметах, находившихся рядом с ядром – на щетке, бутылке Кока-Колы, молотке и измерительной ленте.
Однако и это оказалось непростой задачей – сам прибор был довольно «грязным», так как он, как и все остальные предметы в комнате, тоже подвергся облучению. Злотин поручил одному из своих коллег измерить радиоактивный фон с помощью пленочного дозиметра – для этого требовалось практически вплотную приблизиться ко все еще горячему ядру.
Дозиметры также не дали какой-либо полезной информации, а сама попытка ими воспользоваться в отчете была рассмотрена, как доказательство того, что люди, будучи подвержены такому уровню облучения, «не в состоянии принимать рациональные решения».
Наблюдавших за экспериментом людей направили в госпиталь Лос Аламос. Злотина стошнило один раз до осмотра и еще несколько раз во время оного, и еще несколько раз в два следующих часа, но на следующее утро рвотные позывы прекратились. Его состояние в целом было удовлетворительным. Однако его левая рука, которая по началу просто онемела и слегка покалывала, становилась все более и более болезненной.
В момент эксперимента левая рука Злотина находилась ближе всего к ядру, и ученые впоследствии определили, что на эту руку пришлось более чем 50 000 бэр рентгеновского излучения малой энергии. Общая доза, которую получил Злотин, составляла 21 сотню бэр нейтронного, гамма и рентгеновского излучения (пять сотян бэр считается летальной для человека дозой).
Рука в конечном счете приобрела восковатый синюшный вид и покрылась волдырями. Врачи, наблюдавшие за Злотиным, держали его руку в ведре со льдом, чтобы снять боль и воспаление. Его правая рука, державшая отвертку, имела те же симптомы, но пострадала меньше.
Злотин позвонил своим родителям в Виннипег, и армия оплатила их перелет в Нью Мехико. Они приехали четырьмя днями после несчастного случая. На пятый день количество белых кровяных телец Злотина значительно снизилось. Его температура и пульс постоянно колебались.
«На пятый день состояние пациента стало стремительно ухудшаться,» — сказано в медицинском отчете. Злотина мучила тошнота и боль в животе, он также начал сильно терять в весе. Он пострадал от внутренних радиационных ожогов – один из медиков называл эту ситуацию «трехмерным солнечным ожогом». На седьмой день Злотин испытывал приступы «спутанного сознания». Его губы приобрели синюшный цвет и его поместили в кислородную палатку.
Наблюдавших за экспериментом людей направили в госпиталь Лос Аламос. Злотина стошнило один раз до осмотра и еще несколько раз во время оного, и еще несколько раз в два следующих часа, но на следующее утро рвотные позывы прекратились. Его состояние в целом было удовлетворительным. Однако его левая рука, которая по началу просто онемела и слегка покалывала, становилась все более и более болезненной.
В момент эксперимента левая рука Злотина находилась ближе всего к ядру, и ученые впоследствии определили, что на эту руку пришлось более чем 50 000 бэр рентгеновского излучения малой энергии. Общая доза, которую получил Злотин, составляла 21 сотню бэр нейтронного, гамма и рентгеновского излучения (пять сотян бэр считается летальной для человека дозой).
Рука в конечном счете приобрела восковатый синюшный вид и покрылась волдырями. Врачи, наблюдавшие за Злотиным, держали его руку в ведре со льдом, чтобы снять боль и воспаление. Его правая рука, державшая отвертку, имела те же симптомы, но пострадала меньше.
Злотин позвонил своим родителям в Виннипег, и армия оплатила их перелет в Нью Мехико. Они приехали четырьмя днями после несчастного случая. На пятый день количество белых кровяных телец Злотина значительно снизилось. Его температура и пульс постоянно колебались.
«На пятый день состояние пациента стало стремительно ухудшаться,» — сказано в медицинском отчете. Злотина мучила тошнота и боль в животе, он также начал сильно терять в весе. Он пострадал от внутренних радиационных ожогов – один из медиков называл эту ситуацию «трехмерным солнечным ожогом». На седьмой день Злотин испытывал приступы «спутанного сознания». Его губы приобрели синюшный цвет и его поместили в кислородную палатку.
В конце концов, Злотин впал в кому. Он умер на девятый день после случившегося, в возрасте 35-и лет. Причину смерти записали как «острый радиоактивный синдром». Его тело перевезли в Виннипег, где и похоронили – в закрытом армейском гробу.
Злотин был всего одним из двух людей, умерших от радиации в лаборатории Лос Аламоса, пока та находилась под контролем армии. С 1943 по 1946 там насчитывалось две дюжины других смертей – автомобильные аварии, неаккуратное обращение с оружием, суицид, один утопленник и еще одно падение с лошади.
Четверо человек погибло от отравления мускатным вином, перемешанным с антифризом. Лишь один Злотин и его коллега Гарри Даглян стали жертвой опасных условий, связанных с работой над проектом «Манхеттен». За девять месяцев до несчастного случая со Злотиным, Даглян работал с тем же самым плутониевым ядром, и выполнял немного иной эксперимент, в котором вместо бериллиевой полусферы использовались вольфрам-карбидные блоки.
Он уронил один из блоков на плутоний, и ядро ненадолго перешло в критическое состояние. Даглян погиб от лучевой болезни через месяц после инцидента.
После неудачной демонстрации Злотина, Лос Аламос прекратил работу с подкритичными массами плутония. Подобные эксперименты всегда считались опасными – сам Энрико Ферми предупреждал Злотина, что тот «умрет в течение одного года», если продолжит свою работу. Однако Вторая Мировая требовала срочности, пусть и в ущерб безопасности.
Подкритические массы, собранные вручную, можно было легко и быстро модифицировать и использовать в военных целях. Но к тому времени, когда умер Злотин, такая спешка была ни к чему. Времена Холодной Войны были хоть и беспокойными, но все же не требовали подобных жертв.
Злотин был всего одним из двух людей, умерших от радиации в лаборатории Лос Аламоса, пока та находилась под контролем армии. С 1943 по 1946 там насчитывалось две дюжины других смертей – автомобильные аварии, неаккуратное обращение с оружием, суицид, один утопленник и еще одно падение с лошади.
Четверо человек погибло от отравления мускатным вином, перемешанным с антифризом. Лишь один Злотин и его коллега Гарри Даглян стали жертвой опасных условий, связанных с работой над проектом «Манхеттен». За девять месяцев до несчастного случая со Злотиным, Даглян работал с тем же самым плутониевым ядром, и выполнял немного иной эксперимент, в котором вместо бериллиевой полусферы использовались вольфрам-карбидные блоки.
Он уронил один из блоков на плутоний, и ядро ненадолго перешло в критическое состояние. Даглян погиб от лучевой болезни через месяц после инцидента.
После неудачной демонстрации Злотина, Лос Аламос прекратил работу с подкритичными массами плутония. Подобные эксперименты всегда считались опасными – сам Энрико Ферми предупреждал Злотина, что тот «умрет в течение одного года», если продолжит свою работу. Однако Вторая Мировая требовала срочности, пусть и в ущерб безопасности.
Подкритические массы, собранные вручную, можно было легко и быстро модифицировать и использовать в военных целях. Но к тому времени, когда умер Злотин, такая спешка была ни к чему. Времена Холодной Войны были хоть и беспокойными, но все же не требовали подобных жертв.
В заметке, написанной после несчастного случая, предлагалось, что следующие эксперименты должны проходить с использованием дистанционного управления, а «к закону обратной пропорциональности квадрату расстояния необходимо подходить шире» — к тому, что незначительное увеличение расстояния значительно уменьшает силу излучения.
Подкритичная масса плутония, погубившая Дагляна и Злотина, сначала именовалась как «Руфус», но после этих двух инцидентов ей было дано название «Заряд-демон». В то время как бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, и погубившие десятки тысяч людей, не получили такого внимания и так и остались безымянными.
В этом, возможно, и заключается разница между намеренным и ненамеренным вредом, между ядром атомной бомбы – оружием массового поражения, и ядром, зарезервированным для поля экспериментов.
До инцидента руководство Лос Аламоса планировало отослать ядро на атолл Бикини в Маршалловых островах, и взорвать его более чем перед тысячей наблюдателей (на безопасном расстоянии), в качестве части операции «Перекрестки» — первой послевоенной серии тестов атомной бомбы. (Злотин также хотел отправиться туда и пронаблюдать взрыв; он планировал преподавать в Университете Чикаго, когда цикл тестов подойдет к концу.)
После инцидента, однако, ядро было все еще слишком горячим и радиоактивным для использования. Его собирались взорвать в третьем тесте «Перекрестков», но тест отменили. В итоге ядру все же пришел конец, но в куда более прозаичной форме – летом 1946 года оно было расплавлено и отлито в новую бомбу.
Подкритичная масса плутония, погубившая Дагляна и Злотина, сначала именовалась как «Руфус», но после этих двух инцидентов ей было дано название «Заряд-демон». В то время как бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, и погубившие десятки тысяч людей, не получили такого внимания и так и остались безымянными.
В этом, возможно, и заключается разница между намеренным и ненамеренным вредом, между ядром атомной бомбы – оружием массового поражения, и ядром, зарезервированным для поля экспериментов.
До инцидента руководство Лос Аламоса планировало отослать ядро на атолл Бикини в Маршалловых островах, и взорвать его более чем перед тысячей наблюдателей (на безопасном расстоянии), в качестве части операции «Перекрестки» — первой послевоенной серии тестов атомной бомбы. (Злотин также хотел отправиться туда и пронаблюдать взрыв; он планировал преподавать в Университете Чикаго, когда цикл тестов подойдет к концу.)
После инцидента, однако, ядро было все еще слишком горячим и радиоактивным для использования. Его собирались взорвать в третьем тесте «Перекрестков», но тест отменили. В итоге ядру все же пришел конец, но в куда более прозаичной форме – летом 1946 года оно было расплавлено и отлито в новую бомбу.
Источник:
Я все правильно понял?
Вы знаете, чем занимается ваш сын по вечерам? Тогда, когда он говорит, что пошел на дискотеку, или на рыбалку, или на свидание? Нет, я далек от мысли, что он колется, или пьет портвейн с дружками, или грабит запоздалых прохожих, все это было бы слишком заметно. Но как знать, может, он собирает в сарае ядерный реактор... На въезде в городок Голф-Манор, что в 25 км от Детройта, штат Мичиган, висит большой плакат, на котором аршинными буквами написано: "У нас много детей, но мы их все равно экономим, поэтому, водитель, двигайся осторожней". Предупреждение абсолютно излишнее, поскольку чужие здесь появляются чрезвычайно редко, а местные и так особо не гоняют: на полутора километрах, а именно такова протяженность центральной улицы города, особо не разгонишься. Конечно, сотрудники Агентства по защите окружающей среды (EPA), когда планировали начало зачистки заднего двора частного владения мистера Майкла Поласека и миссис Патти Хан на час ночи, руководствовались вполне разумными соображениями. В такое позднее время жители провинциального городка должны были спать, а поэтому разобрать и вывезти сарай миссис Хан со всем его содержимым можно было, не вызывая лишних вопросов и не создавая паники, которую обычно навевают на гражданское население контейнеры со значком: "Осторожно, радиация!" Но из каждого правила бывают исключения. На этот раз им стала соседка миссис Хан -- Дотти Пеас. Загнав свой автомобиль в гараж, она вышла на улицу и увидела, что во дворе напротив копошатся одиннадцать одетых в радиозащитные серебристые скафандры человек. Взволнованная Дотти, разбудив мужа, заставила его пойти к рабочим и выяснить, чем они там занимаются. Мужчина нашел старшего и потребовал от него объяснений, в ответ на что услышал, что волноваться нет причин, что ситуация находится под контролем, радиационное заражение невелико и опасности для жизни не представляет. Под утро рабочие погрузили в контейнеры последние блоки сарая, сняли верхний слой почвы, погрузили все свое добро на грузовики и покинули место действия. На вопросы соседей миссис Хан и мистер Поласек отвечали, что они и сами не знают, чем вызван такой интерес к их сараю со стороны EPA. Постепенно жизнь в городе вошла в нормальное русло, и, если бы не дотошные журналисты, возможно, так никто бы никогда и не узнал, чем так досадил сотрудникам EPA сарай Патти Хан. До десяти лет Дэвид Хан рос как обычный американский подросток. Его родители, Кен и Патти Хан, были в разводе, Дэвид жил с отцом и его новой женой Кэтти Миссинг недалеко от Голф-Манора, в городке Клинтон. По выходным Дэвид ездил в Голф-Манор к матери. У той были свои проблемы: ее новый избранник сильно пил, а поэтому ей было особо не до сына. Пожалуй, единственным человеком, кто сумел понять душу подростка, оказался его сводный дед, отец Кэтти, который и подарил юному бойскауту на десятилетний юбилей толстую "Золотую книгу химических экспериментов". Книга была написана простым языком, в ней в доступной форме рассказывалось, как оборудовать домашнюю лабораторию, как сделать искусственный шелк, как получить спирт и так далее. Дэвид настолько увлекся химией, что уже спустя два года принялся за отцовские институтские учебники. Родители были рады новому увлечению сына. Между тем Дэвид соорудил в своей спальне весьма приличную химическую лабораторию. Мальчик взрослел, эксперименты становились все смелее, в тринадцать лет он уже свободно изготовлял порох, а в четырнадцать дорос до нитроглицерина. К счастью, сам Дэвид при экспериментах с последним почти не пострадал. Зато спальня была разрушена практически полностью: окна вылетели, встроенный шкаф вмят в стену, обои и потолок безнадежно испорчены. В качестве наказания отец подверг Дэвида порке, а лабораторию, или, вернее, то, что от нее осталось, пришлось перенести в подвал. Тут мальчик развернулся вовсю. Тут его уже никто не контролировал, тут он мог ломать, взрывать и крушить столько, сколько требовалось его химической душе. Карманных денег на эксперименты уже не хватало, и мальчик начал зарабатывать средства сам. Он мыл посуду в бистро, работал на складе, в бакалейном магазине. Между тем взрывы в подвале происходили все чаще, а мощность их все росла. Во имя спасения дома от уничтожения Дэвиду был поставлен ультиматум: или он переходит к менее опасным опытам, или его подвальная лаборатория будет уничтожена. Угроза сработала, и семья целый месяц жила спокойной жизнью. Пока однажды поздним вечером дом не сотряс мощный взрыв. Кен бросился в подвал, где и обнаружил сына, лежащего без сознания с опаленными бровями. Взорвался брикет красного фосфора, который Дэвид пытался раскрошить с помощью отвертки. С этого момента всякие опыты в пределах отцовской собственности были категорически запрещены. Однако у Дэвида оставалась еще запасная лаборатория, оборудованная в сарае у мамы, в Голф-Маноре. В ней и развернулись основные события. Сейчас отец Дэвида говорит, что во всем виноваты бойскаутизм и непомерное честолюбие сына. Он во что бы то ни стало желал получить высший знак отличия -- Бойскаутского Орла. Однако для этого, по правилам, нужно было заработать 21 специальный знак отличия, одиннадцать из которых даются за обязательные навыки (умение оказать первую помощь, знание основных законов сообщества, умение развести костер без спичек и так далее), а десять -- за достижения в любых, выбранных самим скаутом, областях. 10 мая 1991 года четырнадцатилетний Дэвид Хан сдал своему скаутмастеру Джо Ауито написанную им для получения очередного значка отличия брошюру, посвященную проблемам ядерной энергетики. При ее подготовке Дэвид обращался за помощью в компанию "Вестингауз электрик" и Американское ядерное общество, в Электрический институт Эдисона, а также в компании, занимающиеся управлением атомными электростанциями. И везде встречал самое горячее понимание и искреннюю поддержку. В качестве дополнения к брошюре была приложена модель ядерного реактора, сделанная из алюминиевой пивной банки, одежной вешалки, соды, кухонных спичек и трех мусорных пакетов. Однако все это для кипящей души юного бойскаута с выраженными ядерными наклонностями казалось слишком мелким, и поэтому следующим этапом своей работы он выбрал строительство настоящего, только небольшого, ядерного реактора. Пятнадцатилетний Дэвид решил для начала построить реактор, превращающий уран-235 в уран-236. Для этого ему требовалось совсем немного, а именно -- добыть некоторое количество собственно 235-го урана. Для начала мальчик составил список организаций, которые могли бы ему помочь в его начинаниях. В него вошли Министерство энергетики, Американское ядерное общество, Комиссия по ядерному урегулированию, Электрический институт Эдисона, Атомный индустриальный форум и так далее. Дэвид писал по двадцать писем в день, в которых, представляясь преподавателем физики из Высшей школы в Чиппеве-Валли, просил оказать ему информационную помощь. В ответ он получил просто тонны информации. Правда, большая часть ее оказалась совершенно бесполезной. Так, организация, на которую мальчик возлагал самые большие надежды, Американское ядерное общество, прислало ему книжку комиксов "Goin. Реакция расщепления", в которой Альберт Эйнштейн говорил: "Я -- Альберт. Und сегодня ve проведем реакция расщепления ядра. Ich не иметь в виду ядро пушки, ich говорить про ядро атома..." Однако в этом списке оказались и организации, оказавшие юному ядерщику поистине неоценимые услуги. Начальник отдела производства и распределения радиоизотопов Комиссии по ядерному урегулированию Дональд Эрб сразу проникся к "профессору" Хану глубокой симпатией и вступил с ним в длительную научную переписку. Довольно много информации "учитель" Хан получил из обычной прессы, которую он завалил вопросами типа: "Расскажите, пожалуйста, как производится такое-то вещество?" Уже спустя неполных три месяца Дэвид имел в своем распоряжении список, состоявший из 14 необходимых изотопов. Еще месяц ушел на то, чтобы выяснить, где эти изотопы можно найти. Как оказалось, америций-241 применялся в дымовых датчиках, радий-226 -- в старых часах со светящимися стрелками, уран-235 -- в черной руде, а торий-232 -- в сетках-рассекателях газовых фонарей. Начать Дэвид решил с америция. Первые дымовые датчики он украл ночью из палаты бойскаутского лагеря в то время, когда остальные мальчики отправились в гости к жившим неподалеку девочкам. Однако десяти датчиков для будущего реактора было крайне мало, и Дэвид вступил в переписку с компаниями-производителями, одна из которых согласилась продать настырному "педагогу" для лабораторных работ сто бракованных приборов по цене $1 за штуку. Мало было датчики получить, надо было еще понять, где у них там америций находится. Для того чтобы получить ответ на этот вопрос, Дэвид связался с другой фирмой и, представившись директором строительной компании, сказал, что он хотел бы заключить договор на поставку крупной партии датчиков, но ему рассказали, что при его производстве используется радиоактивный элемент, и теперь он боится, что радиация "просочится" наружу. В ответ на это милая девушка из отдела по работе с клиентами сообщила, что, да, радиоактивный элемент в датчиках присутствует, но "...для тревоги причин нет, так как каждый элемент запакован в специальную, устойчивую к коррозии и повреждениям золотую оболочку". Извлеченный из датчиков америций Дэвид поместил в свинцовый корпус с крошечным отверстием в одной из стенок. По замыслу создателя, из этого отверстия должны были выходить альфа-лучи, являющиеся одним из продуктов распада америция-241. Альфа-лучи, как известно, представляют собой поток нейтронов и протонов. Для того чтобы отфильтровать последние, Дэвид поставил перед отверстием лист алюминия. Теперь алюминий поглощал протоны и давал на выходе относительно чистый нейтронный луч. Для дальнейшей работы ему требовался уран-235. Сначала мальчик решил найти его самостоятельно. Он исходил со счетчиком Гейгера в руках все ближайшие окрестности, надеясь найти хоть что-нибудь, напоминающее черную руду, однако самое большое, что ему удалось отыскать, это пустой контейнер, в котором когда-то эту руду перевозили. И юноша опять взялся за перо. На этот раз он связался с представителями чешской фирмы, занимавшейся продажей небольших партий урансодержащих материалов. Фирма незамедлительно выслала "профессору" несколько образцов черной руды. Дэвид же незамедлительно раздолбил образцы в пыль, которую затем, в надежде выделить чистый уран, растворил в азотной кислоте. Полученный раствор Дэвид пропустил через кофейный фильтр, надеясь, что куски нерастворенной руды осядут в его недрах, в то время как уран пройдет через него свободно. Но тут его постигло жуткое разочарование: как оказалось, он несколько переоценил способность азотной кислоты растворять уран, и весь необходимый металл остался в фильтре. Что делать дальше, мальчик не знал. Однако он не стал отчаиваться и решил попытать счастья с торием-232, который потом, с помощью той же нейтронной пушки, планировал превратить в уран-233. На складе уцененных товаров он купил около тысячи ламповых сеток-рассекателей, которые паяльной лампой пережег в золу. Затем он на тысячу долларов накупил литиевых батареек, кусачками извлек из них собственно литий, смешал его с золой и нагрел в пламени паяльной лампы. В результате литий отобрал из золы кислород, а Дэвид получил торий, уровень очистки которого в 9000 раз превышал уровень его содержания в природных рудах и в 170 раз -- уровень, который требовал лицензирования от Комиссии по ядерному урегулированию. Теперь оставалось только направить нейтронный луч на торий и ждать, когда он превратится в уран. Однако тут Дэвида ждало новое разочарование: мощности его "нейтронной пушки" явно не хватало. Для того чтобы повысить "боеспособность" оружия, нужно было подобрать америцию достойную замену. Например, радий. С ним все было несколько проще: вплоть до конца 60-х светящейся радиевой краской покрывались стрелки часов, автомобильные и самолетные приборы и прочие вещи. И Дэвид отправился в экспедицию по автомобильным свалкам и антикварным магазинам. Как только ему удавалось отыскать что-нибудь люминесцентное, он тут же приобретал эту вещь, благо старые часы много не стоили, и аккуратно соскребал с них краску в специальный пузырек. Работа шла чрезвычайно медленно и могла растянуться на многие месяцы, если бы Дэвиду не помог случай. Как-то, проезжая на своем стареньком "понтиаке-6000" по улице родного городка, он обратил внимание, что смонтированный им на приборной панели счетчик Гейгера внезапно заволновался и заверещал. Недолгие поиски источника радиоактивного сигнала привели его в антикварный магазин миссис Глории Генетт. Тут он нашел старые часы, у которых радиевой краской был закрашен весь циферблат. Заплатив $10, юноша унес часы домой, где и подверг их вскрытию. Результаты превзошли все ожидания: кроме окрашенного циферблата, он нашел спрятанный за задней стенкой часов полный флакончик радиевой краски, по-видимому, оставленный там забывчивым часовщиком. Для того чтобы получить чистый радий, Дэвид использовал сульфат бария. Смешав барий и краску, он расплавил получившийся состав, а расплав опять же пропустил через кофейный фильтр. На этот раз у Дэвида все получилось: барий абсорбировал примеси и застрял в фильтре, в то время как радий прошел через него беспрепятственно. Как и прежде, Дэвид поместил радий в свинцовый контейнер с микроскопическим отверстием, только на пути луча, по совету его старого друга из Комиссии по ядерному урегулированию доктора Эрба, он поставил не алюминиевую пластину, а бериллиевый экран, украденный из школьного кабинета химии. Полученный нейтронный луч он направил на торий и на урановый порошок. Однако если радиоактивность тория понемногу начала расти, то уран оставался без изменений. И тут на помощь шестнадцатилетнему "профессору" Хану вновь пришел доктор Эрб. "Нет ничего удивительного, что в вашем случае ничего не происходит, -- разъяснил он лжепедагогу ситуацию. -- Описанный вами нейтронный луч слишком быстр для урана. В таких случаях для его замедления используются фильтры из воды, дейтерия или, скажем, трития". В принципе Дэвид мог использовать воду, но он счел это компромиссом и пошел по другому пути. Используя прессу, он выяснил, что тритий используется при производстве светящихся прицелов для спортивных ружей, луков и арбалетов. Далее его действия были просты: юноша покупал в спортивных магазинах луки и арбалеты, счищал с них тритиевую краску, нанося вместо нее обычный фосфор, и сдавал товар обратно. Собранным тритием он обработал бериллиевый экран и вновь направил нейтронный поток на урановый порошок, уровень радиации которого уже через неделю значительно вырос. Наступила очередь создания самого реактора. За основу скаут взял модель реактора, используемого при получении оружейного плутония. Дэвид, которому к тому времени было уже семнадцать, решил использовать накопленный материал. Совершенно не заботясь о безопасности, он извлек из своих пушек америций и радий, смешал их с алюминиевым и бериллиевым порошком и завернул "адскую смесь" в алюминиевую фольгу. То, что еще недавно было нейтронным оружием, превратилось теперь в ядро для импровизированного реактора. Получившийся шар он обложил обернутыми также в фольгу чередующимися кубиками с ториевой золой и урановым порошком и сверху обмотал всю конструкцию толстым слоем скотча. Конечно, "реактор" был далек от того, что можно считать "промышленным образцом". Сколь-нибудь ощутимого тепла он не давал, зато его радиационное излучение росло не по дням, а по часам. Вскоре уровень радиации вырос настолько, что дэвидов счетчик начинал тревожно трещать уже в пяти кварталах от дома матери. Только тогда юноша понял, что он собрал в одном месте слишком много радиоактивного материала и с такими играми пора завязывать. Он разобрал свой реактор, сложил торий и уран в ящик для инструментов, радий и америций оставил в подвале, а все сопутствующие материалы решил вывезти на своем "понтиаке" в лес. В 2.40 ночи 31 августа 1994 года в полицию города Клинтон позвонил неизвестный и сообщил, что кто-то, по-видимому, пытается украсть покрышки с чьей-то машины. Оказавшийся этим "кем-то" Дэвид объяснил подъехавшим полицейским, что он просто ждет друга. Полицейских ответ не удовлетворил, и они попросили юношу открыть багажник. Там они обнаружили массу странных вещей: поломанные часы, провода, ртутные выключатели, химические реактивы и около пятидесяти завернутых в фольгу упаковок с неизвестным порошком. Но наибольшее внимание полицейских привлек закрытый на замок ящик. На просьбу открыть его Дэвид ответил, что этого делать нельзя, поскольку содержимое ящика страшно радиоактивно. Радиация, ртутные выключатели, часовые механизмы... Ну какие еще ассоциации могли вызвать эти вещи у офицера полиции? В 3 часа ночи в офис окружной полиции ушла информация о том, что в городе Клинтон штата Мичиган силами местной полиции задержана машина с взрывным устройством, предположительно -- с ядерной бомбой. Прибывшая наутро команда саперов, осмотрев машину, успокоила местное начальство, заявив, что "взрывное устройство" в действительности таковым не является, но тут же повергло его в шок сообщением о том, что в автомобиле обнаружено большое количество радиационно опасных материалов. На допросах Дэвид упорно молчал. Лишь в конце ноября он поведал следствию о тайнах материнского сарая. Все это время отец и мать Дэвида, напуганные мыслями о том, что их дома могут быть конфискованы полицией, занимались уничтожением улик. Сарай был очищен от всякого "мусора" и моментально наполнен овощами. О прежнем его содержимом теперь напоминал только высокий, более чем в 1000 раз превышающий фоновый, уровень радиации. Который и зарегистрировали посетившие его 29 ноября представители ФБР. Спустя почти год после ареста Дэвида представители агентства по охране окружающей среды добились судебного решения о сносе сарая. Его демонтаж и захоронение на свалке радиоактивных отходов в районе Грейт-Солт-Лейка обошлись родителям "радиоактивного бойскаута" в $60 000.
После уничтожения сарая Дэвид впал в глубокую депрессию. Вся его работа пошла, что называется, коту под хвост. Члены его бойскаутского отряда давать ему Орла отказались, заявив, что его опыты вовсе не были полезны людям. Вокруг него царила атмосфера подозрительности и недоброжелательства. Отношения с родителями после уплаты штрафа испортились безнадежно. После окончания Дэвидом колледжа отец поставил сыну новый ультиматум: или он идет служить в Вооруженные силы, или его выгоняют из дому.
Сейчас Дэвид Хан служит сержантом на атомном авианосце ВМФ США "Энтерпрайз". Правда, к ядерному реактору его, в память прошлых заслуг и во избежание возможных неприятностей, близко не подпускают. На полке в его кубрике стоят книжки о стероидах, меланине, генетике, антиоксидантах, ядерных реакторах, аминокислотах и уголовном праве. "Я уверен, что своими опытами отнял у себя не больше пяти лет жизни, -- говорит он изредка посещающим его журналистам. -- Поэтому у меня еще есть время для того, чтобы сделать для людей что-нибудь полезное".
При чем тут бериллиевая сфера? А разве просто рядом с куском плутония находиться безопасно? Я ранее думал, что - вот он плутоний, уран или что там еще из тяжелых, а на тебе нет свинцовых штанов, значит все - трындец
-
автор...промолчу..
https://ru.wikipedia.org/wiki/Малыш_(бомба)https://ru.wikipedia.org/wiki/Малыш_(бомба)
Похожая ситуация и после удара молнией. Попавшее в тело электричество нужно вывести, иначе оно будет мешать жизнедеятельности. Обычно после поражения молнией закапывают в землю, оставляя возможность дышать. В одном из случаев, пострадавший, лёжа в больнице, отмечал значительное улучшение самочувствия, когда подолгу держался за батарею водяного отопления - заземлялся, выводил лишнее электричество из организма.
Форма гибели Злотина очень напоминает вышеописанные сценарии. Нечто попадает в тело и продолжает его разрушать - возможно это тоже тепло в избыточных количествах. Поначалу Злотин на вторые сутки чувствовал себя более-менее терпимо. Но потом самочувствие продолжило ухудшаться вплоть до смерти. Вот если бы это "нечто", попавшее в Злотина в момент излучения, максимально быстро вывести из организма, он бы через месяц был бы здоровым. А так, медицина такой способ лечения не знает. Потому Злотин и умер.
Вот вы и описали то, что нужно вывести. Кучу отмерших клеток вкупе с активным питанием оставшихся. К сожалению такое пока невозможно.
Если быть точным, то про радиацию я знаю поболее тебя.
Речь шла в статье не про радиацию, как таковую, а про то, что внутренние органы получили ОЖОГИ. И именно в свете ожогов я и сделал предположение. А ты побежал самоутверждаться за мой счёт, минусы навешал и радуешься моему "непониманию основ радиации".
"...На первый день всё было в норме. Сразу после беседы с пришедшим из соседней Клиники Психиатрии дежурным специалистом, Рыжик под предлогом «я всё понял, больше не повториться» стал просится домой. К тому же маму на отделение не пустили. Рыжика обнадежили, что всё ещё впереди. Не обманули. Мучения начались со второго дня. Дело в том, что радиация убивает самые быстроделящиеся клетки. Ну например костный мозг и выстилку кишечника. Последняя у нас полностью обновляется за 24 часа. Старый эпителий мы съедаем-перевариваем, а новый за один день наращиваем. Так вот этот процесс у Рыжика притормозился, и пошли язвы, где только можно. Ну Рыжику сразу сделали полный кровеобмен. Сменили его собственную грязную кровь на чистую донорскую. Потом стали колоть лекарства, тяжелые соли связывающие, давай делать разные ферезы да диализы — специальными аппаратами кровь от поступающего из тканей радия чистить. Только поздно уже. Много радиации вывели, но много и осталось. В основном в костях. А в костях у нас кровь делается.
Не заставила эта костная радиация себя долго ждать — стало Рыжиково кроветворение угасать. Потихоньку. При острой лучевой болезни дело совсем по-другому обстоит. Бахнул ядерный взрыв, облучил человека за секунды. Ну костного мозга много передохло. Передохло — кроветворение стало. Но не надолго — после паузы кроветворение медленно восстанавливается. Если успеет восстановиться — выживет человек, здоровым станет. Поэтому и зовут такую болезнь острой. Один раз стукнуло, а остальное отходняк. При радиоактивном заражении тела ситуация прямо-противоположная. Сначала почти никакой реакции нет. А вот дальше — чем больше времени проходит, тем тяжелее ситуация. Идет не восстановление, а постепенное угнетение. В конце-концов или костный мозг совсем перестаёт кровь делать, и тогда каюк. Или же начинает делать вместо нормальных кровяных клеток гемобластозные. Тогда каюк чуть позже, уже от рака крови. То что Рыжику каюк, полевые терапевты не сомневались. Интересен был вопрос «каким образом»?..."
Андрей Ломачинский "Самое глупое самоубийство".
И кроме всего прочего он прям там везде был, со всеми знается- а по факту его никто особо и не знал. Там он от лучевой лечился, сям был, а ни доктора, никто вспомнить такого чела не могут.
Почитайте воспоминания людей ... Сейчас много опубликовано.
Сейчас уже известно по аварии все, и его рассказ ничего общего с правдой не имеет. взять тот же INSAG дополненный.
При чём, примерно 20-25 из них случились, когда переливали растворы, использовавшиеся при обогащении. Растворы, которые, как предполагалось, не должны были содержать опасные количества делящихся материалов.
"Бросился в атаку и залез в кусты, затаившись там." (с) 49-й.
это что за произведение?
Мне больше понравилась сферическая реакция в вакууме. Стоишь на тумбочке и наблюдаешь, как бы чего не вышло. Тут вдруг синяя вспышка. Что ты сделаешь? Ясен пень, побежишь и заберешься на ближайший холм.
Легенды рассказывают, что "При их приближении волк бросился в атаку, и заполз в заросли, затаившись там". Такой способ бросания в атаку был внове даже для опытного вояки Берена, и, поговорив с Тинголом, он просто выставил вокруг охрану."
Загугли покойного С.О.Рокдевятого (он же А.Свиридов) "Звирьмариллион".
Не играйте в Бога))
Просто не играйте в него.
Не решайте кому жить а кому нет - это не вашем понимании.
Но тебя я бы точно пристрелил. Ради спокойного будущего. А то однажды встречу тебя на улице а ты мне такой: "Здрасьте, вы хотите переписать на нас свое имущество и пожертвовать свои органы на нужды церкви?"...
Или закапай рассолом. А лучше - вали проспись, пьянь!
Ваша манера выражаться отражает убожество вашего воспитания. Вы только и можете, что оскорблять и употреблять матерные слова. Поверьте, мне от этого НИЧЕГОШЕНЬКИ не будет и не случится.
Ну вот что ты реально такого мне сделаешь? Ничего!
Потому что для меня ты - не более чем набор букв на экране монитора, и мне плевать на твое мнение и на тебя самого.
До свидания, быдло необразованное!
Всего вам нехорошего!