22480
21
О жизни белорусского пастуха, о маленьком человеке и о его робком существовании.
Полуостров, на котором летом живет Иван, чем-то напоминает Апеннинский. Penisola beloruso расположен в Браславском районе, окружен озерами Войсо, Неспиш и Недрово. С материком он связан тропинкой, которой нет и не будет на бумажных картах. В непогоду дорогу размывает — и вот уже Иванов дом стоит на острове, затерянном на окраине Вселенной. Что нашему герою до того? У Ивана есть 300 телят и будка, которую сколотил колхоз на случай дождя. Он знает четко, что ждет его завтра, а дальше не загадывает.
На полуостров мы приехали в начале августа, когда страна ждала дождей. Иван Иванович сидел в будке и думал о том, что природа несправедлива. Вдалеке громыхала гроза. Молнии били рядом с костелом в Слободке. Ветер унес тучу в сторону.
— Понесло на Леошки, жаль, — сказал Иван.
— Понесло на Леошки, жаль, — сказал Иван.
×
Ему 56. Последние несколько лет он работает в колхозе. Название колхоза для нашей истории не имеет значения. Это может быть «Звезда Ильича» или «Восход коммунизма». Или, наоборот, этого самого коммунизма «Заход». Несколько лет назад небольшие умирающие СПК в районе и в стране объединили, чтобы получить хозяйства крупные, но такие же нескладные. Заниматься традиционным земледелием в холмистых и озерных местах непросто. Наладить работу эффективно не получается. Почему так, Иван не знает. Его задача маленькая — пасти телят.
— В районе при Советах ничего не было. Сейчас тоже нет. Открывали в Браславе молочный завод. Говорили, должен Лукашенко прилететь. Не прилетел — значит, что-то не так открыли, — рассуждает пастух.
— В районе при Советах ничего не было. Сейчас тоже нет. Открывали в Браславе молочный завод. Говорили, должен Лукашенко прилететь. Не прилетел — значит, что-то не так открыли, — рассуждает пастух.
Иван никогда в жизни не летал. Он приезжает на полуостров на велосипеде, который купил в 1979 году. Говорит, что ехать недолго — 7-8 километров. Полтора часа — и он уже в загоне.
Полуостров разделен на участки, каждый из которых заканчивается деревянным забором. Стадо перегоняют из зоны в зону по мере того, как телята уничтожают траву. Этим летом с травой беда — выжгло солнце. Иван расстроен, и нам это непонятно. Ведь благополучие стада и благополучие пастуха не связаны никак.
— Дежурю сутки, потом сменяет напарник, — рассказывает он нам, глядя с пригорка вдаль. — Смотрю, где телята ходят, не утоп ли кто. Если расшибется теленок, потом мне отвечать. Вышка со связью тут есть. Вот высокая стоит. А телефона у меня нет. Если что случится с животным, сажусь на велосипед и еду в колхоз.
Что будет, если что-нибудь случится с ним, Ивана Ивановича не беспокоит.
— Как ёсць, так ёсць, — повторяет он.
— Дежурю сутки, потом сменяет напарник, — рассказывает он нам, глядя с пригорка вдаль. — Смотрю, где телята ходят, не утоп ли кто. Если расшибется теленок, потом мне отвечать. Вышка со связью тут есть. Вот высокая стоит. А телефона у меня нет. Если что случится с животным, сажусь на велосипед и еду в колхоз.
Что будет, если что-нибудь случится с ним, Ивана Ивановича не беспокоит.
— Как ёсць, так ёсць, — повторяет он.
Прежде чем стать пастухом, Иван работал строителем. А еще в ПМК на мелиорации. Там платили нормально. Ездил на химзавод в соседнюю Латвию, которую, если захотеть, можно рассмотреть с самой высокой точки его полуострова. На заводе Иван разгружал вагоны. Давали копейки — что-то около €100—150 на нынешний лад. Пастух подумывает оформить латвийскую пенсию, хотя особо на это не рассчитывает.
Летом в белорусском колхозе ему платят 2 млн рублей. Что-то покосит, что-то вспашет, чтобы получить еще чуть-чуть. Зимой работы нет — нет и денег. Иван таскает перегной и имеет 600—800 тысяч в месяц. Эти цифры лучше не переводить в доллары и евро, чтобы не было стыдно.
— Как ёсць, так ёсць, — говорит Иван.
Летом в белорусском колхозе ему платят 2 млн рублей. Что-то покосит, что-то вспашет, чтобы получить еще чуть-чуть. Зимой работы нет — нет и денег. Иван таскает перегной и имеет 600—800 тысяч в месяц. Эти цифры лучше не переводить в доллары и евро, чтобы не было стыдно.
— Как ёсць, так ёсць, — говорит Иван.
В Браслав он ездил этой весной — в паспортный стол. В Минске был один раз, 30 лет назад.
— Что, изменился Минск, наверное? — спрашивает житель отдаленного от столицы на 1000 световых лет полуострова. — Есть там еще молодежь? Дают какие деньги?
Из всех проблем бытия, помимо засухи, его больше волнует вопрос, почему валяется и гниет под ногами древесина, почему использовать ее не дает нацпарк.
— Делали мелиорацию, сушили болота. А что мы там натворили, испортили землю или нет, нам не сказали. Платили — и все, — размышляет об экологической судьбе своего волшебного края наш герой.
— Что, изменился Минск, наверное? — спрашивает житель отдаленного от столицы на 1000 световых лет полуострова. — Есть там еще молодежь? Дают какие деньги?
Из всех проблем бытия, помимо засухи, его больше волнует вопрос, почему валяется и гниет под ногами древесина, почему использовать ее не дает нацпарк.
— Делали мелиорацию, сушили болота. А что мы там натворили, испортили землю или нет, нам не сказали. Платили — и все, — размышляет об экологической судьбе своего волшебного края наш герой.
Все дело в том, что полуостров, на котором он работает, — красивейшее место на земле. На самой высокой горе старое кладбище. Сюда переселились жители деревни, которой уже нет на карте. Покойников возили через озеро на лодке. В окружении облаков им приятно и легко.
— Хорошее место, чтобы тебя закопали, — соглашается Иван.
— Хорошее место, чтобы тебя закопали, — соглашается Иван.
По холмам едет к берегу телега, а за ней две машины. Кто-то с французскими номерами забрался в эту глушь. Иван, как Иисус, открывающий ворота в рай, пропускает туристов через свой забор.
— Русские ездят, литовцы. Знают, что здесь красиво. Есть деньги у людей. Один выкупил ферму, сделал из нее турбазу. Весело там.
А он живет один.
— Семьи не завел. Ни детей, никого. Учиться в университетах не довелось. Как ёсць, так ёсць.
— Русские ездят, литовцы. Знают, что здесь красиво. Есть деньги у людей. Один выкупил ферму, сделал из нее турбазу. Весело там.
А он живет один.
— Семьи не завел. Ни детей, никого. Учиться в университетах не довелось. Как ёсць, так ёсць.
С Ивановым полуостровом, хоть он того и не знает, связана большая геополитика. Белорусский пастух командует стадом, которое вскоре вольется в ряды белорусской молочной промышленности. Стадо Ивана поможет России отбиться от западных санкций. Иван спасет москвичей от молочного недоедания, но ему от этого хоть бы хны.
— Где там телки? Пойдем посмотрим, — предлагает он. — Смотри под ноги. Не вляпайся.
Мы идем в гору. Иван видит свое стадо и улыбается. Потом замечает, что один теленок хромает. Пастух обеспокоен. Сердце у него большое.
— По телевизору показывают, что в Украине война. Бьют друг друга, а за что? Что им делить? Хорошо, что у нас тихо.
— Где там телки? Пойдем посмотрим, — предлагает он. — Смотри под ноги. Не вляпайся.
Мы идем в гору. Иван видит свое стадо и улыбается. Потом замечает, что один теленок хромает. Пастух обеспокоен. Сердце у него большое.
— По телевизору показывают, что в Украине война. Бьют друг друга, а за что? Что им делить? Хорошо, что у нас тихо.
Летом здесь тихо настолько, что слышно, как спит рыба в камышах. Полетел аист, понес кому-то добрую весть. Шепчутся о смысле жизни деревья в лесу. Полуостров-кормилец обеспечивает Ивана грибами, которые он жарит с картошкой, вместо мяса. Сколько стоит сейчас свинина, пастух не знает.
— Может, 70 тысяч за кило? А колбаса, наверное, 100 тысяч? А может, уже и купюру в миллион в вашем Минске ввели?
— Не ввели. Думают.
— Пусть вводят! Будет проще считать.
Близится вечер, и 300 Ивановых телят скоро будут укладываться на ночлег.
— Может, 70 тысяч за кило? А колбаса, наверное, 100 тысяч? А может, уже и купюру в миллион в вашем Минске ввели?
— Не ввели. Думают.
— Пусть вводят! Будет проще считать.
Близится вечер, и 300 Ивановых телят скоро будут укладываться на ночлег.
Часть из них подойдут к дому, в котором Иван проводит ночь. Они узнают пастуха. Он покормит их солью и снова улыбнется. Телята и комары — вот его друзья. А собаки нет. Может, потому, что Иванов дом для двоих не предназначен.
— Комаров тут много. Пьют кровь, а что ты сделаешь. Как ёсць, так ёсць.
Пастух подходит к будке, сделанной колхозными мастерами. К ней прибита большая цепь. Конь тянет будку-дом за цепь по полям и лугам. Из сезона в сезон, год за годом, из загона в загон Иванова будка плывет к светлому будущему.
— Комаров тут много. Пьют кровь, а что ты сделаешь. Как ёсць, так ёсць.
Пастух подходит к будке, сделанной колхозными мастерами. К ней прибита большая цепь. Конь тянет будку-дом за цепь по полям и лугам. Из сезона в сезон, год за годом, из загона в загон Иванова будка плывет к светлому будущему.
Сделана она, уверяет пастух, добротно. Есть матрас. Крыша воду не пропускает. Что еще надо?
— Только тесновата. Спина болит. Как ёсць, так ёсць.
— Только тесновата. Спина болит. Как ёсць, так ёсць.
Соль жизни Ивана, понимаем мы, в слепом фатализме. Белорусский пастух достиг совершенства в своем принятии действительности. Вероятно даже, что он гораздо счастливее нас, обремененных надеждами. На полуострове, бесконечно далеком от Минска, Москвы и Киева, нет нерешаемых проблем. Ивану ведь нечего ждать.
— Пока будут силы, буду работать. А там — как бог даст, — его рука, кажется, указывает туда, где только забвение, кресты и облака.
— Пока будут силы, буду работать. А там — как бог даст, — его рука, кажется, указывает туда, где только забвение, кресты и облака.
Мы не открыли Америку, таких полуостровов в современной Беларуси тысячи. На них живут философы и работяги, честные и исполнительные люди. Основа страны — электорат. Мы никогда не поймем, почему они не воют от тоски, а они уже не понимают нас.
Человек, приспособившийся к жизни в собачьей будке, — настоящий белорус Иван — желает нам счастливого и скорого пути на материк.
Источник:
Еще крутые истории!
реклама
Пост бездарен, высосан из пальца, с трудом натянут на ограниченное мировозрение автора.
Автора забанить и в поликлинику сдать, для опытов!
У нас не осталось уж...
Говорят, что не выгодно пасти. Худеет скот.
пс. Хорошо в деревне летом (с) Сектор газа.