1938
11
В жизни часто бывает так, когда не находится подходящего места для отличника и "ботана". Вопреки всем законам школьной успеваемости, люди с удивлением узнают, как их всезнайка одноклассник работает на фирме у двоечника из параллельного класса…
Наверняка у многих есть подобные примеры перед глазами. Не хочу утверждать, что это закономерность. Возможно, как раз наоборот и среднестатистический ученик с хорошей успеваемостью добивается в жизни гораздо большего, чем игнорирующий образовательную систему шалопай.
Наверняка у многих есть подобные примеры перед глазами. Не хочу утверждать, что это закономерность. Возможно, как раз наоборот и среднестатистический ученик с хорошей успеваемостью добивается в жизни гораздо большего, чем игнорирующий образовательную систему шалопай.
Поэтому, рискуя впасть в крайность, я осторожно замечу -- в истории есть удивительные личности, которые несмотря на все свое пренебрежение к оценке своих знаний, добились грандиозного успеха. Кто знает, учись они с усердием, может быть добились куда больших высот... или превратились в заурядные "винтики", выточенные на конвейере образовательной системы по одному стандарту.
Открывает наш список великих двоечников один из самых ярчайших представителей этого "племени". Так сказать патологический случай. Неискоренимый в своей антипатии к образовательным процессам. Сэр шалопай Уинстон Черчилль.
Будучи старшим сыном аристократических родителей, он испытывал стойкую неприязнь к бессмысленному заучиванию ненужных фактов, теорем и формул с самого раннего детства. В своей автобиографии Черчилль писал: «Впервые образование предстало передо мной в виде зловещей фигуры гувернантки, появление которой было анонсировано заранее.
К этому дню надлежало тщательно подготовиться посредством изучения книги «Чтение без слез» (в моем случае название явно не сработало). Каждый день мы с моей няней в муках продирались сквозь книгу, причем я находил этот процесс не только ужасно утомительным, но и абсолютно бесполезным. Мы так и не добрались до конца, когда роковой час пробил и гувернантка появилась на пороге детской. Помнится, я сделал то, что до меня в схожих обстоятельствах делали сотни угнетенных страдальцев: ушел в бега».
В возрасте девяти лет образование окончательно настигло нашего героя: он был определен в частную школу св. Георга в Аскоте. Вот там упрямый мальчишка по-настоящему понял (причем не столько умом, сколько иными, менее благородными частями тела) почем фунт лиха в системе английского образования.
Двоечников в Аскоте били регулярно и от души, а Уинстон стабильно находился в хвосте класса. Не то чтобы он был безнадежно туп: учителя регулярно находили его в каком-нибудь укромном уголке с книжкой не по возрасту. Однако учить уроки, работать на занятиях и вообще хоть как-то стараться Черчилль категорически отказывался.
Спустя два года с начала занятий лорд Уинстон продемонстрировал практически нулевой прогресс на экзаменах, и родители забрали его домой. Впрочем, ненадолго. В тринадцать лет страдальца снова отдали в частную среднюю школу Хэрроу. К этому времени он уже кое-как научился имитировать процесс сдачи экзаменов, так что двойки сменились тройками.
Однако Черчилля по-прежнему считали одним из самых слабых учеников: его вместе с остальными «тупицами» в классе даже отстранили от изучения латыни и древнегреческого, назначив вместо этого дополнительные занятия по родному языку. Учитывая, что двоечник Уинстон впоследствии получил Нобелевку по литературе, они, кажется, пошли на пользу.
Будучи старшим сыном аристократических родителей, он испытывал стойкую неприязнь к бессмысленному заучиванию ненужных фактов, теорем и формул с самого раннего детства. В своей автобиографии Черчилль писал: «Впервые образование предстало передо мной в виде зловещей фигуры гувернантки, появление которой было анонсировано заранее.
К этому дню надлежало тщательно подготовиться посредством изучения книги «Чтение без слез» (в моем случае название явно не сработало). Каждый день мы с моей няней в муках продирались сквозь книгу, причем я находил этот процесс не только ужасно утомительным, но и абсолютно бесполезным. Мы так и не добрались до конца, когда роковой час пробил и гувернантка появилась на пороге детской. Помнится, я сделал то, что до меня в схожих обстоятельствах делали сотни угнетенных страдальцев: ушел в бега».
В возрасте девяти лет образование окончательно настигло нашего героя: он был определен в частную школу св. Георга в Аскоте. Вот там упрямый мальчишка по-настоящему понял (причем не столько умом, сколько иными, менее благородными частями тела) почем фунт лиха в системе английского образования.
Двоечников в Аскоте били регулярно и от души, а Уинстон стабильно находился в хвосте класса. Не то чтобы он был безнадежно туп: учителя регулярно находили его в каком-нибудь укромном уголке с книжкой не по возрасту. Однако учить уроки, работать на занятиях и вообще хоть как-то стараться Черчилль категорически отказывался.
Спустя два года с начала занятий лорд Уинстон продемонстрировал практически нулевой прогресс на экзаменах, и родители забрали его домой. Впрочем, ненадолго. В тринадцать лет страдальца снова отдали в частную среднюю школу Хэрроу. К этому времени он уже кое-как научился имитировать процесс сдачи экзаменов, так что двойки сменились тройками.
Однако Черчилля по-прежнему считали одним из самых слабых учеников: его вместе с остальными «тупицами» в классе даже отстранили от изучения латыни и древнегреческого, назначив вместо этого дополнительные занятия по родному языку. Учитывая, что двоечник Уинстон впоследствии получил Нобелевку по литературе, они, кажется, пошли на пользу.
×
Андрей Тарковский
Андрею не слишком повезло со школьными годами: он пошел в первый класс московской школы № 554 в 1939-м году. Не успел Тарковский втянуться, как началась война, эвакуация к родственникам в захолустный Юрьевец, голод и прочие ужасы. В общем, начальную школу мы смело можем вычеркнуть из биографии Андрея Арсеньевича и начать сразу с трудностей переходного возраста.
Собственно, они были не столько у будущего классика мирового кинематографа, сколько у его матери, которая растила сына в одиночку (отец ушел, когда Андрею было пять лет) и явно не справлялась по дисциплинарной части.
В старших классах Тарковский вместе с элитой школьных двоечников стал стилягой. Со всеми положенными приключениями он доставал модную одежду и американскую музыку в послевоенной Москве.
Занудная школа с кондовой идеологией в каждой фразе и каждом поступке учителей рассматривалась как временное недоразумение, настоящая жизнь начиналась за ее стенами.
«У меня была удивительная тяга к улице – со всем ее «разлагающим», по выражению матери, влиянием, со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, – вспоминал мэтр. – Улица уравновешивала меня по отношению к рафинированному наследию родительской культуры».
В целом, если посмотреть аттестат героя, «родительской культуры» хватало только на четверку по литературе. По истории, а также по большинству точных наук Андрей натянул на трояк, а по химии и черчению в документе красуются двойки.
В 1951 году будущий режиссер исключительно по инерции поступил в Московский институт востоковедения (видимо, пользуясь пониженным интересом к востоковедению у сверстников), однако уже через год бросил это безнадежное дело и занялся обогащением своего жизненного опыта, который всегда считал основным университетом.
Андрею не слишком повезло со школьными годами: он пошел в первый класс московской школы № 554 в 1939-м году. Не успел Тарковский втянуться, как началась война, эвакуация к родственникам в захолустный Юрьевец, голод и прочие ужасы. В общем, начальную школу мы смело можем вычеркнуть из биографии Андрея Арсеньевича и начать сразу с трудностей переходного возраста.
Собственно, они были не столько у будущего классика мирового кинематографа, сколько у его матери, которая растила сына в одиночку (отец ушел, когда Андрею было пять лет) и явно не справлялась по дисциплинарной части.
В старших классах Тарковский вместе с элитой школьных двоечников стал стилягой. Со всеми положенными приключениями он доставал модную одежду и американскую музыку в послевоенной Москве.
Занудная школа с кондовой идеологией в каждой фразе и каждом поступке учителей рассматривалась как временное недоразумение, настоящая жизнь начиналась за ее стенами.
«У меня была удивительная тяга к улице – со всем ее «разлагающим», по выражению матери, влиянием, со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами, – вспоминал мэтр. – Улица уравновешивала меня по отношению к рафинированному наследию родительской культуры».
В целом, если посмотреть аттестат героя, «родительской культуры» хватало только на четверку по литературе. По истории, а также по большинству точных наук Андрей натянул на трояк, а по химии и черчению в документе красуются двойки.
В 1951 году будущий режиссер исключительно по инерции поступил в Московский институт востоковедения (видимо, пользуясь пониженным интересом к востоковедению у сверстников), однако уже через год бросил это безнадежное дело и занялся обогащением своего жизненного опыта, который всегда считал основным университетом.
Владимир Маяковский
Советское литературоведение, чтобы не смущать пионерию, замалчивало неуспеваемость Владимира Владимировича или списывало ее на революционный пыл… Пыл действительно был. Однако и двойки тоже остаются фактом.
Впрочем, они начались не сразу. Как известно из автобиографии «Я сам», первые три класса Володя провел «весь в пятерках». Он был любознательным и бойким мальчиком, его любили родители и учителя – в общем, причин для асоциального поведения абсолютно никаких не было.
А потом наступил 1905 год, и город Кутаис, где учился Маяковский, оказался в эпицентре революционных событий. Особенно это касалось студентов местной гимназии, которые поголовно рвались ломать несправедливый строй. Дело в общем-то обычное для молодых, бурлящих энергией подростков, которым дай только что-нибудь поломать.
Одиннадцатилетний Володя благодаря своей бойкости и старшим сестрам попал в революционный кружок старшеклассников, и учеба немедленно пошла прахом. Горлопанить на сходках было гораздо интереснее, чем зубрить уроки. Напуганные учителя делали «большакам» всякие поблажки и даже перевели двоечника Маяковского в следующий класс.
«Перешел в четвертый только потому, что мне расшибли голову камнем (на Рионе подрался), – на переэкзаменовках пожалели», – вспоминает он.
В общем-то драка камнями в достаточной степени характеризует революционную деятельность будущего поэта. В 1906 году на семью Маяковских свалилось огромное горе: от заражения крови неожиданно умер отец. Дальше последовал переезд в Москву, где Володя пошел в 5-ю классическую гимназию (сейчас школа № 91).
По большому счету для Маяковского с переездом ничего не изменилось: мать сдавала комнаты студентам, которые тогда почти все вели подпольную работу. Об уроках не было речи. В пятом классе Володя окончательно забросил всю эту канитель и ушел из школы.
На всю жизнь он сохранит неподдельное презрение к «сокровищам человеческой культуры», что, впрочем, придавало своеобразную подростковую категоричность и свежесть российскому футуризму.
Советское литературоведение, чтобы не смущать пионерию, замалчивало неуспеваемость Владимира Владимировича или списывало ее на революционный пыл… Пыл действительно был. Однако и двойки тоже остаются фактом.
Впрочем, они начались не сразу. Как известно из автобиографии «Я сам», первые три класса Володя провел «весь в пятерках». Он был любознательным и бойким мальчиком, его любили родители и учителя – в общем, причин для асоциального поведения абсолютно никаких не было.
А потом наступил 1905 год, и город Кутаис, где учился Маяковский, оказался в эпицентре революционных событий. Особенно это касалось студентов местной гимназии, которые поголовно рвались ломать несправедливый строй. Дело в общем-то обычное для молодых, бурлящих энергией подростков, которым дай только что-нибудь поломать.
Одиннадцатилетний Володя благодаря своей бойкости и старшим сестрам попал в революционный кружок старшеклассников, и учеба немедленно пошла прахом. Горлопанить на сходках было гораздо интереснее, чем зубрить уроки. Напуганные учителя делали «большакам» всякие поблажки и даже перевели двоечника Маяковского в следующий класс.
«Перешел в четвертый только потому, что мне расшибли голову камнем (на Рионе подрался), – на переэкзаменовках пожалели», – вспоминает он.
В общем-то драка камнями в достаточной степени характеризует революционную деятельность будущего поэта. В 1906 году на семью Маяковских свалилось огромное горе: от заражения крови неожиданно умер отец. Дальше последовал переезд в Москву, где Володя пошел в 5-ю классическую гимназию (сейчас школа № 91).
По большому счету для Маяковского с переездом ничего не изменилось: мать сдавала комнаты студентам, которые тогда почти все вели подпольную работу. Об уроках не было речи. В пятом классе Володя окончательно забросил всю эту канитель и ушел из школы.
На всю жизнь он сохранит неподдельное презрение к «сокровищам человеческой культуры», что, впрочем, придавало своеобразную подростковую категоричность и свежесть российскому футуризму.
Оноре де Бальзак
Согласно биографам и собственным воспоминаниям писателя, главной проблемой в детстве маленького Оноре была нелюбовь матери.
Мадам Бальзак (юная парижанка, которая вышла замуж за богатого старика по расчету) бодро взялась выхаживать первого ребенка сама – и он прожил чуть больше месяца. Так что второго, которого назвали Оноре, без разговоров тут же отдали кормилице. С тех пор малыш фактически не видел матери, особенно после того, как у нее родилось еще двое любимых детей, принадлежавших, по слухам, вовсе не старику Бальзаку.
Из уютного деревенского домика кормилицы мальчик сразу же перекочевал в Вандомский колледж-интернат, где заправляли святые отцы. Это была помесь тюрьмы и монастыря, откуда воспитанников не забирали даже на каникулы, что считалось чрезвычайно душеспасительным и полезным для юношества.
Обиженный на весь мир Оноре решил, что хуже уже не будет, и с головой погрузился в свой внутренний мир, начисто игнорируя внешние раздражители. На уроках он с отсутствующим видом сидел и смотрел в окно, мыча что-то невразумительное, если его спрашивали.
Раздражители, естественно, раздражались все больше и регулярно отправляли «лентяя и тупицу» в «альков», попросту – в холодный чулан под лестницей, где воспитанникам надлежало отбывать наказание. В карцере маленький Бальзак преспокойно доставал из-за пазухи книжку и усаживался читать.
Вскоре он даже полюбил «альков» за возможность посидеть в тишине и спокойствии. Незаметно пролетело семь лет, в течение которых Бальзак перебивался с двоек на тройки, получал грозные письма отца и читал запоем в чулане.
В конце концов продолжительное сидение на холодном полу довольно серьезно подорвало здоровье мальчика: он сильно похудел, стал совсем вялым и однажды после долгой болезни чуть не «впал в кому», как написали его родителям монахи.
Пришлось Бальзакам все-таки забрать юного наследника домой. Впоследствии он посетил еще два учебных заведения, нигде не выделяясь особенными успехами. В какой-то момент отец махнул на сына рукой и предоставил ему самостоятельно устраивать свою судьбу, что, как мы знаем, было на редкость прозорливым шагом.
Согласно биографам и собственным воспоминаниям писателя, главной проблемой в детстве маленького Оноре была нелюбовь матери.
Мадам Бальзак (юная парижанка, которая вышла замуж за богатого старика по расчету) бодро взялась выхаживать первого ребенка сама – и он прожил чуть больше месяца. Так что второго, которого назвали Оноре, без разговоров тут же отдали кормилице. С тех пор малыш фактически не видел матери, особенно после того, как у нее родилось еще двое любимых детей, принадлежавших, по слухам, вовсе не старику Бальзаку.
Из уютного деревенского домика кормилицы мальчик сразу же перекочевал в Вандомский колледж-интернат, где заправляли святые отцы. Это была помесь тюрьмы и монастыря, откуда воспитанников не забирали даже на каникулы, что считалось чрезвычайно душеспасительным и полезным для юношества.
Обиженный на весь мир Оноре решил, что хуже уже не будет, и с головой погрузился в свой внутренний мир, начисто игнорируя внешние раздражители. На уроках он с отсутствующим видом сидел и смотрел в окно, мыча что-то невразумительное, если его спрашивали.
Раздражители, естественно, раздражались все больше и регулярно отправляли «лентяя и тупицу» в «альков», попросту – в холодный чулан под лестницей, где воспитанникам надлежало отбывать наказание. В карцере маленький Бальзак преспокойно доставал из-за пазухи книжку и усаживался читать.
Вскоре он даже полюбил «альков» за возможность посидеть в тишине и спокойствии. Незаметно пролетело семь лет, в течение которых Бальзак перебивался с двоек на тройки, получал грозные письма отца и читал запоем в чулане.
В конце концов продолжительное сидение на холодном полу довольно серьезно подорвало здоровье мальчика: он сильно похудел, стал совсем вялым и однажды после долгой болезни чуть не «впал в кому», как написали его родителям монахи.
Пришлось Бальзакам все-таки забрать юного наследника домой. Впоследствии он посетил еще два учебных заведения, нигде не выделяясь особенными успехами. В какой-то момент отец махнул на сына рукой и предоставил ему самостоятельно устраивать свою судьбу, что, как мы знаем, было на редкость прозорливым шагом.
Ричард Брэнсон
Мы решили, что этот список будет неполным без какого-нибудь финансового гения. Мультимиллионер Ричард Брэнсон, основатель корпорации Virgin Group и частного космического туризма, проходит как раз по этой части.
На уроках будущий финансовый магнат не мог связать двух слов – мычал, заикался и отчаянно краснел всякий раз, как его вызывали к доске. Впоследствии Брэнсон установил, что все детство страдал дислексией, то есть неврологически обусловленной неспособностью распознавать письменную речь, которую во взрослом возрасте преодолел.
В детстве Ричарда про такую экзотическую болезнь никто и слыхом не слыхивал, поэтому будущего почетного рыцаря Великобритании попросту считали дебилом.
Мы решили, что этот список будет неполным без какого-нибудь финансового гения. Мультимиллионер Ричард Брэнсон, основатель корпорации Virgin Group и частного космического туризма, проходит как раз по этой части.
На уроках будущий финансовый магнат не мог связать двух слов – мычал, заикался и отчаянно краснел всякий раз, как его вызывали к доске. Впоследствии Брэнсон установил, что все детство страдал дислексией, то есть неврологически обусловленной неспособностью распознавать письменную речь, которую во взрослом возрасте преодолел.
В детстве Ричарда про такую экзотическую болезнь никто и слыхом не слыхивал, поэтому будущего почетного рыцаря Великобритании попросту считали дебилом.
Константин Циолковский
Чтобы уж одним махом разделаться с издевательствами над физически ущербными людьми, соберем их на одной странице.
Будем откровенны: основной причиной, по которой отец космонавтики попал в наш скорбный список, является его тугоухость – последствие скарлатины, перенесенной в десятилетнем возрасте.
Мальчик, воспринимавший только обрывки фраз учителя, был обречен на хроническую неуспеваемость. Впрочем, это не отменяет тот факт, что Костя был совсем не прочь похулиганить абсолютно на равных с остальными учащимися Вятской мужской гимназии, за что даже попадал в карцер.
Во втором классе 13-летний гимназист остался на второй год. Из третьего был исключен за неуспеваемость. Он больше нигде и никогда не учился, однако система образования не смогла отделаться от Циолковского так легко: через шесть лет он успешно сдал экзамены на звание учителя и получил официальное направление от Министерства просвещения.
Чтобы уж одним махом разделаться с издевательствами над физически ущербными людьми, соберем их на одной странице.
Будем откровенны: основной причиной, по которой отец космонавтики попал в наш скорбный список, является его тугоухость – последствие скарлатины, перенесенной в десятилетнем возрасте.
Мальчик, воспринимавший только обрывки фраз учителя, был обречен на хроническую неуспеваемость. Впрочем, это не отменяет тот факт, что Костя был совсем не прочь похулиганить абсолютно на равных с остальными учащимися Вятской мужской гимназии, за что даже попадал в карцер.
Во втором классе 13-летний гимназист остался на второй год. Из третьего был исключен за неуспеваемость. Он больше нигде и никогда не учился, однако система образования не смогла отделаться от Циолковского так легко: через шесть лет он успешно сдал экзамены на звание учителя и получил официальное направление от Министерства просвещения.
Томас Эдисон
Детство Тома можно назвать вполне счастливым: он был младшим и любимым сыном разнорабочего и бывшей школьной учительницы, обладавшей безмерным профессиональным терпением. Поэтому мальчику разрешали ворошить шмелиные гнезда и воровать птичьи яйца в свое удовольствие вплоть до 1854 года, когда ему исполнилось семь лет и его решено было отдать в школу.
Однажды с утра мальчика нарядили в чистенький костюмчик, взяли за руку и отвели в заведение некоего Реверенда Дж. Б. Ингла, которое значилось единственной школой города. Дж. Б. Ингл практиковал весьма простой способ обучения юношества: он заставлял своих воспитанников заучивать наизусть длинные куски текста и нещадно бил их по пальцам линейкой за ошибки и просто так, для профилактики.
Томас почуял подвох с самого начала: уже на второй день он сказал, что в школе ему не нравится. Отец в ответ на это произвел убедительное внушение (эффект которого, впрочем, был несколько нарушен вмешательством сердобольной матери), однако оно не помогло.
К концу первого месяца Томас стал круглым двоечником.
А через три месяца, как раз под Рождество, мальчик пришел из школы в слезах: «Мистер Ингл назвал меня дебилом, – сказал он матери, – и вызывает родителей в школу». Тут следует воздать хвалу профессиональному чутью миссис Эдисон, которая ничего не сказала отцу, а отправилась разбираться сама.
Мистер Ингл с порога объявил, что ее сын «совершенно неспособен к обучению по причине умственной отсталости». «Лучшее, что вы можете сделать, – это забрать его домой», – резюмировал он. Миссис Эдисон так и поступила. Больше ее сын никогда не переступал порога общеобразовательных заведений.
Все свои знания основатель General Electric получил дома. Мать научила его читать (правда, не писать – с этим у Томаса были проблемы всю жизнь), и вскоре образование пошло вперед семимильными шагами. В конечном итоге «дебил» стал миллионером и одним из самых плодовитых изобретателей в американской истории.
Детство Тома можно назвать вполне счастливым: он был младшим и любимым сыном разнорабочего и бывшей школьной учительницы, обладавшей безмерным профессиональным терпением. Поэтому мальчику разрешали ворошить шмелиные гнезда и воровать птичьи яйца в свое удовольствие вплоть до 1854 года, когда ему исполнилось семь лет и его решено было отдать в школу.
Однажды с утра мальчика нарядили в чистенький костюмчик, взяли за руку и отвели в заведение некоего Реверенда Дж. Б. Ингла, которое значилось единственной школой города. Дж. Б. Ингл практиковал весьма простой способ обучения юношества: он заставлял своих воспитанников заучивать наизусть длинные куски текста и нещадно бил их по пальцам линейкой за ошибки и просто так, для профилактики.
Томас почуял подвох с самого начала: уже на второй день он сказал, что в школе ему не нравится. Отец в ответ на это произвел убедительное внушение (эффект которого, впрочем, был несколько нарушен вмешательством сердобольной матери), однако оно не помогло.
К концу первого месяца Томас стал круглым двоечником.
А через три месяца, как раз под Рождество, мальчик пришел из школы в слезах: «Мистер Ингл назвал меня дебилом, – сказал он матери, – и вызывает родителей в школу». Тут следует воздать хвалу профессиональному чутью миссис Эдисон, которая ничего не сказала отцу, а отправилась разбираться сама.
Мистер Ингл с порога объявил, что ее сын «совершенно неспособен к обучению по причине умственной отсталости». «Лучшее, что вы можете сделать, – это забрать его домой», – резюмировал он. Миссис Эдисон так и поступила. Больше ее сын никогда не переступал порога общеобразовательных заведений.
Все свои знания основатель General Electric получил дома. Мать научила его читать (правда, не писать – с этим у Томаса были проблемы всю жизнь), и вскоре образование пошло вперед семимильными шагами. В конечном итоге «дебил» стал миллионером и одним из самых плодовитых изобретателей в американской истории.
Иосиф Бродский
Вот уж кто был двоечником заядлым и, можно сказать, матерым, так это Иосиф Александрович. В нем будто бы вспыхнул тайный протест тысяч несчастных еврейских мальчиков, безмолвно корпевших над сольфеджио.
Иосиф учение в советской школе презирал. Причем активно. Он не был заторможенным мечтателем, скрывавшимся на последней парте, – он был задирой и хулиганом, который отказывался отвечать на уроках с таким явно выраженным снисхождением к учителям, что те его терпеть не могли.
«По своему характеру – упрямый, настойчивый, ленивый. Грубый. Мешает проведению уроков, шалит. Домашние задания письменные выполняет очень плохо, а то и совсем не выполняет. Тетради имеет неряшливые, грязные, с надписями и рисунками», – писал классный руководитель Иосифа при переводе его в пятый класс. И это было только начало.
В шестом классе Бродский начал просто уходить с уроков. Он бродил по улицам, и «фасады ленинградских домов рассказывали о египтянах, греках и римлянах больше, чем любые учебники».
Дома его ругали, особенно отец. Однако человек, который вернулся с фронта, только когда сыну исполнилось восемь лет, имел на него очень мало влияния.
За годы безотцовщины маленький Иосиф привык нести ответственность за свои поступки. В седьмом классе (1954 год) Иосиф получил четыре годовые двойки – по физике, химии, математике и английскому. Он остался на второй год, а в ноябре 1955-го и вовсе бросил школу.
Формально Иосиф поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». На практике – начал бурную, восхитительную жизнь тунеядца и антисоветчика, которая сделала его циником, космополитом и великим поэтом. Кстати, нобелевским лауреатом по литературе.
Вот уж кто был двоечником заядлым и, можно сказать, матерым, так это Иосиф Александрович. В нем будто бы вспыхнул тайный протест тысяч несчастных еврейских мальчиков, безмолвно корпевших над сольфеджио.
Иосиф учение в советской школе презирал. Причем активно. Он не был заторможенным мечтателем, скрывавшимся на последней парте, – он был задирой и хулиганом, который отказывался отвечать на уроках с таким явно выраженным снисхождением к учителям, что те его терпеть не могли.
«По своему характеру – упрямый, настойчивый, ленивый. Грубый. Мешает проведению уроков, шалит. Домашние задания письменные выполняет очень плохо, а то и совсем не выполняет. Тетради имеет неряшливые, грязные, с надписями и рисунками», – писал классный руководитель Иосифа при переводе его в пятый класс. И это было только начало.
В шестом классе Бродский начал просто уходить с уроков. Он бродил по улицам, и «фасады ленинградских домов рассказывали о египтянах, греках и римлянах больше, чем любые учебники».
Дома его ругали, особенно отец. Однако человек, который вернулся с фронта, только когда сыну исполнилось восемь лет, имел на него очень мало влияния.
За годы безотцовщины маленький Иосиф привык нести ответственность за свои поступки. В седьмом классе (1954 год) Иосиф получил четыре годовые двойки – по физике, химии, математике и английскому. Он остался на второй год, а в ноябре 1955-го и вовсе бросил школу.
Формально Иосиф поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал». На практике – начал бурную, восхитительную жизнь тунеядца и антисоветчика, которая сделала его циником, космополитом и великим поэтом. Кстати, нобелевским лауреатом по литературе.
Антон Чехов
Да, интеллигентнейший из русских писателей тоже начинал, откровенно говоря, не ахти. Тут вроде бы виноват был отец. Чехов-старший держал в Таганроге мелкую лавчонку колониальных товаров, где вперемешку на полках лежали чай, конфеты, мыло, селедка, керосин и даже невероятные лекарственные средства – вроде смеси ртути, азотной кислоты, нефти, стрихнина и трудноопределимого мусора, называвшейся почему-то «гнездом» (доктор Чехов впоследствии отдавал дань восхищения крепости русских желудков в связи с этим самым «гнездом»).
Также в лавке процветала распивочная. И вот большую часть своего детства Антоша обязан был проводить за конторкой в этом аду и следить, чтобы продавцы чего-нибудь не украли. Подразумевалось, что в это время юный гимназист будет делать уроки. Однако в жутком холоде, от которого коченели пальцы, среди селедки и матерных шуточек завсегдатаев ему об уроках, конечно, думалось в последнюю очередь.
Маленький Чехов просто сидел в полусне (лавка открывалась в пять утра) и ждал, когда же отец соблаговолит вернуться и прекратится унылая вахта. Конечно, когда ребенка все-таки отпускали, он бежал не заниматься, а купаться либо кататься на санках – смотря по сезону. В итоге в школе Антоша отнюдь не блистал. Его даже дважды оставляли на второй год: в третьем классе из-за двоек по географии и арифметике, а в пятом – из-за греческого языка.
По русской словесности, что самое удивительное, будущий писатель тоже никогда не получал больше четверки, а чаще всего в его тетрадях красовался снисходительный трояк. И только в старших классах страдальцу повезло: отец окончательно разорился и семья переехала в Москву, где Чехов поступил в медицинский институт, стал писать рассказы и прямо-таки начал новую жизнь.
Да, интеллигентнейший из русских писателей тоже начинал, откровенно говоря, не ахти. Тут вроде бы виноват был отец. Чехов-старший держал в Таганроге мелкую лавчонку колониальных товаров, где вперемешку на полках лежали чай, конфеты, мыло, селедка, керосин и даже невероятные лекарственные средства – вроде смеси ртути, азотной кислоты, нефти, стрихнина и трудноопределимого мусора, называвшейся почему-то «гнездом» (доктор Чехов впоследствии отдавал дань восхищения крепости русских желудков в связи с этим самым «гнездом»).
Также в лавке процветала распивочная. И вот большую часть своего детства Антоша обязан был проводить за конторкой в этом аду и следить, чтобы продавцы чего-нибудь не украли. Подразумевалось, что в это время юный гимназист будет делать уроки. Однако в жутком холоде, от которого коченели пальцы, среди селедки и матерных шуточек завсегдатаев ему об уроках, конечно, думалось в последнюю очередь.
Маленький Чехов просто сидел в полусне (лавка открывалась в пять утра) и ждал, когда же отец соблаговолит вернуться и прекратится унылая вахта. Конечно, когда ребенка все-таки отпускали, он бежал не заниматься, а купаться либо кататься на санках – смотря по сезону. В итоге в школе Антоша отнюдь не блистал. Его даже дважды оставляли на второй год: в третьем классе из-за двоек по географии и арифметике, а в пятом – из-за греческого языка.
По русской словесности, что самое удивительное, будущий писатель тоже никогда не получал больше четверки, а чаще всего в его тетрадях красовался снисходительный трояк. И только в старших классах страдальцу повезло: отец окончательно разорился и семья переехала в Москву, где Чехов поступил в медицинский институт, стал писать рассказы и прямо-таки начал новую жизнь.
Лев Толстой
Начало биографии гиганта русской мысли было довольно сумбурным. Мать умерла, когда ему не было и двух лет, в девять лет за ней последовал отец. Все это время дети кочевали по разным родственникам, которые не смели обижать несчастных сироток и спускали им с рук больше, чем следовало бы. Обучение вплоть до 16 лет было исключительно домашним.
Автобиографическое «Отрочество» (в котором, между прочим, есть глава под названием «Единица») дает довольно полное представление об успехах юного графа на этом поприще. Он был слишком горд, чтобы воспринимать недалеких приживалов-учителей всерьез, а потому учился без малейшего старания.
В конце концов дети переехали к очередной опекунше в Казань, и мальчиков одного за другим устроили в Императорский Казанский университет. В случае со Львом это было благородное, однако вполне бесполезное начинание. Новая опекунша Толстых, графиня П. И. Юшкова, женщина вздорная и глупая, в качестве воспитательной меры для своего племянника-подростка не желала «ничего лучше, как аристократической связи со взрослой, достойной женщиной».
В ее доме был заведен веселый салон, где у юного Толстого (не будь он таким неуклюжим) были все шансы последовать совету тетушки.
В общем, тут было не до учебы. На первом курсе Льва Николаевича оставили на второй год из-за неудовлетворительных оценок по российской истории и немецкому.
На втором курсе он стал известен всему городу как блестящий исполнитель водевильных постановок и живых картин в институте благородных девиц Е. Д. Загоскиной, что, впрочем, только усугубило проблемы в университете. До третьего курса дело не дошло: во время летнего перерыва студент уехал в родовое поместье, где, по его собственным воспоминаниям, «стал читать Монтескье»: «...это чтение открыло мне бесконечные горизонты; я стал читать Руссо и бросил университет – именно потому, что захотел заниматься».
Граф решил углубиться в книги и сдать экзамены на кандидата прав экстерном. Впрочем, чтение Монтескье щедро перемежалось охотой и веселыми кутежами с товарищами. В итоге Толстому так и не удалось получить хоть какой-то формальный диплом, зато в тот период жизни он наделал долгов, с которыми смог расплатиться лишь в зрелом возрасте.
Начало биографии гиганта русской мысли было довольно сумбурным. Мать умерла, когда ему не было и двух лет, в девять лет за ней последовал отец. Все это время дети кочевали по разным родственникам, которые не смели обижать несчастных сироток и спускали им с рук больше, чем следовало бы. Обучение вплоть до 16 лет было исключительно домашним.
Автобиографическое «Отрочество» (в котором, между прочим, есть глава под названием «Единица») дает довольно полное представление об успехах юного графа на этом поприще. Он был слишком горд, чтобы воспринимать недалеких приживалов-учителей всерьез, а потому учился без малейшего старания.
В конце концов дети переехали к очередной опекунше в Казань, и мальчиков одного за другим устроили в Императорский Казанский университет. В случае со Львом это было благородное, однако вполне бесполезное начинание. Новая опекунша Толстых, графиня П. И. Юшкова, женщина вздорная и глупая, в качестве воспитательной меры для своего племянника-подростка не желала «ничего лучше, как аристократической связи со взрослой, достойной женщиной».
В ее доме был заведен веселый салон, где у юного Толстого (не будь он таким неуклюжим) были все шансы последовать совету тетушки.
В общем, тут было не до учебы. На первом курсе Льва Николаевича оставили на второй год из-за неудовлетворительных оценок по российской истории и немецкому.
На втором курсе он стал известен всему городу как блестящий исполнитель водевильных постановок и живых картин в институте благородных девиц Е. Д. Загоскиной, что, впрочем, только усугубило проблемы в университете. До третьего курса дело не дошло: во время летнего перерыва студент уехал в родовое поместье, где, по его собственным воспоминаниям, «стал читать Монтескье»: «...это чтение открыло мне бесконечные горизонты; я стал читать Руссо и бросил университет – именно потому, что захотел заниматься».
Граф решил углубиться в книги и сдать экзамены на кандидата прав экстерном. Впрочем, чтение Монтескье щедро перемежалось охотой и веселыми кутежами с товарищами. В итоге Толстому так и не удалось получить хоть какой-то формальный диплом, зато в тот период жизни он наделал долгов, с которыми смог расплатиться лишь в зрелом возрасте.
Ссылки по теме:
- Случай в метро
- Ленивые люди
- Семья — это...
- Очень ленивые люди и их приспособления
- О чем жалеют люди, когда умирают?
Новости партнёров
реклама
