40894
5
Рассказ оператора, который почти два года прожил у себя на работе, в телецентре «Останкино» .
Про Москву
Я работал оператором в региональной телекомпании, отправил свои видеоработы на федеральный телеканал, и меня пригласили в Москву. Я решил уехать, потому что хотел настоящей работы. Меня не устраивали новости про детские сады, губернатора, я хотел серьёзных вещей — репортёрских расследований, командировок, — хотел всё по-взрослому.
Когда я приехал, на Москву я внимания не обращал. Я сразу окунулся в работу — ездил по всей России: приезжал и уезжал, и так семь лет. Москва мне не нравилась, потому что я до мозга костей провинциал, всё, что шумит-бурлит-движется со скоростью 100 километров в час, меня пугает. Меня пугают очереди, агрессивные люди. В моём городе всё не так. Москва мне представляется в виде оживлённого проспекта с машинами туда-сюда, очень громко, невозможно говорить, огромные расстояния, которые надо постоянно преодолевать. Я так и не смог к этому привыкнуть. Единственное, что меня устраивало, — удобство потребления: магазины, кроссовки, одежда, плазменные телевизоры, всё что угодно и круглосуточно. Я стал лучше одеваться. У меня появилось достаточно денег и даже порой больше чем достаточно. Можно было копить, помогать родственникам. К этому сильно привыкаешь.
Страшнее всего для меня в Москве было представить, что я оказался на улице без денег. Куда идти? Почему-то мне казалось, что можно переночевать в метро. Может быть, мне удалось бы там спрятаться. И потом я слышал такие истории, что можно сесть в вагон, уснуть и проснуться утром, когда в него уже заходят люди. Я рассматривал это как вариант выживания. Допустим, запасной вариант.
Я работал оператором в региональной телекомпании, отправил свои видеоработы на федеральный телеканал, и меня пригласили в Москву. Я решил уехать, потому что хотел настоящей работы. Меня не устраивали новости про детские сады, губернатора, я хотел серьёзных вещей — репортёрских расследований, командировок, — хотел всё по-взрослому.
Когда я приехал, на Москву я внимания не обращал. Я сразу окунулся в работу — ездил по всей России: приезжал и уезжал, и так семь лет. Москва мне не нравилась, потому что я до мозга костей провинциал, всё, что шумит-бурлит-движется со скоростью 100 километров в час, меня пугает. Меня пугают очереди, агрессивные люди. В моём городе всё не так. Москва мне представляется в виде оживлённого проспекта с машинами туда-сюда, очень громко, невозможно говорить, огромные расстояния, которые надо постоянно преодолевать. Я так и не смог к этому привыкнуть. Единственное, что меня устраивало, — удобство потребления: магазины, кроссовки, одежда, плазменные телевизоры, всё что угодно и круглосуточно. Я стал лучше одеваться. У меня появилось достаточно денег и даже порой больше чем достаточно. Можно было копить, помогать родственникам. К этому сильно привыкаешь.
Страшнее всего для меня в Москве было представить, что я оказался на улице без денег. Куда идти? Почему-то мне казалось, что можно переночевать в метро. Может быть, мне удалось бы там спрятаться. И потом я слышал такие истории, что можно сесть в вагон, уснуть и проснуться утром, когда в него уже заходят люди. Я рассматривал это как вариант выживания. Допустим, запасной вариант.
Про съёмные квартиры
Сначала я жил у друзей. Потом снял комнату в Медведково с соседом-алкоголиком, который торговал на Мытищинском рынке, и с сыном сумасшедшей хозяйки. Понять, дома ли этот сын, можно было по характерным звукам игры Warcraft: если слышны дьявольские рёвы и взрывы, значит, Макс дома. Вечером приходил Игорь, пил свои полтора литра пива, беседовал со мной на ночь и ложился спать.
У хозяйки не было передних зубов, сумасшедшая причёска, она напоминала безумную. Она очень любила поговорить и часто заходила в мою комнату без спроса. Я понял, что жить в комнате, которая тебе не принадлежит, — это ещё хуже, чем жить на улице. Как-то сосед-алкоголик исповедался мне, что совершил половой акт с этой хозяйкой, и теперь она предлагает ему сожительство и говорит: «Не нужно больше платить за комнату, живи со мной». Но он, когда протрезвел, понял, что совершил ошибку. В общем, я оттуда сбежал и снял однушку в Королёве за 16 с половиной тысяч.
Мне было жалко денег, и я считал недопустимым отдавать их за эти вонючие квартиры. Я не хотел связываться с квартиродателями, с этими жирными котами. Многие меня поймут, но у многих есть силы и мужество это преодолеть. Они остаются людьми и снимают эти квартиры, обустраивают их, чтобы им было уютно и комфортно. А многие так и живут, понимая, что квартира не их, она так и остаётся неуютной. У меня не было желания вкладывать силы и деньги в чужую, съёмную квартиру. И, как мужчина, я никогда бы себе не позволил найти женщину в Москве и жить в её квартире. Это просто позор.
Идея хостела или общежития была мне симпатична, и я почти уже решился на этот шаг, но потом подумал, что я сильно храплю — вдруг меня подушкой задушат? В армии так и делали. Это называлось «убить тигра». Меня несколько раз «убивали». В общежитиях живут мужики-работяги, они бы меня точно задушили.
Сначала я жил у друзей. Потом снял комнату в Медведково с соседом-алкоголиком, который торговал на Мытищинском рынке, и с сыном сумасшедшей хозяйки. Понять, дома ли этот сын, можно было по характерным звукам игры Warcraft: если слышны дьявольские рёвы и взрывы, значит, Макс дома. Вечером приходил Игорь, пил свои полтора литра пива, беседовал со мной на ночь и ложился спать.
У хозяйки не было передних зубов, сумасшедшая причёска, она напоминала безумную. Она очень любила поговорить и часто заходила в мою комнату без спроса. Я понял, что жить в комнате, которая тебе не принадлежит, — это ещё хуже, чем жить на улице. Как-то сосед-алкоголик исповедался мне, что совершил половой акт с этой хозяйкой, и теперь она предлагает ему сожительство и говорит: «Не нужно больше платить за комнату, живи со мной». Но он, когда протрезвел, понял, что совершил ошибку. В общем, я оттуда сбежал и снял однушку в Королёве за 16 с половиной тысяч.
Мне было жалко денег, и я считал недопустимым отдавать их за эти вонючие квартиры. Я не хотел связываться с квартиродателями, с этими жирными котами. Многие меня поймут, но у многих есть силы и мужество это преодолеть. Они остаются людьми и снимают эти квартиры, обустраивают их, чтобы им было уютно и комфортно. А многие так и живут, понимая, что квартира не их, она так и остаётся неуютной. У меня не было желания вкладывать силы и деньги в чужую, съёмную квартиру. И, как мужчина, я никогда бы себе не позволил найти женщину в Москве и жить в её квартире. Это просто позор.
Идея хостела или общежития была мне симпатична, и я почти уже решился на этот шаг, но потом подумал, что я сильно храплю — вдруг меня подушкой задушат? В армии так и делали. Это называлось «убить тигра». Меня несколько раз «убивали». В общежитиях живут мужики-работяги, они бы меня точно задушили.
×
Про жизнь на работе
Телецентр — это огромный дом. Что он станет моим настоящим домом, я тогда не догадывался. Я долго не мог привыкнуть к коридорам, в которых ты просто можешь потеряться, к тому, что офисы нашей компании были на разных этажах. Кто бы мог подумать, что потом я буду знать там каждый закоулок.
Большую часть времени — 20-23 дня в месяц — я проводил в командировках. В общем-то, я брал их умышленно. В какой-то момент я подумал, что недопустимо снимать дорогую квартиру, чтобы жить в ней всего 10 дней в месяц. Я плотно работал с одной программой, мы сдружились, и я завладел ключом от их редакции. Я стал незаметно приходить туда после того, как все уходили. Там был хороший диван, можно было в полный рост на нём разместиться, и ничего не болело. Я подумал, что как-нибудь смогу справиться без квартиры.
Я слышал, что в Останкино живёт какое-то количество людей. Я знал по крайней мере две истории: про охранника, который якобы даже расстилал кровать или раскладушку на месте работы, и про ещё одного оператора, который жил в другой редакции. Про него мне рассказал корреспондент, который его заметил, сказал совершенно спокойно, не придавая большого значения. Не знаю, какое количество времени они провели в телецентре, но мой рекорд не побьёт никто. Я прожил в Останкино почти два года.
Поначалу я чувствовал себя героем-исследователем. Я вдруг ощутил азарт от того, что мне больше не нужно тратить на квартиру деньги, что все эти деньги будут доставаться только мне. А цена вопроса — какое-то неудобство. Я был счастлив, что теперь могу безболезненно посылать большую сумму денег своей младшей сестре, которая уехала учиться в Европу. Семья не знала, что я так жил, да я бы и не хотел: это же позор. Им не нужны такие жертвы. Они бы не смогли спокойно спать.
Днём коллеги приходили на работу, сидели за компьютерами, пили кофе, обсуждали новости, проводили планёрки, а ночью приходил я. У меня был бесплатный интернет, кулер с холодной и горячей водой, чайник, диван и иногда оставались печеньки. Там был даже спальный мешок, но я им не пользовался.
Телецентр — это огромный дом. Что он станет моим настоящим домом, я тогда не догадывался. Я долго не мог привыкнуть к коридорам, в которых ты просто можешь потеряться, к тому, что офисы нашей компании были на разных этажах. Кто бы мог подумать, что потом я буду знать там каждый закоулок.
Большую часть времени — 20-23 дня в месяц — я проводил в командировках. В общем-то, я брал их умышленно. В какой-то момент я подумал, что недопустимо снимать дорогую квартиру, чтобы жить в ней всего 10 дней в месяц. Я плотно работал с одной программой, мы сдружились, и я завладел ключом от их редакции. Я стал незаметно приходить туда после того, как все уходили. Там был хороший диван, можно было в полный рост на нём разместиться, и ничего не болело. Я подумал, что как-нибудь смогу справиться без квартиры.
Я слышал, что в Останкино живёт какое-то количество людей. Я знал по крайней мере две истории: про охранника, который якобы даже расстилал кровать или раскладушку на месте работы, и про ещё одного оператора, который жил в другой редакции. Про него мне рассказал корреспондент, который его заметил, сказал совершенно спокойно, не придавая большого значения. Не знаю, какое количество времени они провели в телецентре, но мой рекорд не побьёт никто. Я прожил в Останкино почти два года.
Поначалу я чувствовал себя героем-исследователем. Я вдруг ощутил азарт от того, что мне больше не нужно тратить на квартиру деньги, что все эти деньги будут доставаться только мне. А цена вопроса — какое-то неудобство. Я был счастлив, что теперь могу безболезненно посылать большую сумму денег своей младшей сестре, которая уехала учиться в Европу. Семья не знала, что я так жил, да я бы и не хотел: это же позор. Им не нужны такие жертвы. Они бы не смогли спокойно спать.
Днём коллеги приходили на работу, сидели за компьютерами, пили кофе, обсуждали новости, проводили планёрки, а ночью приходил я. У меня был бесплатный интернет, кулер с холодной и горячей водой, чайник, диван и иногда оставались печеньки. Там был даже спальный мешок, но я им не пользовался.
Сначала у меня было хорошее место с диваном, потом я переехал в другую редакцию. Я дружил с руководителем программы (спасибо ему), и он дал мне ключ от своего кабинета. У меня появилась своя личная комната, но диван в ней был неудобным. Приходилось подставлять стулья, чтобы вытянуть ноги, и спина от этого часто болела. Утром включалась принудительная вентиляция. От неё было холодно, она сильно шумела. До туалета бежать далеко, а утром, как правило, хочется, особенно если промёрзнешь.
Я придумал для себя правила и сначала их соблюдал. Во-первых, чтобы проникнуть в своё жилище, я делал ход конём: как и все, я уходил с работы, но потом возвращался в телецентр через отдельный вход, где не такое интенсивное движение. Коридоров было достаточно, и у меня был свой маршрут: я шёл в обход тайными коридорами, чтобы добраться до своей кельи. Неудобство было в том, что на этом же этаже была программа, которая дневала и ночевала на работе, и мне приходилось лавировать между ними.
Там длиннющий коридор: одна редакция уже закрыта (мне нужно туда попасть), а в другой кипит работа, и там меня тоже уже все знают. Я шёл уверенно к своей двери. Если никто не шёл мне навстречу, я свободно проникал в свою комнату. Если кто-то появлялся и замечал меня (что здесь делает оператор в 11 вечера?), я просто проходил мимо, и потом снова делал такой же заход. Вечером было не такое интенсивное движение, а по субботам у них был дедлайн, и они носились как угорелые. Но субботу я мог провести и в другом месте.
Я скрывался параноидально. Я не мог выйти из комнаты до тех пор, пока не убедился, что шум в коридоре стих. Я надевал пуховик зимой, делая вид, что ухожу с работы, чтобы спуститься купить воды. Я приходил в пуховике, хотя шёл с шестого этажа.
Я придумал для себя правила и сначала их соблюдал. Во-первых, чтобы проникнуть в своё жилище, я делал ход конём: как и все, я уходил с работы, но потом возвращался в телецентр через отдельный вход, где не такое интенсивное движение. Коридоров было достаточно, и у меня был свой маршрут: я шёл в обход тайными коридорами, чтобы добраться до своей кельи. Неудобство было в том, что на этом же этаже была программа, которая дневала и ночевала на работе, и мне приходилось лавировать между ними.
Там длиннющий коридор: одна редакция уже закрыта (мне нужно туда попасть), а в другой кипит работа, и там меня тоже уже все знают. Я шёл уверенно к своей двери. Если никто не шёл мне навстречу, я свободно проникал в свою комнату. Если кто-то появлялся и замечал меня (что здесь делает оператор в 11 вечера?), я просто проходил мимо, и потом снова делал такой же заход. Вечером было не такое интенсивное движение, а по субботам у них был дедлайн, и они носились как угорелые. Но субботу я мог провести и в другом месте.
Я скрывался параноидально. Я не мог выйти из комнаты до тех пор, пока не убедился, что шум в коридоре стих. Я надевал пуховик зимой, делая вид, что ухожу с работы, чтобы спуститься купить воды. Я приходил в пуховике, хотя шёл с шестого этажа.
В шесть утра (мне даже не нужен был будильник) азиатка-уборщица врывалась и начинала наводить порядок: подметала, меняла мусорное ведро. Мне поначалу было стыдно, а потом я даже стал с ней здороваться. Это была одна и та же женщина лет 45–50, она была очень любезна. Однажды под утро сквозь сон я почувствовал, что кто-то меня теребит за ногу. Я вскочил, смотрю — она. Стоит с листком бумаги и говорит мне так ласково: «А вас качество уборки устраивает?» Я сказал: «Конечно, конечно». Она сказала: «Ну тогда распишитесь, пожалуйста». Я уже спросонок хотел было свою фамилию вписать, а потом опомнился и стал судорожно вспоминать имя босса. Я думал, может, позвонить руководителю и спросить, но испугался: вдруг не стоит брать на себя такую ответственность.
Меня стали смущать азиатские уборщицы. Они ведь прекрасно понимали, что я там живу. Они были тихими наблюдателями. Я часто проходил мимо их комнаты, в которой они хранили свои ведра-швабры и где тусовались. И когда я проходил, они, сука, обязательно хихикали. Я думал, что они хихикают надо мной. Хотя им вообще было насрать, потому что они сами такие же спартанцы, как и я. Но наверняка они смеялись надо мной, потому что я всё-таки мужик.
Мои самые близкие друзья, коллеги по работе, конечно, знали, как я живу, и в принципе меня никто не ********** (издевался). Они, в общем-то, не относились ко мне брезгливо, я не становился для них фриком. Они говорили: «Я бы так не смог». Кто-то говорил: «Нет, чувак, мне нужна постель. Если мне осталось три часа, я всё равно поеду домой, посплю дома в кровати и вернусь утром на работу, даже если мне ехать в *****-Кукуево».
В телецентре есть культовое место — «Cafemax». Все, у кого перекур во время ночной работы, одни и те же люди, начиная с 10–11 вечера, спускаются в это кафе. Там был некий Александр, такой нарратор, который озвучивает сюжеты НТВ и «Первого канала». Он всегда пил виски с колой. И он как-то мне признался, оглядывая это кафе: «Это мой офис». Он говорил, что это его рабочее место, потому что между озвучаниями он приходит сюда, берёт виски с колой и пьёт. И это происходит ежедневно, кроме субботы и воскресенья. В пятницу и субботу там был аншлаг, в воскресенье ночью было спокойно. Самое прекрасное время — 6–8 утра, после пересменки и уборки. В кафе ещё не прокурено, и до 10–11 можно там тусоваться.
Между съёмками я сидел в «Максе» и ждал, когда за мной придут или мне позвонят и скажут: «Надо ехать!» Это значит, что там труп или пожар или какое-то ещё стихийное бедствие. Знакомые стали часто там меня замечать. И стали такие шуточки появляться: «Ты че здесь, живёшь, что ли?», — а я говорю: «Ну конечно, мы же все живём на работе». — «Ну да, ну да».
Про телецентр
Телецентр — это целый город, где можно жить: там есть столовые, кофейни, продуктовый магазин, бар, ларьки. Я там завтракал, обедал и ужинал, ещё и ночью можно было поесть. Была такая кафешка у 17-го подъезда, где готовили классную яичницу. На завтрак я всегда брал себе яичницу, апельсиновый сок и кофе, там же курил.
Телецентр — это огромный поток людей, огромные пространства, где можно было раствориться. И я растворялся. Если это был выходной день и мне некуда было идти, я мог уйти в другой конец телецентра и посидеть в Wi-Fi-зоне. C понедельника по пятницу я вообще не выходил из телецентра, выходил только когда выезжал на съёмки. Я возвращался в телецентр, и у меня всё было: большой плазменный телевизор, друзья, Wi-Fi, свой гаджет. Что ещё нужно холостяку? Женщина? Сексуальная жизнь у меня была только в командировках.
Мои самые близкие друзья, коллеги по работе, конечно, знали, как я живу, и в принципе меня никто не ********** (издевался). Они, в общем-то, не относились ко мне брезгливо, я не становился для них фриком. Они говорили: «Я бы так не смог». Кто-то говорил: «Нет, чувак, мне нужна постель. Если мне осталось три часа, я всё равно поеду домой, посплю дома в кровати и вернусь утром на работу, даже если мне ехать в *****-Кукуево».
В телецентре есть культовое место — «Cafemax». Все, у кого перекур во время ночной работы, одни и те же люди, начиная с 10–11 вечера, спускаются в это кафе. Там был некий Александр, такой нарратор, который озвучивает сюжеты НТВ и «Первого канала». Он всегда пил виски с колой. И он как-то мне признался, оглядывая это кафе: «Это мой офис». Он говорил, что это его рабочее место, потому что между озвучаниями он приходит сюда, берёт виски с колой и пьёт. И это происходит ежедневно, кроме субботы и воскресенья. В пятницу и субботу там был аншлаг, в воскресенье ночью было спокойно. Самое прекрасное время — 6–8 утра, после пересменки и уборки. В кафе ещё не прокурено, и до 10–11 можно там тусоваться.
Между съёмками я сидел в «Максе» и ждал, когда за мной придут или мне позвонят и скажут: «Надо ехать!» Это значит, что там труп или пожар или какое-то ещё стихийное бедствие. Знакомые стали часто там меня замечать. И стали такие шуточки появляться: «Ты че здесь, живёшь, что ли?», — а я говорю: «Ну конечно, мы же все живём на работе». — «Ну да, ну да».
Про телецентр
Телецентр — это целый город, где можно жить: там есть столовые, кофейни, продуктовый магазин, бар, ларьки. Я там завтракал, обедал и ужинал, ещё и ночью можно было поесть. Была такая кафешка у 17-го подъезда, где готовили классную яичницу. На завтрак я всегда брал себе яичницу, апельсиновый сок и кофе, там же курил.
Телецентр — это огромный поток людей, огромные пространства, где можно было раствориться. И я растворялся. Если это был выходной день и мне некуда было идти, я мог уйти в другой конец телецентра и посидеть в Wi-Fi-зоне. C понедельника по пятницу я вообще не выходил из телецентра, выходил только когда выезжал на съёмки. Я возвращался в телецентр, и у меня всё было: большой плазменный телевизор, друзья, Wi-Fi, свой гаджет. Что ещё нужно холостяку? Женщина? Сексуальная жизнь у меня была только в командировках.
Останкино — это огромная махина, которая работает и днём и ночью. Если ночью по коридору идёт человек, значит, он здесь работает. Утром я шёл умываться в туалет и мыл мылом голову. Тут же мог пристроиться человек с бритвой. У него, может быть, только что закончилась ночная смена, и он мог бриться, умываться, чистить зубы. Это нормально. Это ночные технические работники телецентра, и им в голову не могло прийти, что я — житель.
Вопрос гигиены был немаловажным. Первый год у меня был абонемент в спортзал, я тогда ещё занимался спортом и был полноценным человеком. Этот спортзал находился буквально через дорогу, и я ходил туда мыться.
Грязные вещи я брал в командировку, стирал их в гостиницах. Командировки были по две недели, поэтому получалось, что я брал с собой всю одежду: две пары брюк, свитер, три-четыре футболки и нижнее бельё. Главное неудобство — отсутствие постельного белья и возможности раздеться, чтобы тело отдохнуло. Я спал в одежде. Я не стелил бельё, потому что боялся, что меня кто-то застигнет врасплох. Срочная командировка, срочный репортаж, заходят, а я там в трусах и в шёлковом бельё. Это недопустимо.
Когда абонемент в спортзал закончился, я открыл для себя чудесную душевую в телецентре за 250 рублей — мужской душ. Я очень часто видел в Останкино людей, которые идут по вечерам в шлёпанцах, в шортах, в футболке и с пакетом. Я думал, куда они всё-таки ходят. На первом этаже есть салон «Русский силуэт», и в нём полный комплекс услуг: солярий, парикмахерская, маникюр и душ. Реклама душа появилась, видимо, после того, как я стал туда часто ходить. Он работал с понедельника по пятницу. В субботу-воскресенье было, конечно, тяжело. Я ждал с нетерпением понедельника и бежал туда к открытию к 10 утра, и меня уже встречали. В телецентре кроме этого коммерческого душа был ещё и бесплатный, но я не знал где он, и вряд ли меня бы туда пустили.
Вопрос гигиены был немаловажным. Первый год у меня был абонемент в спортзал, я тогда ещё занимался спортом и был полноценным человеком. Этот спортзал находился буквально через дорогу, и я ходил туда мыться.
Грязные вещи я брал в командировку, стирал их в гостиницах. Командировки были по две недели, поэтому получалось, что я брал с собой всю одежду: две пары брюк, свитер, три-четыре футболки и нижнее бельё. Главное неудобство — отсутствие постельного белья и возможности раздеться, чтобы тело отдохнуло. Я спал в одежде. Я не стелил бельё, потому что боялся, что меня кто-то застигнет врасплох. Срочная командировка, срочный репортаж, заходят, а я там в трусах и в шёлковом бельё. Это недопустимо.
Когда абонемент в спортзал закончился, я открыл для себя чудесную душевую в телецентре за 250 рублей — мужской душ. Я очень часто видел в Останкино людей, которые идут по вечерам в шлёпанцах, в шортах, в футболке и с пакетом. Я думал, куда они всё-таки ходят. На первом этаже есть салон «Русский силуэт», и в нём полный комплекс услуг: солярий, парикмахерская, маникюр и душ. Реклама душа появилась, видимо, после того, как я стал туда часто ходить. Он работал с понедельника по пятницу. В субботу-воскресенье было, конечно, тяжело. Я ждал с нетерпением понедельника и бежал туда к открытию к 10 утра, и меня уже встречали. В телецентре кроме этого коммерческого душа был ещё и бесплатный, но я не знал где он, и вряд ли меня бы туда пустили.
Про одиночество
Было время, когда я испытывал жуткую паранойю, мне казалось, что за мной следят из-за каждого угла. Я думал, что везде камеры, даже там, где их нет, что все они направлены на меня. Я захожу в лифт — там тоже камеры. Кто-то, наверное, где-то сидит в службе безопасности телецентра и отслеживает мою траекторию и знает, что я здесь живу, но не выдаёт себя. Но я был знаком кое с кем из охранников, с которыми мы весело проводили время в кафе, и у меня была обратная связь — от них я знал, что за мной никто не следит. Они не говорили: «О! А мы тебя знаем, ты здесь живёшь». И я успокаивался.
Я слышал жуткие истории о том, что телецентр стоит на кладбище, и что в телецентре живут три призрака: старушка, которая якобы предупреждала о пожаре на телебашне, призрак рыжей собаки, который жил в подземном переходе между одним телецентром (АСК-3) и другим (АСК-1), и какой-то белый дым.
Когда идёшь по подземному переходу или по длинному коридору, ты видишь коридор от начала до конца. Я пытался вглядываться, может, я действительно что-то увижу. Двенадцатый этаж для меня был запретной зоной, там было вообще жутко — там и видели призрак. Я всё время думал об этом, одиночество породило во мне кучу параноидальных страхов. Когда идёшь и слышишь только свои шаги, хочется оглянуться, может, кто-то там сзади. Оглядываешься – никого. Идёшь и запираешься в своей комнате и понимаешь: вокруг — огромное пространство и никого кроме тебя, и как-то страшно становится, как в фильме «Сияние» Кубрика.
В последние четыре месяца у меня развилась депрессия. Постепенно все интересные проекты закрылись, и я остался без командировок, один на один с криминальными новостями, один на один с телецентром. Конечно, это был для меня позор из позоров. Я — мужчина за тридцать. Для мужчины моего возраста уже недопустимо попадать в такие ситуации. Мне стыдно было признаться в себе, что я опустился. Я должен был приложить усилия, чтобы заработать себе на жильё, чтобы, извините, не вонять, не быть мятым и нормально отдыхать.
Я много думал о людях, которые живут на улице, о том, что заставляет их туда идти. Мне казалось, что я уже близок к ним, потому что решился на эту авантюру, появилась какая-то апатия, которая уже не давала мне подумать о том, что надо жить как человек. Можно сказать, что я балансировал между человеком и бомжом.
Начались проблемы со здоровьем: с пищеварением, с желудком, надо было идти в больницу. Я не знал, что делать дальше со своей жизнью: жить в телецентре или снимать квартиру, работать на телевидении или в нормальной компании, что делать со здоровьем. Я подумал: «А что дальше?» Работа для меня — это наркотик. Я сейчас страдаю от того, что принял решение уволиться. Я же оператор, который должен ездить в командировки и снимать репортажи. Сейчас такой возможности нет.
У меня была своя команда. Мы долго работали вместе, затем я стал жить в этой программе в буквальном смысле слова. А потом моей программы не стало. Не стало программы — не стало и жилья. Я уехал домой.
Было время, когда я испытывал жуткую паранойю, мне казалось, что за мной следят из-за каждого угла. Я думал, что везде камеры, даже там, где их нет, что все они направлены на меня. Я захожу в лифт — там тоже камеры. Кто-то, наверное, где-то сидит в службе безопасности телецентра и отслеживает мою траекторию и знает, что я здесь живу, но не выдаёт себя. Но я был знаком кое с кем из охранников, с которыми мы весело проводили время в кафе, и у меня была обратная связь — от них я знал, что за мной никто не следит. Они не говорили: «О! А мы тебя знаем, ты здесь живёшь». И я успокаивался.
Я слышал жуткие истории о том, что телецентр стоит на кладбище, и что в телецентре живут три призрака: старушка, которая якобы предупреждала о пожаре на телебашне, призрак рыжей собаки, который жил в подземном переходе между одним телецентром (АСК-3) и другим (АСК-1), и какой-то белый дым.
Когда идёшь по подземному переходу или по длинному коридору, ты видишь коридор от начала до конца. Я пытался вглядываться, может, я действительно что-то увижу. Двенадцатый этаж для меня был запретной зоной, там было вообще жутко — там и видели призрак. Я всё время думал об этом, одиночество породило во мне кучу параноидальных страхов. Когда идёшь и слышишь только свои шаги, хочется оглянуться, может, кто-то там сзади. Оглядываешься – никого. Идёшь и запираешься в своей комнате и понимаешь: вокруг — огромное пространство и никого кроме тебя, и как-то страшно становится, как в фильме «Сияние» Кубрика.
В последние четыре месяца у меня развилась депрессия. Постепенно все интересные проекты закрылись, и я остался без командировок, один на один с криминальными новостями, один на один с телецентром. Конечно, это был для меня позор из позоров. Я — мужчина за тридцать. Для мужчины моего возраста уже недопустимо попадать в такие ситуации. Мне стыдно было признаться в себе, что я опустился. Я должен был приложить усилия, чтобы заработать себе на жильё, чтобы, извините, не вонять, не быть мятым и нормально отдыхать.
Я много думал о людях, которые живут на улице, о том, что заставляет их туда идти. Мне казалось, что я уже близок к ним, потому что решился на эту авантюру, появилась какая-то апатия, которая уже не давала мне подумать о том, что надо жить как человек. Можно сказать, что я балансировал между человеком и бомжом.
Начались проблемы со здоровьем: с пищеварением, с желудком, надо было идти в больницу. Я не знал, что делать дальше со своей жизнью: жить в телецентре или снимать квартиру, работать на телевидении или в нормальной компании, что делать со здоровьем. Я подумал: «А что дальше?» Работа для меня — это наркотик. Я сейчас страдаю от того, что принял решение уволиться. Я же оператор, который должен ездить в командировки и снимать репортажи. Сейчас такой возможности нет.
У меня была своя команда. Мы долго работали вместе, затем я стал жить в этой программе в буквальном смысле слова. А потом моей программы не стало. Не стало программы — не стало и жилья. Я уехал домой.
Источник:
Ссылки по теме:
- Смешной демотиватор от zubrilov за 07.03.2012 №105510
- Пожар в телецентре Останкино (8 фото + 2 видео)
- Юмор прикол
- Как строили Останкинскую телебашню (18 фото)
- В Америке разбили ультра-рариретный спорткар (1 фото)
У меня был случай, когда меня направили в командировку в один из южных городов нашей родины. Я поехал на машине-джип. Приехал. Устроился. Потом я понял. что платить 2000 рублей в сутки и при этом жить вдалеке от моря, а приходить только спать меня не устраивало.
Я нашёл отличное место с красивым видом и рядом с морем. Ночевал в машине, разложив задние сиденья у меня получалась отличная кровать. Компьютер есть, радио есть. Туалет, пляж и душ я использовал ближайшего санатория. Просто я заметил, что гости санатория пользуются полотенцами синего цвета, как пропусками, небрежно набросив их на плечо. Я тоже нашел похожее и с этого момента вообще перестал отличаться от жителей санатория.Пользовался всеми благами цивилизации. Вечером сидел на лавочки и под крик фазанов читал журнал, а утром купался на отличном пляже!
Можно было даже в столовую ходить. Но это уже стрёмно.
Прожил так счастливых две недели!
Но вариант остаться с хорошей работой и ничего больше..... Близок к нулю.
Была у меня работа которой я себя чувствовал Стивом Джобсом, каждая ступенька шла к далёкому идеалу и на этот идеал ни кто не покушался, все просто не верили и завидовали достигнутому. Спонсоры, поддержка руководства, привлечение кадров, слияние компаний и неожиданно фантастическо мощный выхлоп, который меня обрадовал и тут же всё и похоронил. Идея с результатами обогнали время, мне дали трёхкомнатную и попросили найти себе другое направление работы. Семья, дача и и машина приложились. Теперь я струна лежащая а пакетике, но по прежнему помнящая тот бешенный темп жизни.
"Единственное, что меня устраивало, — удобство потребления: магазины, кроссовки, одежда, плазменные телевизоры, всё что угодно и круглосуточно. Я стал лучше одеваться. У меня появилось достаточно денег и даже порой больше чем достаточно. Можно было копить, помогать родственникам."
"Я был счастлив, что теперь могу безболезненно посылать большую сумму денег своей младшей сестре, которая уехала учиться в Европу. Семья не знала, что я так жил, да я бы и не хотел: это же позор."
Все дело в деньгах - как ни старается автор обойти эту тему.
Потом, как говорится, "попал в струю" и за полгода заработал на трешку в центре.
Во-вторых: слова "честно" или "нечестно" не употреблялись. Не надо додумывать того, чего я не говорил.
В третьих: не имею привычки считать деньги в чужом кармане, предпочитаю свои зарабатывать. Чего и Вам советую.
Я знаю точно, что банки он не грабил, людей не убивал и не кидал. И мне этого достаточно.
И это было, для сведения, в девяностые, когда капиталы на той же спекуляции за месяц делались.
Не надо п-деть, если не знаешь. Иначе всегда есть вариант "как в лужу пукнуть".
Достала эта совковая зависть. Чуть что- сразу нечестно. Ты задницу от стула оторви для начала, потом других осуждай.
Парнишей будешь своих трахальщиков называть, овца без мозгов.
И даже банк не пришлось грабить. И кидать не пришлось.
Просто некоторая сумма была инвестирована в высокорисковый бизнес. (Спекуляции на финансовых рынках). Слава Богу, все получилось.
Но ты ж не поверишь. Твоя врожденная зависть не позволит.
Пока, непровинциалка в третьем поколении.
Как вы быстро себя москвичами начинаете ощущать. А гонору, как персидских царьков. Тьфу, противно.
имхо если сам не растешь как личность а живешь ради "дела" то рано или поздно дело съедает тебя без остатка. и ты становишься никем - больным, глупым, никчемным человечком.
зы. любите себя.