Ветеран Константин Гришанов во время ВОВ действовал в тылу врага

«Нас выбросили среди бела дня прямо на село, занятое немцами. Видимо, план такой был: посеять панику, отвлечь вражеские силы на нас. Это было село Варварино, Смоленщина. В группе было 25 десантников и одна переводчица – школьная учительница. Половина погибли сразу при высадке. Кто похудее вроде меня – тех ветром отнесло в лесок, а кто потяжелее – тех прямо на немцев… Переводчица наша была женщина крупная такая – сразу погибла. Выживших осталось 13 человек. Мы стали отходить вглубь леса, постепенно там сгруппировались и приступили к выполнению боевой задачи, поставленной нам генералом.
О подготовке
Воевать пошел добровольцем в августе 41-го, еще 18-ти не было. Из четверых детей в семье я был старший, руководил комсомольской организацией в совхозе «Маяк» в Рязанской области. Патриотизм, конечно, бил фонтаном! Стучал себя в грудь: «Я воевать хочу!» Хотел в летчики, но не получилось, попал в десантные войска. Учился под Москвой, в Раменском. Обучали нас именно диверсионной деятельности, но с парашютом я там так и не прыгнул: из-за несчастного случая остановили прыжки, и я потом был одним из тех, для кого боевой прыжок был первым.
О смертниках
Под Новый год нас перебросили в только что освобожденную Калугу. Выстроили батальон – 640 человек – и сказали: «Кто готов выполнять боевую задачу прямо сейчас?» Человек 60 вызвались, я в их числе. Отобрали 25 солдат и повезли нас в город на какую-то большую квартиру. Там был накрыт стол – прямо царский! Я таких продуктов в жизни не видел, не то что пробовал! Кто постарше, те выпили, конечно, а я тогда водки даже не нюхал.
Утром (2 января 42-го) нас повезли к генералу Левашову, он командовал нашим корпусом (в корпусе – тысяч 12). Он сразу нам сказал: «Ребята, вы смертники. Вас выбросят в тыл к немцам, и живыми вы оттуда не вернетесь». И никто не высказал недовольства. Молодые были, горячие – ни один из нас не верил, что погибнет. Мы, наверное, не осознавали своего положения до самого конца, до того момента, когда открылся люк… и вот мы падаем на немцев, и по нам стреляют. Только тогда я понял, что нас по-настоящему бросили на смерть.
О ненависти
Подошли мы к селу Маслово, местные партизаны сказали, что скоро приедут немцы отбирать у населения скот для питания своих солдат. Немцы на захваченных территориях часто такое практиковали. Мы их встретили на подступах к селу. Было их человек 30 на пяти лошадях, на санях ехали…
Нам не дали взять никого в плен. Сразу после атаки народ сбежался – кто с поленом, кто с вилами… Забили немцев, погрузили на эти повозки и отвезли в соседний лесок, там закопали и живых, и мертвых. Вот до какого состояния был доведен народ! Мы ничего не могли сделать – столько было у них ненависти к фашистам!
О захвате штабов
Одной из наших задач был захват вражеских штабов с военными документами. Мою роль определили так: «Ты кошка». То есть, поскольку я был щуплый такой, легкий, мне было проще всех незаметно забраться на крышу и спрыгнуть на часового. Несколько штабов мы взяли и завладели документами. Каждый раз я устранял часового, после чего начинался захват. Так эта роль ко мне и прижилась – я был «кошкой».
А у немцев вначале войны обмундирование было такое смешное… Они спали не как мы – в кальсонах, – а в таких сорочках до пят, как у женщин. И вот фашисты ночью в панике бегают по территории штаба, будто в платьях, как бабы, а нам одновременно и смешно, и страшно – стрелять надо, а мы хохочем. На захваченных объектах мы пополняли запасы продуктов, боеприпасов, а также собирали взрывчатку.
О диверсиях
Весной, где-то в конце марта, мы приступили к подрывной деятельности. Взорвали два крупных железнодорожных моста. Немцы тогда отступали, оттягивали войска и боевую технику. Мы взрывали мосты прямо с идущими вражескими составами. Это трудно было сделать, потому что такие стратегические объекты хорошо охранялись. Именно поэтому мы так долго готовились к операции – больше двух месяцев. Также в восемнадцати местах заминировали железнодорожные пути.
В общей сложности, за полгода пребывания в тылу врага, на нашем счету сотни, а может быть тысячи убитых фашистов. Мы спали в кровати только один раз, все остальное время – в лесу: или в шалашах, или просто на еловых ветках. И что удивительно, никто ни разу не заболел!
О возвращении
Из всей группы в живых нас осталось пятеро. В мае мы пересекли линию фронта и пришли к своим. Выглядели мы как непонятно кто: половина одежды немецкая, оружие тоже частично трофейное. К нам сначала отнеслись с подозрением, но у нас с собой было полно важных вражеских документов, и благодаря этому было понятно, что мы не предатели. В общем, сутки нас там продержали и отправили в Москву, сказали: «Пусть там разбираются».
В Москве сильно удивились: нас посылали умирать, а мы живые вернулись с подробным отчетом о проделанной диверсионной работе, да еще с кучей информации о противнике. Сам Михаил Калинин вручал мне Орден Красной Звезды.
О битве под Сталинградом
До сих пор считаю это ошибкой: бросить нас, десантников-диверсантов, в открытую атаку – это не наша специализация. Лучше бы еще раз в тыл к врагу послали.
Осень 42-го. Примерно 10 километров от Сталинграда. Задача: взять укрепленную немцами высотку (горка такая, холм). Они там подбитые танки в землю вкопали и использовали их в качестве орудий. Я на тот момент был командиром отделения, 11 человек в подчинении. После трех неудачных атак мы в очередной раз наступали из оврага. От него до вражеских укреплений – метров 300 открытого пространства, которое хорошо простреливалось. Где-то на полпути к высотке по цепи передали: «Комвзвода убит, командование принять Гришанову»! Было для меня неожиданностью стать командиром взвода в самый разгар боя! Но я до сих пор этим горжусь: был офицером! Правда, только одни сутки.
О ранении
В ходе боя увидел, как наш политрук лежит рядом с воронкой от снаряда, раненный, и мучается. Я подполз к нему, чтобы помочь, и в этот момент мне пулей перебило обе ноги. Кричу старшине: «Я ранен! Помогай!» А он метрах в ста от меня и подобраться не может – все простреливается. Политрук скончался, а я еще часа три кровью истекал. Вдруг, представьте себе, вижу: надо мной стая белых голубей кружится (много, штук 30), и я чувствую, как они крыльями создают вихрь, который поднимает меня над землей, и мне так легко становится…
Но тут старшина, Николай Попов, пришел с тремя солдатами меня спасать. Дотащили до оврага, а до санчасти еще километра полтора. Овраг был пристрелян немцами, рядом разорвался снаряд, и двоих солдат, которые меня несли, убило осколками; третий – я не знаю, куда делся… В общем, остался только Николай, и он один на себе, под обстрелом, меня дотащил.
После войны я пытался его найти. 20 лет писал в Курск, откуда он был родом, – так и не получил ответа.
О любви
Свою будущую жену, Анастасию, я знал еще до войны. Мы встречались… Но не так, как сейчас молодежь встречается. В то время воспитание в этом плане было не то, что теперь: я на фронт ушел – даже не пощупал ее ни разу.
В госпитале мне ампутировали одну ступню. Я с невестой своей переписывался, она об этом знала. А однажды мой сосед по палате решил подшутить (дурак был молодой): он на конверте адрес подсмотрел и сам ей написал: «Настя, дорогая, он тебя обманывает. У него не только ноги нет, но и руки…» И еще чего-то там приписал.
Получаю я от нее письмо – чернила расплылись, видно, что, когда писала, плакала: «Я все равно тебя люблю и жду…»
О семье
С Анастасией Григорьевной мы прожили в бараке 60 лет. Сейчас мне 92, у меня трое детей, четверо внуков и четверо правнуков. А Насти больше нет – умерла 12 лет назад. Я с тех пор всем говорю: «Жениться не собираюсь! До сих пор люблю ее!»